Ничего не было удивительного в том, что Николаю и его товарищам после сообщений об этих перелетах хотелось обучаться летному делу особенно усердно.
Накануне двадцатилетия Великого Октября в Мелитопольском аэроклубе состоялся первый выпуск. Проходил он очень торжественно. За несколько дней до выпуска приехавшие из Москвы члены комиссии принимали зачеты по материальной части самолета и технике пилотирования, подолгу беседовали с каждым выпускником.
На вечере начальник аэроклуба по одному вызывал их на сцену и под дружные аплодисменты всех присутствующих вручал удостоверения пилота. Музыканты духового оркестра каждому выпускнику играли туш.
Потом были танцы. Танцевали модные в то время польку, вальс, краковяк. У трех девчонок, которые тоже занимались в аэроклубе и тоже получили теперь свидетельства о его окончании, не было отбоя от кавалеров.
Николай не танцевал. Выйдя в коридор, поймал разгоряченного Петра Дахова, комсорга курсантской группы.
— Что будешь делать дальше? — спросил Николай.
— Собираемся с ребятами в Качу,— ответил Петр.— А ты?
— И я с вами. Хочу стать военным летчиком. Истребитель — это не «уточка»,— с жаром говорил Николай.— Пойдем в военкомат, подадим заявления.
В Качинскую военную школу пилотов Николай Лисконоженко с товарищами по Мелитопольскому аэроклубу выехали в конце года. В вагоне поезда оживленно говорили о том, что их ждет впереди, о своей мечте стать летчиками-истребителями, о том, что после окончания учебы все вместе подадут заявления и поедут добровольцами в Испанию бить фашистов.
Однако все их мечты чуть не рассыпались в прах, когда командир с ромбом в петлице, начальник школы, сказал, что прибыли они поздно, что все группы уже укомплектованы, давно занимаются, и предложил приезжать в будущем году.
На все просьбы следовал категорический отказ. Правда, начальник вызвал дежурного по школе и приказал ему ребят накормить и устроить на ночлег. И тут же дал понять, что на большее рассчитывать не следует.
Поужинав, отправились в отведенное им место, не раздеваясь, улеглись на солдатских кроватях и так лежали, каждый по-своему переживая неудачу.
Наутро, позавтракав, отправились в штаб. И. снова отказ. Выйдя из кабинета начальника, попали на глаза дежурному
— Кто такие? Что здесь делаете?
Перебивая друг друга, загалдели, как бывало в школе:
— Поступать приехали!
— Хотим стать летчиками!
— Начальник сказал, чтобы пришли завтра...
— А сейчас, говорит, идите в казарму...
— Раз сказал, значит идите. Нечего здесь толкаться!
Весь день старались не попадаться на глаза командирам. Наутро снова были у начальника.
— Я вам уже сказал, что вы прибыли поздно, что занятия давно начались, что все группы укомплектованы.
С интересом разглядывая ребят, начальник после небольшой паузы сказал:
— Нечего по школе разгуливать! Идите к дежурному и скажите, что я приказал, чтобы кто-нибудь проводил вас в класс материальной части. Посмотрите там, какие самолеты изучают наши курсанты.
Начальник школы отказывал им в приеме на учебу так, словно, как и они, чего-то ждал.
Через день все разъяснилось: в школе получили приказ народного комиссара обороны, которым разрешалось укомплектовать еще две группы с сокращенным сроком обучения.
И вот они курсанты. 1 января 1939 года начались занятия в их группах. Сокращенный срок обучения-это та же программа, те же занятия, только более плотные, более насыщенные. Учиться приходилось много, свободного времени не оставалось ни минуты.
Тут-то и сказалась усидчивость Николая. Допоздна сидел он над учебниками, конспектами, с удивлявшей всех дотошностью разбирал чертежи, схемы, копался в деталях и узлах самолета, выставленных на стендах и в учебных классах.
Как и в аэроклубе, Лисконоженко одним из первых был допущен к самостоятельным полетам на самолете-истребителе И-16, созданном тем же конструктором, что и У-2,— Н. Н. Поликарповым. У-2 курсанты любовно называли «уточкой». И-16 тоже «повезло» — с чьей-то легкой руки он получил прозвище «ишачок».
«Ишачок» был машиной строгой. Малейшая неточность — и он сваливался в штопор. Но Николай Лисконоженко на удивление быстро освоился с ней.
За полгода он налетал свыше тридцати часов. Обучавший его полетам инструктор лейтенант Мурзин так характеризовал курсанта в летно-строевой аттестации, написанной на него перед окончанием учебы: «Физически хорошо развит. Воля сильная. Смел и решителен. К учебе относится с интересом. Летает хорошо. Морально устойчив. В преданности Родине и делу партии сомнений не вызывает. К использованию в истребительной авиации годен».
А в комсомольской характеристике отмечалось, что он проявил себя дисциплинированным комсомольцем, что к комсомольским поручениям относится исключительно добросовестно.
Через восемь месяцев состоялся выпуск групп с сокращенным сроком обучения-. Приказом народного комиссара обороны СССР Николаю Лисконоженко, как и другим выпускавшимся летчикам, прибывшим с ним мелитопольцам, было присвоено звание «младший лейтенант», и он был направлен для прохождения военной службы в истребительный полк Ленинградского военного округа.
Как это нередко бывает, старожилы полка встретили новичка несколько настороженно. Но вскоре от этой настороженности не осталось и следа. Николай летал хорошо. Фигуры высшего пилотажа выполнял не хуже тех, кто летал уже несколько лет. По конусу и по наземным целям стрелял отлично.
Однажды во время занятий Николаю Лисконоженко пришлось вести учебный воздушный бой с одним из опытных летчиков. Тот перед вылетом даже подтрунивал над молодым пилотом. А когда после выполнения задания посадил самолет и вылез из кабины, вытер ладонью мокрый от пота лоб, подошел к Николаю, как-то удивленно, будто впервые видит, посмотрел на него и молча крепко пожал ему руку. Позже, отвечая на вопросы товарищей, обронил: «Крепкий орешек. Драться будет по-настоящему».
А война все ближе подступала к границам нашей Родины. Это явственно ощущалось по обстановке, сложившейся в Западной Европе. И потому учеба в частях Красной Армии велась с максимальным приближением к боевым условиям, которые могли встретиться советским воинам в случае нападения на нашу страну.
Вскоре в полк поступила новая техника — истребители ЛаГГ-3 конструкции С. А Лавочкина, В. П. Горбунова и М. И. Гудкова. Эти самолеты были более быстроходны и маневренны, чем «ишачок», имели более мощное вооружение.
Началось их освоение.
Помня об одном конфузном случае, происшедшем с ним в Качинской школе, Николай относился к учебе особенно старательно.
А случилось тогда вот что.
В плановую таблицу полетов были включены стрельбы по наземным целям. К тому времени Николай в полном объеме прошел предварительную подготовку. По данным, полученным от инструктора, он начертил схему огня, определил величину поправок на снос от ветра, запомнил высоты, на которых нужно начинать и прекращать огонь.
И вот самолет в воздухе. На расчетной дальности он начал пикирование, парировал снос, учел поправку на ветер и с заданной высоты открыл огонь.
«Отлично!» — такой была оценка стрельбы.
Через час неожиданно для Николая командир приказал повторить полет. Задача оставалась та же: по разить наземную цель.
Николай старательно скопировал свои действия и.» все пули легли в стороне от мишени.
«Как же так?» — недоумевал курсант.
— Вы и не заметили, товарищ Лисконоженко, что ветер изменил направление и скорость,— объяснял руководитель занятий.— Перед повторным вылетом надо было снова запросить метеоданные. Вы же этого не сделали.
Да, это был урок!
Николай мучительно переживал неудачу и сделал из нее выводы. С тех пор он никогда не действовал по шаблону, всегда анализировал воздушную обстановку, обдумывал свои действия.
В полку, как и до этого в школе и в Каче, Николай, насколько позволяла обстановка, много читал, отдавая этому делу все свободное время.
Прочтя книгу об одном из первых русских летчиков Петре Николаевиче Нестерове, он с восторгом рассказывал товарищам об этом необыкновенном человеке, первым в мире осуществившем на самолете «Нью-пор-4» «мертвую петлю», названную впоследствии «петлей Нестерова».
Это случилось 27 августа 1913 года. А 26 августа 1914 года на самолете «Моран» летчик нагнал в районе города Жолква двухместный австрийский самолет «Альбатрос» и после безуспешной попытки маневром посадить его пошел на таран.
Это был первый в мире воздушный бой. Как и петля Нестерова, так и его беспримерный подвиг навечно вошли в историю не только русской, но и мировой авиации.
— А ты, Николай, смог бы пойти на таран? — спросил его летчик Миша Зуев.
— Не знаю... Конечно, если обстановка сложится так, что надо таранить,— значит, смогу! — ответил Лисконоженко, не подозревая, что очень скоро воздушная обстановка заставит его поступить именно так.
К ноябрю 1941 года обстановка на фронте сложилась для наших войск весьма неблагоприятно.
Враг рвался к Москве, окружил кольцом Ленинград. Шли кровопролитные бои. А тем временем советское командование готовило мощный контрудар. Подходили резервы, шла перегруппировка частей и соединений. Их нужно было во что бы то ни стало защитить от ударов с воздуха, хотя на каждый наш истребитель приходилось по три-четыре немецких.
Перейдя в контрнаступление, 52-я армия генерала Н. К. Клыкова и 4-я армия генерала К. А. Мерецкова своими ударами сорвали замысел фашистского командования создать второе кольцо окружения Ленинграда.
2 ноября 1941 года командиру звена 513-го истребительного авиационного полка, который входил в состав 62-й армии, лейтенанту Лисконоженко была поставлена задача: вылетев звеном, прикрыть пехоту и артиллеристов, занимавших исходные позиции.
— На них не должно упасть ни одной бомбы! — сказал командир эскадрильи Николаю.
За несколько минут лейтенант Лисконоженко разъяснил задачу своим друзьям по звену летчикам Зуеву и Клочко. Вместе обсудили возможные варианты действий при встрече с воздушным противником.