перенесли на кладбище Пер-Лашез, где Делеклюз покоится и поныне.
Делеклюз умер так, как жил, — смело и благородно. Величественная смерть Делеклюза была логическим итогом его участия в Коммуне. Он до конца принял на себя все последствия своего политического выбора.
Даже если Делеклюз и не принадлежал к педантам старой революционной традиции 1793 года, якобинские взгляды составляли основу его мировоззрения. Но в период Коммуны он поднялся выше своих убеждений. Хотя Делеклюз и сочувствовал рабочему движению, он не был социалистом. Многие принципы других деятелей Коммуны, ее пролетарская, социалистическая природа были ему чужды. Его слабость заключалась в том, что он не был современником своей эпохи, ибо предпочитал скорее повторять старое, чем творить новое. Поэтому выдающийся якобинец и не смог стать Робеспьером Коммуны.
И все же он занял в ней исключительное, несравненное место, завоевал искреннее уважение, любовь всех сознательных коммунаров, их восторженное удивление его в полном смысле героическим подвигом. Примкнув к Коммуне под воздействием великого чувства справедливости, он понял ее историческую правоту и отдал Коммуне все. Как истинный представитель лучших якобинских традиций, он мог быть только с народом, только с Коммуной. И он стал воплощением ее совести и чести.
Он шел на смерть, намеренно погибая вместе с Коммуной. Но он сознавал, что гибнет не напрасно. Зная жизнь Делеклюза, можно не сомневаться, что в свои последние мгновенья он думал о прекрасном будущем человечества. Ведь разве не он, вернувшись с острова Дьявола на родину после многих лет изгнания, тюрьмы, ссылки, написал о своей судьбе прекрасные слова, которые могут послужить заключением нашего рассказа о жизни этого замечательного человека: «Бывший ссыльный Кайенны ни в чем не утратил ни ясности своей мысли, ни своей непоколебимой веры в будущее. Он хорошо знает, что старый мир осужден в тот день, когда среди грома и молний было провозглашено новое право, и он терпеливо ждет триумфа истины. Возможно, ему не будет дано дожить до этого прекрасного дня, но какое это имеет значение? Могут ли жаловаться на это те из нас, которые падут раньше, если до нас столько поколений угасло в нищете и рабстве, не видя даже проблеска надежды? Само счастье борьбы и страданий за Демократию служит для них лучшей наградой. И они могут умереть спокойно. Другие пожнут плоды того, что они посеяли».
ЭЖЕН ВАРЛЕН
I
Высокий худощавый подросток остановился на улице Прувер, задумчиво глядя на видневшуюся невдалеке громаду старой церкви святого Ефстафия. Лет четыреста назад эта узкая улочка считалась одной из самых красивых в Париже. Здесь среди множества мясных, овощных и винных лавок, пивных, маленьких мастерских, окружавших новые павильоны Центрального рынка, помещалась переплетная дядюшки Дюрю, у которого юный Эжен Варлен был учеником. После шумного скандала Дюрю прогнал пятнадцатилетнего племянника, оказавшегося, по его мнению, неблагодарным и ленивым.
В этот декабрьский день 1854 года, стоя с котомкой в руке, осыпаемый редкими хлопьями снега, Эжен чувствовал себя не очень-то уютно. Сырость уже проникла через дырявые подметки ветхих сапог, а куртка на плечах потемнела от мгновенно таявших снежинок.
Дядя, брат матери Эжена, вовсе не был злым человеком. Это он устроил его учеником к знакомому переплетчику. Навестив вскоре племянника и заметив, что учеников держат здесь впроголодь, он забрал Эжена в свою мастерскую. Более того, однажды, после воскресного обеда, дядюшка Дюрю, раскуривая трубку, торжественно объявил, что он сделает Эжена в будущем своим наследником, правда, при условии, если тот женится!
К удивлению и досаде старика, заманчивое предложение не вызвало у племянника никакой радости. Он отнесся к нему совершенно равнодушно. И хотя навыки и приемы переплетного мастерства Эжен осваивал очень быстро, дядюшка все чаще выражал свое недовольство. Что за вздорный характер был у старика! Малейшая оплошность ученика вызывала яростный взрыв гнева. Он мог часами раздраженно говорить о едва заметной неровности обреза или о лишней капле клея на корешке. Особенно его бесило, что племянник слишком часто отвлекался от работы и углублялся в чтение книг, которые ему надлежало лишь одеть в красивый переплет. Подумать только, его интересовало больше всего то, до чего настоящему переплетчику нет никакого дела: содержание книг! По твердому убеждению дяди, так мог поступать только очень ленивый или никчемный человек. А сегодняшний случай оказался каплей, переполнившей неглубокую чашу терпения старого мастера. Когда Эжен, сшив и обрезав листы очередной книги, должен был их проклеить, он мельком заглянул в текст. Там речь шла о французском народе. Знаменитый историк Мишле писал так убедительно и красиво, что Эжен, продолжая работу, несколько, часов мучился искушением, а потом вдруг вынул из-под пресса не совсем просохшую книгу и принялся жадно читать. За этим делом его и застал дядя…
Юноша не стал спорить, оправдываться или просить прощения. Когда хозяин, наконец переведя дух, сурово заявил племяннику, чтобы он отправлялся к родителям, Эжен молча собрал свое жалкое имущество, состоявшее из пары белья, носков, клубка ниток с иголкой и нескольких книг, поклонился дяде и пошел прочь. И вот сейчас, остановившись на минуту, он подумал, а не отправиться ли ему и в самом деле домой.
Деревня Вуазен, где 5 октября 1839 года родился Эжен Варлен, была недалеко от Парижа. Даже пешком он дошел бы туда за несколько часов. А там, в маленьком домике из трех комнат, у очага, наверное, собралась в этот ненастный день вся его семья: отец Эме Варлен, который имел возможность отдохнуть только в зимние дни, ласковая мать, два младших брата и сестра. Они, конечно, встретят его с радостью; все в семье так любят Эжена, спокойного, трудолюбивого и очень доброго мальчика. Но в душе отец наверняка будет огорчен. Сколько сил положил этот бедный крестьянин, владевший лишь маленьким виноградником да небольшим клочком земли для огорода, чтобы его дети кончили хотя бы сельскую школу! Прокормить семью нелегко, и бедняк брался за любую работу, от зари до зари гнул спину на чужих полях и виноградниках. Он мечтал о лучшей доле для своих детей. Особенно он надеялся на Эжена. Отец гордился старшим сыном, которого часто хвалил деревенский учитель Барон.
Но нет, Эжен не вернется в деревню, хотя тяжкий труд и голодная жизнь его совсем не пугали. Он мечтал о каком-то ином, своем пути, который пока был ему самому неясен, но который безотчетно привлекал его. Начать другую жизнь Эжен решил еще до злосчастного разрыва с дядей и даже подготовился к ней; ему обещали угол в доме на улице Фонтэн-о-Руа. Туда, к Бельвилю, и зашагал уверенно 15-летний Варлен. И мог ли думать мастер Ипполит Дюрю, так хорошо переплетавший книги и так плохо разбиравшийся в людях, что племянник, возмутивший его своей ленью, окажется редким воплощением беспредельного трудолюбия?
Эжен сразу же находит себе работу, а вскоре он уже не ученик; сделанные им книги не хуже, чем у самых опытных переплетчиков. Чтобы как следует изучить ремесло, он работает в разных мастерских и в каждой из них осваивает особые секреты и приемы мастерства.
Через четыре года после ухода от своего дяди Эжен уже старший мастер в одной из лучших мастерских, выполнявшей заказы императорского двора. По иронии судьбы будущий революционер облачает в сафьян книги для злейшего врага революции императора Наполеона III.
Переплетной фирмой, где двадцатилетний Варлен завоевал прочное и солидное положение, владела цветущая вдова, мадам Деньер. Она весьма благосклонно посматривала на энергичного, сдержанного и искусного старшего мастера. Он уже не мальчик, а мужчина с темными глазами, светившимися энергией, добротой и решимостью. Его широкий светлый лоб обрамляют густые темные волосы, он высок и строен, хотя начинает немного сутулиться. Товарищи Эжена не раз полушутя говорили, что стоит ему только захотеть, и он может стать мужем весьма расположенной к нему хозяйки, а значит, и владельцем солидного заведения. Поистине можно было позавидовать столь благосклонной судьбе, если бы этот, по общему мнению, столь славный парень не был каким-то непонятным, крайне непрактичным чудаком. Он никогда не стремился к личной выгоде и убивал время на совершенно бесполезные затеи.
Варлен не пьет и не курит, довольствуется самой простой пищей: сыром, хлебом и молоком; нет у него и любовных связей. Когда его товарищи, измученные двенадцатичасовой работой, пропустив стаканчик-другой, погружаются в беспробудный сон, Эжен ночами сидит над книгами. Жажда знаний, страсть к учебе пробуждает в нем поистине всепобеждающую энергию, вызывавшую восхищение преподавателей бесплатных курсов для рабочих, которые в 1861 году окончил Варлен. На торжественной церемонии, устроенной в императорском цирке, ему вручают награды за успехи в геометрии, счетоводстве и французском языке. С какой простодушной радостью перелистывал Эжен оказавшуюся среди наград великолепную книгу «Шедевры Шекспира», в которой английские оригиналы были напечатаны вместе с французскими переводами! Варлен чуток по всему прекрасному в жизни и искусстве. Смущенно отказываясь от приглашений своих коллег-рабочих посидеть в дружеской компании, он устремляется в музеи, которыми уже тогда славился Париж. Особенно большое наслаждение ему доставляет музыка. Не жалея времени, Варлен штудирует цифровую систему нотной записи. У него прекрасный бас, и он поет в любительском хоре.
Молодой Варлен обладает упорством и усидчивостью, но поэтому-то у него совершенно нет времени. Чтобы иметь его побольше и распорядиться им по-своему, он стремится брать работу на дом, а для этого надо как-то основательнее устроиться с жильем, покончив со скитанием по углам. И как только ему удалось заработать немного денег, он находит на улице Дофин, на левом берегу Сены, невдалеке от Сорбонны, комнатку под самой крышей за 150 франков в год. Эжен обзаводится собственной мебелью; ведь хозяин сдал ему голые стены. Он покупает стол, кровать, два стула, комод, матр