Впрочем, Делеклюз за десять дней пребывания в военном министерстве мог бы уже привыкнуть к царящей вокруг анархии. От Домбровского по-прежнему нет никаких сообщений. Делеклюз, конечно, не мог знать, что в этот момент Домбровский ждал ответа на письмо, направленное им командующему прусскими войсками: «Будучи тяжело контуженным, — писал он, — обращаюсь к вам с вопросом, могу ли я в случае, если пожелаю оставить Париж так, чтобы не попасть в руки версальцев, рассчитывать на то, что Вы разрешите мне явиться в Сен-Дени со своим штабом и следовать далее в Бельгию». Ответа не поступило.
В три часа дня 21 мая версальские войска вошли через никем не охраняемые ворота Сен-Клу в Париж. Делеклюз не знал об этом до 7 часов вечера, когда он наконец получил такое сообщение от Домбровского: «Мои предположения осуществились. Версальская армия в четыре часа дня вступила в ворота Сен-Клу. Я собираю свои силы, чтобы атаковать их. Я надеюсь отбросить их за линию городской стены с помощью имеющихся у меня людей; пришлите мне, однако, подкрепления. Это опасное событие не должно нас обескураживать. Сохраним прежде всего хладнокровие; ничего еще не потеряно. Если же, как это ни невероятно, версальцы сохранят захваченную территорию, мы взорвем наши мины и будем держать их на расстоянии от нашей второй линии обороны, опирающейся на виадук Отей. Сохраним спокойствие, и все будет спасено; мы не можем быть побеждены. Домбровский».
Если бы Делеклюз мог знать, что в это время Домбровский при всем желании уже не мог собрать своих сил и тем более атаковать версальцев. В город, не встречая сопротивления, вступило около двадцати тысяч солдат. Но Делеклюз ничего не знает об этом. Сообщение Домбровского как будто не содержит в себе ничего тревожного. Делеклюз срочно запрашивает наблюдательный пункт на Триумфальной арке. Оттуда сообщают, что они не заметили ничего. Комендант района Пуэн дю Жур также дает успокоительные сведения. Наконец, Делеклюз посылает отряд в сопровождении офицера штаба, которому поручено на месте выяснить обстановку. Тем временем Делеклюз составляет официальное сообщение: «Обсерватория Триумфальной арки опровергает сообщение, что версальцы вступили в Париж… Комендант секции утверждает, что это пустая паника и что ворота не взяты…»
Делеклюз так хочет этому верить. К несчастью, он получает все новые и новые известия, подтверждающие наихудшие опасения. Около двух часов ночи является Домбровский. Он контужен камнем в грудь, бледен, растерян. Сбивчиво рассказывает он о неудаче всех попыток организовать сопротивление версальцам. Хотя его никто и ни в чем не обвиняет, он с выражением искреннего отчаяния восклицает:
— Как! Комитет общественного спасения принимает меня за изменника! Моя жизнь принадлежит Коммуне!
Домбровский не имеет никакого плана действий, как и другие генералы Коммуны. Поведение совета Коммуны парализует всякую возможность организации в масштабе всего Парижа обороны города. Коммуна, выслушав сообщение о вторжении версальцев, не приняла никакого решения. Более того, члены Коммуны договорились, что каждый пойдет в свой округ и будет там обособленно от других организовывать оборону.
Комитет общественного спасения повел себя еще хуже. Бийоре, который сообщил совету Коммуны о вторжении, заверил, что комитет «на страже». Фактически же комитет не сделал ничего; он предоставил все решать военному делегату Делеклюзу, признав, что сам не в состоянии быть руководящим центром сопротивления. Военная комиссия Коммуны обнаружила полнейшую растерянность. Ее члены лишь озабоченно рассматривали в кабинете Делеклюза карту Парижа и вспоминали взятие Бастилии, эпизоды баррикадных боев в 1848 году.
Наконец, Центральный комитет Национальной гвардии, с такой надменностью требовавший власти, предложил обратиться к версальским солдатам с призывом брататься с народом. Он выдвинул не план организации военных действий, а идею соглашения с правительством Тьера о перемирии и об одновременном роспуске Национального собрания и Коммуны и проведении новых выборов. Версальское правительство вообще не обратило внимания на предложения ЦК, которые были расклеены на всех стенах и лишь деморализовывали ряды защитников Коммуны.
Правда, генерал Врублевский предложил превратить в центр обороны города южную окраину Парижа, где он еще удерживал последние форты. Но это значило просто отдать версальцам весь Париж и особенно колыбель Коммуны, пролетарские районы города, которые только и могли быть главной опорной базой оборонительных боев.
Делеклюз в состоянии полного отчаяния сидел в своем кабинете и лихорадочно обдумывал способы борьбы. Разве мог он за несколько часов сделать то, что не сделали за несколько недель? Он знал, что у Коммуны не более 20 тысяч бойцов против 120 тысяч версальцев! К тому же сконцентрировать все силы в один кулак просто невозможно; национальные гвардейцы хотели сражаться только в своих родных кварталах. План постройки продуманной системы баррикад не был выполнен. Что же делать в таких условиях? Делеклюз решил, что нет другого выхода, кроме пробуждения инициативы у каждого защитника Коммуны, нет другой выполнимой тактики, кроме своего рода партизанской войны, создания повсюду очагов сопротивления. В конце концов после совещания с членами Комитета общественного спасения он написал текст обращения, который, кроме него, подписали Арно, Эд, Гамбон и Ранвье. Вот этот печально знаменитый документ, возлагавший все надежды и всю ответственность за судьбу Коммуны на плечи рядовых коммунаров:
«Народу Парижа,
Национальной гвардии.
Граждане,
Довольно милитаризма, довольно штабных военных с нашивками и позолотой на всех швах! Место народу, бойцам с голыми руками! Пробил час революционной войны. Народ ничего не понимает в искусных маневрах, но, имея ружья в руках и мостовую под ногами, он не боится никаких стратегов монархической школы.
К оружию! Граждане, к оружию! Вы знаете, что речь идет о том, чтобы победить или попасть в безжалостные руки версальских реакционеров и клерикалов, этих негодяев, которые предали Францию пруссакам и хотят заставить нас расплачиваться за их измену!
Если вы хотите, чтобы не пропала даром благородная кровь, которая шесть недель льется, как вода, если хотите жить свободно в свободной Франции, если хотите избавить ваших детей от своих горестей и от своей нищеты, то поднимитесь, как один человек; и перед вашим грозным сопротивлением враг, который льстит себя надеждой вернуть вас под ярмо, со стыдом увидит, что бесполезно пятнал себя в течение двух месяцев ненужными преступлениями.
Граждане, ваши представители будут бороться и умрут вместе с вами, если это понадобится. Но во имя славной Франции, матери всех народных революций, бывшей всегда очагом идей справедливости и солидарности, которые должны стать и станут законами всего мира, идите на врага, и пусть ваша революционная энергия покажет ему, что можно продать Париж, но ни взять, ни победить его невозможно.
Коммуна полагается на вас, положитесь и вы на Коммуну!»
Большинство историков Коммуны считают это воззвание ошибочным и лишь ускорившим гибель Коммуны. Так, Луи Дюбрейль вслед за Лиссагаре пишет, что «этим была совершена последняя и непоправимая ошибка. Делеклюз одним росчерком пера уничтожил все то, что еще сохранилось у солдат революции в смысле дисциплины и взаимной связи. Он отменял вместе с дисциплиной и всякий общий план действия».
Нельзя не согласиться с тем, что воззвание Делеклюза, особенно его первые фразы, действительно могло оказать отрицательное влияние на дисциплинированность коммунаров. Однако безоговорочное осуждение лишь Делеклюза все же не может считаться справедливым. Ведь в этом воззвании точно воплощалась фактически линия, намеченная Коммуной и Комитетом общественного спасения. Ведь никто не предложил ничего другого. Да и была ли возможна иная тактика? Ведь военная организация Коммуны уже была развалена. Ведь западные ворота и укрепления были брошены. Когда версальцы вошли в ворота Сен-Клу, то их даже не встретили обычным окликом: «Кто идет?» Нет, Делеклюз, человек гражданский, просто не мог ничего сделать там, где до него потерпели фиаско профессиональные военные деятели Коммуны, ее лучшие генералы, не говоря уже о Клюзере и Росселе. К тому же Делеклюз сумел пробудить дух инициативы, массовый, хотя и неорганизованный героизм рядовых бойцов. Вот интересное свидетельство врага, содержащееся в документах так называемой комиссии по расследованию причин и характера восстания 18 марта, созданной правительством Тьера: «Число сторонников Коммуны, сторонников активных, которые сражались, было значительно больше в ее последние дни, чем в первые».
IX
За несколько дней до вступления версальцев в Париж Делеклюз писал своей сестре Аземии: «Моя дорогая сестра, вопреки моему желанию мне так и не удалось попасть домой ни вчера, ни сегодня. Ты знаешь о происходящих событиях, и ты понимаешь, что в подобных обстоятельствах я не могу оставить мой пост. Будь спокойна, все кончится хорошо, я тебе это обещаю. Будь сильной и мужественной, какой ты была всегда, и пройдет немного времени, и мы сможем зажить спокойно вместе. Я не буду больше занимать никаких постов и вернусь к журналистике. Я не могу особенно пожаловаться на свое здоровье, несмотря па усталость из-за почти полного отсутствия сна. Извини меня, что я не могу подробнее писать тебе, ибо я завален множеством дел и вынужден кончать письмо. Твой преданный и любящий брат. Ш. Делеклюз».
Начиная с вечера 21 мая Делеклюз уже не может и думать о том, чтобы навестить сестру или хотя бы на несколько часов сомкнуть глаза. Непрерывно приходят офицеры Национальной гвардии и приносят печальные вести. Версальцы почти не встречают сопротивления. Все требуют указаний и подкреплений, людей и пушек. Делеклюз непрерывно подписывает приказы. Его кабинет превращается в единственный организующий центр борьбы. Совет Коммуны и Комитет общественного спасения как бы перестают существовать. Делеклюз принимает решение направлять все силы на запад, на участ