В декабре 1608 г. войска Василия Шуйского вынуждены были отойти за стены Москвы. Отступление правительственных отрядов привело к новым изменам в Москве: к середине декабря в Тушино перебежали Нагой, Воротынский и другие знатные бояре. 28 декабря один из тушинцев записывает в дневнике: «До полудня перешло несколько десятков бояр от противника на нашу сторону». В осажденной столице начался голод: «Начася же бытии в Москве глад велий, едина четверть ржи продавашеся по седмь рублев, и глада ради мнози с Москвы поидоша в Тушино; прочие же прихождаху к царю Василию глаголющее: доколе можем глада терпети, или хлеб даждь нам, или изыдем из града» («Новый Летописец»). Василий Шуйский укрепился в Кремле и поставил на его стены пушки, снятые со стен Земляного и Деревянного города – не в последнюю очередь чтобы они не достались мятежным москвичам: в столице было несколько попыток свержения Василия Шуйского: 25 февраля, 2 апреля и 5 мая 1610 года.
Все изменилось после того, как в феврале 1609 г. в Выборге молодой племянник царя Михаил Васильевич Скопин-Шуйский подписал договор со шведским королем Карлом IX, который обещал предоставить войско в обмен на Корельский уезд и союз для завоевания Ливонии. 10 мая 1609 г. Скопин выступил из Новгорода и двинулся к Москве, громя на пути тушинские отряды. В июле он разбил под Калязиным Сапегу. 6 февраля 1610 года Сапега был вынужден снять осаду Троицы и отступить к Дмитрову. 12 марта Москва была деблокирована, русско-шведские войска вошли в столицу, восторженно приветствуемые населением. Однако в конце апреля того же года триумфатор Михаил Скопин-Шуйский был отравлен.
В довершение ко всему, в ответ на русско-шведский союз польский король Сигизмунд III объявил войну России и осадил Смоленск. Сначал тушинцы, считающие Россию уже практически завоеванной, восприняли вторжение поляков как покушение на их добычу и собирались выступить против Сигизмунда, но затем в их лагере произошел раскол. Ян Сапега, а с ним поляки и многие русские начали переговоры с королевскими посланниками об объединении сил. Тушинский царик оказался в изоляции.
10 декабря 1609 г. он попытался бежать с четырьмя сотнями верных ему донских казаков, но был пойман и взят под фактический арест Рожинским. Однако, 27 декабря 1609 года он все-таки бежал в Калугу, переодевшись крестьянином и спрятавшись в санях с тесом (по другой версии даже с навозом). Донские казаки и часть поляков под руководством Яна Тышкевича, личного врага Рожинского, последовали за ним (при этом дошло дело до перестрелки между сторонниками Тышкевича и Рожинского). Однако русские тушинцы тотчас направились процессией к королевским послам, выразив им радость по поводу избавления от «вора». 11 февраля бежала в Дмитров к Сапеге, а оттуда в Калугу и Марина Мнишек – верхом в гусарском платье, в сопровождении служанки и нескольких донских казаков.Смоленск
В самом Тушине в это время происходило следующее: Ян Тышкевич привез из Калуги грамоту от самозванца с обещаниями, вызвавшими новое брожение среди поляков; но Рожинский уже твердо принял королевскую сторону и вел дело к договору с Сигизмундом, для чего под Смоленск было направлено посольство от поляков и русских, которые вступили в конфедерацию с поляками и решили со своей стороны призвать на царство королевича Владислава (сына Сигизмунда) при условии принятия им православия. Это посольство возглавили Михаил Салтыков, видную роль в нем играли Федор Андронов и князь Василий Рубец-Масальский. 31 января они подали королю проект договора, составленного Салтыковым, в ответ Сигизмунд предложил послам план конституции, по которой Земский собор и боярская Дума получали права независимой законодательной, а Дума при этом – и судебной власти. Тушинские послы приняли условия и присягнули, «Пока Бог нам даст государя Владислава на Московское государство», «служить и прямить и добра хотеть его государеву отцу, нынешнему наияснейшему королю польскому и великому князю литовскому Жигимонту Ивановичу».
Прибытие Тушинского вора в Калугу после бегства из Тушино
Осенью 1610 года у касимовского хана Ураз-Мухаммеда и самозванца случился конфликт. За касимовского правителя вступился его родственник, начальник стражи самозванца, крещеный татарин Петр Урусов. Хан был убит, а Урусов посажен на 6 недель в тюрьму, по выходу из которой, однако, был восстановлен в должности.
Во время одной из прогулок царика за пределы Калуги, воспользовавшись тем, что с ним была татарская стража, шут и несколько бояр, Петр Урусов отомстил Лжедмитрию: «Прискакав к саням на коне, рассек царя саблей, а младший брат его отсек царю руку».
Вечером 11 декабря в Калугу привезли обезглавленное тело самозванца. Труп пролежал в холодной церкви более месяца, и народ ходил смотреть на него и на голову, лежащую рядом. Затем тело похоронили в Троицком соборе.Глава 8 Филарет Романов ТРИЖДЫ ПАТРИАРХ
Все, интересующиеся русской историей, более или менее наслышаны о патриархе Филарете, отце Михаила, первого царя из рода Романовых. То там мелькнет его имя на страницах истории, то здесь. Вот он в царском дворце у постели умирающего Федора Ивановича, а вот уже ссыльный монах, страдает о детях, вот снова в Москве в момент воцарения Дмитрия I, получает от него сан митрополита Ростовского. Во время переворота, устроенного Шуйским, Филарет играет не последнюю скрипку и даже становится на несколько дней патриархом. Готовит неудавшийся заговор против Шуйского – и снова вынужден отправиться в Ростов митрополитом. Из захваченного Ростова тушинцы везут митрополита в свой лагерь под Москвой, где его обласкал царик. И второй раз Филарет становится патриархом – теперь «воровским». После падения Тушинского вора Филарет пытается бежать к полякам, но отряд тушинцев, к которому он примкнул, разбит по дороге русскими войсками и «освобожденный» Филарет снова в Москве и снова – митрополит. Тут он участвует в свержении Шуйского, поддерживает Семибоярщину, едет к полякам – приглашать на московский престол Владислава. Живет в польском «плену», и надо отметить – неплохо живет. Наконец, через восемь лет возвращается в Москву и в третий раз становится патриархом – уже окончательно. Но патриаршего чина ему мало, и он потеснил на троне сына Мишу – объявил себя великим государем Филаретом Никитичем (единственный патриарх в истории, который писался с отчеством), стал управлять и церковью, и Россией.
Филарет Романов, патриарх Московский и всея Руси
Когда глядишь на все перипетии его долгой восьмидесятилетий жизни, становится ясно, что ни одно значительное политическое событие в стране не состоялось без его участия. И что интересно: хотя все изложенные выше факты вполне доступны, но излагаются они так витиевато, что Филарет из двигателя событий превращается в невинную жертву обстоятельств. Годунов постригает его в монахи и ссылает по нелепому, особенно для современного человека, обвинению в колдовстве – мол, нашли какие-то коренья в кладовке. У тушинцев патриархом он служил из страха и был «пленником»… Понятно, что за триста лет правления династии Романовых потомки Филарета всячески постарались облагообразить его образ. Но интересно, что отбелить тушинского патриарха постарались и советские историки, и их современные российские последователи.
Федор Никитич Романов происходил из рода бояр Романовых (они же Юрьевы, они же Захарьины, они же Кошкины). Его отец, Никита Романович, был родной брата царицы Анастасии, первой и самой любимой жены Ивана Грозного. Даже смерть царицы Анастасии, отравленной в 1560 г., не привела к умалению его влияния при царском дворе. В 1584 г. умирающий Иван Грозный оставляет боярина Никиту Романова одним из опекунов наследника престола, царевича Федора Ивановича. В 1584–1586 гг. Никита Романов был самым влиятельным политиком в Москве. И это не удивительно, если учесть, что он приходился царю Федору родным дядей – «царским сродичем».
Но вот ведь какая незадача! С одной стороны, боярин Никита Романов неожиданно тяжело заболел и скончался, а с другой – женой царя Федора Ивановича была родная сестра другого небезызвестного московского боярина Бориса Годунова, который, таким образом, тоже оказался «царского корени сродич». Именно с такой формулировкой Годунов и был «выбран» царем всея Руси после кончины последнего государя из рода Калиты, Федора Ивановича. (Иногда ошибочно называют его последним царем из рода Рюриковичей, забывая о том, что Василий Шуйский также был Рюрикович.)
Смерть Федора Ивановича сопровождалась драматическими событиями, которые наложили свой отпечаток на все дальнейшие взаимоотношения Романовых и Годуновых. Слухи, ходившие по Москве, упорно приписывали умирающему Федору Ивановичу желание завещать престол именно «Никитичам» (так называли пятерых сыновей Никиты Романовича). Но власть, несмотря на это, досталась Годунову.
Конрад Буссов так описывает это событие: «В этом году [1598] немудрый царь Федор Иванович занемог смертельною болезнью и скончался от нее на другой день после Богоявления. Но еще до его кончины бояре собрались, чтобы спросить у больного царя: если Бог призовет его к себе и т. д., то кому после его смерти сидеть на царском престоле, поскольку у него нет ни детей, ни братьев. Царица Ирина Федоровна, родная сестра правителя, обратилась к своему супругу с просьбой отдать скипетр ее брату, правителю (который до сего дня хорошо управлял страной). Но царь этого не сделал, а протянул скипетр старшему из четырех братьев Никитичей, Федору Никитичу, поскольку тот был ближе всех к трону и скипетру. Но Федор Никитич его не взял, а предложил своему брату Александру. Тот предложил его третьему брату, Ивану, а этот – четвертому брату, Михаилу, Михаил же – другому знатному князю и вельможе, и никто не захотел прежде другого взять скипетр, хотя каждый был не прочь сделать это, о чем будет сказано позднее. А так как уже умиравшему царю надоело ждать вручения царского скипетра, то он сказал: «Ну, кто хочет, тот пусть и берет скипетр, а мне невмоготу больше держать его». Тогда правитель [Борис Годунов], хотя его никто и не упрашивал взять скипетр, протянул руку и через голову Никитичей и других важных персон, столь долго заставлявших упрашивать себя, схватил его. Тем временем царь скончался, и на следующий день его положили, по их обычаю, в церкви подле других царей» [115] .