Осуществить это было непросто. Днем вражеские истребители и сильный на ключевых направлениях зенитно-артиллерийский заслон намертво прикрывали аэродромы, ночью же, когда противник был уязвим, штурмовики Ил-2, главная ударная сила, не летали. Однако, чтобы бить наверняка, штурмовать вражеские аэродромы надо было именно ночами.
К организации ночных штурмовок командование 14-й воздушной армии отнеслось весьма осмотрительно. В трех авиаполках отобрали опытных летчиков. Из них сформировали специальную группу, подготовку которой возглавил начальник штаба армии полковник Марунов. От 703-£О штурмового авиаполка, где почти с начала войны служил командиром звена Ткачев, кроме него в спец-группу вошли заместитель командира авиаэскадрильи Камышин, командир звена Ермолаев и летчик Стариков.
Командир 703-го майор Георгий Дмитриевич Самойлов до войны пилотировал ночью бомбардировщик СБ, так что имел опыт. Теперь он поочередно вывез (то есть подучил в воздухе) своих летчиков — будущих ночников. После одиночных полетов они вскоре летали группой по три-четыре машины. Название «ночные полеты» было несколько условным — они совершались не в кромешной мгле, но с наступлением глубоких сумерек, когда на земле уже темнело, а на высоте пилот еще мог различить силуэты летящих неподалеку машин. Чтобы точнее держать дистанцию, летчик ориентировался по огненным выхлопам из патрубков двигателя машины соседа. Под руководством полковника Марунова по карте и фотопланшету летчики тщательно проработали предполагаемый район боевых вылетов. Затем в нашем ближнем тылу с участием истребителей, действовавших за противника, было организовано несколько ночных учебно-боевых штурмовок.
1 октября 1942 года в землянке КП ведущий группы Ткачев, его ведомый Ермолаев и еще четыре летчика получили от полковника Марунова задание на ночную штурмовку вражеского аэродрома.
— Как с ориентирами? — настороженно спросил Ткачев.
— Изучишь по фотопланшету... Бомбят Ленинград, товарищи. Ваша лучшая помощь городу на Неве— успешный налет на аэродром, уничтожение вражеских самолетов на земле. Для тебя, Ткачев, есть и особая цель: разрушить дом на берегу Череменецкого озера, где немецкие офицеры проводят междуполетное время. Ориентиры, говоришь, беспокоят? Как возьмут немецкие зенитки в клещи, вот тебе и ориентиры,— невесело пошутил начальник штаба воздушной армии.
С вечера по небу плыли низкие рваные тучи, то затихал, то усиливался дождь. Ближе к ночи небо очистилось, но ветер все так же посвистывал.
— С погодой по-настоящему повезло,— шагая к самолету, бросил Ткачев.
— Строго говоря, погода нелетная... Рисковый ты все-таки, Николай,— заметил Ермолаев.
— Рисковать обязан: ведь бомбят Ленинград.
По ракете один за другим на старт вырулили шесть «илов». В воздухе, как было ранее отработано, собрались группой и, набирая высоту, пошли к линии фронта. Лидировал Ткачев, за ним держался его ведомый Ермолаев, чуть позади следовали остальные машины. Линию фронта группа миновала спокойно. У немцев было тихо — не ждали там наших. Дальше Ткачев вел по расчету времени, понемногу продолжая набирать высоту.
Быстро темнело. На безоблачное небо вышла луна, залившая мерцающим светом угрюмую, точно необжитую землю. По каким же все-таки признакам обнаружить аэродром противника?
Ведущий правильно рассудил, что фашисты не могут и не будут работать впотьмах. Ночная жизнь военного аэродрома, где ведется технический осмотр самолетов и всяческая другая подготовка к дневным полетам, должна как-то проявиться, пусть отдельными точечными огоньками.
Действительно, скоро внизу обозначился аэродром противника. Там готовились к утренним полетам и не слишком стесняли себя светомаскировкой.
Внезапность — испытанное оружие авиаторов. Нацелив группу на аэродром, Ткачев заложил вираж и со своим ведомым устремился к Череменецкому озеру. При свете луны рельефно смотрелся контур берега. Ткачев отметил характерный изгиб, запомнившийся по фотопланшету: «Дом где-то здесь! Выясним своим способом». Летчик нажал на гашетку, полоснул очередью берег. Внизу появились ответные вспышки — противник выдал себя.
С пикирования отбомбились по вспышкам. Было прямое попадание — дом загорелся. Пора к группе.
А близ аэродрома быстро ширились два очага пожара — поработали товарищи. Отблески пламени высвечивали самолеты в земляных капонирах. Ткачев стиснул зубы: «Сейчас повоюем!» Сделав заход вместе с ведомым, он прицелился и нажал пусковое устройство реактивных снарядов, ударил из пушек и пулеметов. На сердце у него было радостно — с теми, что корежатся в пламени, покончено!
«Неплохая штурмовка»,— подумал Ткачев.
На следующий день от партизан было получено сообщение, что в результате ночного налета группы Ткачева уничтожено 16 самолетов, взорвано два склада с боеприпасами, разбит офицерский дом отдыха, выведено из строя до роты гитлеровцев.
Ткачеву было присвоено внеочередное звание капитана, его назначили командиром эскадрильи.
Полковник Марунов сердечно поздравил летчика и сказал:
— Ступай в политотдел.
В армейском политотделе находилась делегация трудящихся из города на Неве, прибывшая вручать подарки. Ткачев сражался за Ленинград на Волховском фронте, по ту сторону блокадного кольца. До него доходили рассказы о неимоверных страданиях ленинградцев, но то, что он увидел...
Пока готовилось маленькое торжество, возле домика политотдельцев летчик познакомился с мальчуганом из приехавших. Одетый слишком тепло для осеннего дня, подставив нежаркому солнцу стриженую голову, тот тихо сидел на пеньке. Ткачева поразило его бескровное, слегка отечное лицо с синеватыми жилками на висках.
— Тебя как зовут? — спросил летчик.
— Константин Петрович.
— Ты здесь с матерью?
— Мама умерла. Под Новый год ко дню рождения захотела меня помыть. Вскипятила чайник, сняла с печки, да не удержала и обварилась... Тетя Тоня, соседка, повела на завод, показала мамин станок... Я понятливый, быстро научился...
Ткачев судорожно сглотнул:
— Ты с кем приехал?
— А я от цеха. На мамином станке точу стаканы к взрывателям. По две нормы даю, вот меня и послали.
— Сколько же тебе лет... Константин Петрович?
— Так новогодний я. Под следующий Новый год будет четырнадцать.
Позже, вручая Ткачеву подарок, обычный тогда набор — вышитый кисет, шерстяные варежки и папиросы, мальчуган пожал ему руку, и летчик ощутил его шершавые с мозолями пальцы.
В полку, знали, что Ткачев женат. И все-таки, когда он вернулся из политотдела с подарком, его затормошила молодежь: небось, девушка подарила, познакомил бы..., Рассказать о придуманной ими самими девушке? Оживились бы парни. Насупясь, он долго молчал. Ответил невпопад:
— Ленинградский токарь Константин Петрович наказал бить фашистского гада без устали. Вот этот наказ и принимаем за основу жизни.
Ночные штурмовики наносили ощутимый урон противнику. Это была, как скромно оценил заместитель комэска лейтенант Иван Янюк, «хотя и маленькая, но все-таки подмога Ленинграду».
После прорыва блокады воздушная разведка особенно зорко следила за передвижениями в прифронтовом тылу противника: попытка вернуть «бутылочное горло» полностью не исключалась. 21 февраля 1943 года на КП 703-го полка поступило сообщение воздушной разведки: по шоссе Любань — Шапки движется фашистская автоколонна. Нельзя было медлить, и ударить требовалось наверняка. Выбор командира майора Самойлова пал на комэска капитана Ткачева.
Поднялась группа из четырех Ил-2. Ведущий Ткачев сориентировался в воздухе и повел к линии фронта. «Илы» появились над целью с той внезапностью, какая вообще присуща авиации и какая характерна для почерка опытного ведущего, умеющего подойти к цели с менее всего ожидаемого противником направления. В сомкнутой вражеской колонне, несмотря на зимнюю защитную окраску, автомашины линией теней отчетливо выделились на грязно-серой ленте шоссе. «Илы» сделали заход.
Заместитель комэска Иван Янюк, замыкавший четверку, увидев истребители противника, предупредил остальных. Шесть «мессершмиттов» против четырех «илов». Для мотопехоты и даже танков «илы» были грозой. Иная расстановка сил получилась против скоростных и маневренных фашистских истребителей, к тому же превосходивших наши самолеты числом. Принять этот неравный бой — значит бессмысленно погибнуть, уйти — скорости бы не хватило. Как быть? На раздумье были отпущены считанные секунды.
«Мессеры», избегая атаки в лоб, разделились, пошли выше и ниже «илов». «Строить оборонительный круг, и тогда четверка неуязвима»,— пронеслось в голове у Ткачева. Три товарища по полету Сергей Смирнов, Иван Янюк и Николай Ивжик приняли команду своего ведущего. Штурмовики вышли на круг, где каждый летчик выполнял двойную роль: прикрывая летящего впереди, был как бы его ведомым, а для следующего сзади — ведущим. Одновременно оборонительный круг нашей четверки продвигался к своей территории. «Мессеры» так и летели с охватом по высоте, подстерегая, когда кто-либо из наших сделает ошибку в управлении машиной и выпадет из оборонительного круга.
Минут через тридцать такого изматывающего пилотирования наши прошли над линией фронта. Недаром говорят, дома все знакомо. Ткачев, конечно, сообразил, куда тянуть «круг». Спустя еще десять минут немецкие истребители, преследуя «илы», угодили под огонь зенитной артиллерии. С первого же залпа один вражеский самолет задымил, остальные резко отвалили.
Так наша четверка подставила под огонь зенитных батарей шесть «мессершмиттов». У Ткачева был и другой, чисто технический расчет. Ведь «мессеры» вышли из боя потому, что за 40 минут преследования выработали много Горючего. Тогда как «илы» при емкости их бензобаков еще могли находиться в воздухе.
В одном из боевых вылетов зенитный снаряд немецкой скорострельной пушки «эрликон» прошил кабину самолета Ткачева. Раненный, он нашел в себе силы удачно посадить машину...
В начале 1944 года фашистов погнали из-под стен Ленинграда. Наступление по двум встречным направлениям от Ораниенбаума и от Пулкова было мощным и сокрушительным. Противник огрызался, замедлял продвижение, но под нараставшим давлением войск Ленинградского фронта пятился и пятился широкой полосой до Пскова и Нарвы.