— Проникнуть? — У Клемента даже глаза округлились. — Сэр Джон, вы говорите так, как будто собираетесь заслать шпиона во Францию!
— Я не пойду, Джон, даже не думай. — Бэббидж закашлялся. — Сам видишь: возраст уже не тот.
— Да, но… — начал было Тьюринг.
— Пойдет Чарльз, — перебил его Бэббидж. — Преподобный, вы готовы провести его?
— Рано или поздно это должно было случиться, — пожал плечами тот и повернулся к Клементу. — Сын мой, вы хорошо представляете, что вам надобно произвести над машиной досточтимого сэра Бэббиджа?
Ошарашенный Клемент заозирался, ища поддержки у генерала и Тьюринга.
— В принципе представляю, — наконец выдавил он. — Понадобится кувалда и еще кое-какие инструменты потяжелее, сэр Чарльз делал свою машину на совесть… Нужно сбить с осей и отсоединить от общей системы с десяток крупных шестерен, по счастью, все они расположены в одном узле…
— Значит, вдвоем мы вполне управимся, — в голосе преподобного Бенедикта прозвучало облегчение.
Только сейчас Клемент обратил внимание на то, что тот еще молод и старше его самого, может быть, лет на пять-шесть.
— Вдвоем?! Вы хотите сказать, что туда пойдем только я и вы? И что, мы сами будем все делать?
— У вас имеются какие-то предрассудки против физического труда или тяжелые заболевания? На вид вы вполне здоровый и развитой молодой человек.
— Что? Нет, черт побери… Простите, преподобный. Я хотел сказать, что «мельницу» обслуживают сотни инженеров! Я дам подробные инструкции, и они все сделают сами! Я гораздо нужнее там!
Клемент протянул руку к окну, за которым по указанию Бэббиджа десяток рабочих уже валили деревья, расчищая место под новый узел машиносчетной станции.
— Увы, Чарльз, вынужден тебя разочаровать. — Голос Бэббиджа предательски дрогнул. — После пуска станции в эксплуатацию, кроме моего отца и Ады Лавлейс, там побывал от силы десяток человек. Наши инженеры имеют доступ только к выведенным на поверхность элементам станции, которые мы используем для расширения ее возможностей.
— Что?! Да как такое может быть? — взорвался Клемент. — Вы из меня идиота делаете! Там сотни, тысячи сложнейших механизмов! Они все требуют ухода, замены, постоянного контроля! Я еще хорошо помню, как Бланкеншип в 1886 году пропустил через управляющий барабан операционную карту с какой-то бессмысленной белибердой! И что вышло? Из-за несогласованных данных десятки шестерен пошли в разные стороны, переломали зубья, и станция стояла сутки! Тогда эту карту чудом отловили уже на множительном аппарате — еще немного, и ее развезли бы по всей стране!
— Да успокойтесь вы, Чарльз, — попытался охладить пыл разошедшегося Клемента Тьюринг. — Выпейте чаю!
— Что вы мне свой чай суете! В нем полно пепла из трубки вашей секретарши! — Клемент отмахнулся от задумчиво уставившегося на чашку министра. — Кто тогда, по-вашему, мог заменить столько деталей? Брауни или эльфы?
Первым не выдержал преподобный Бенедикт. Сперва он пытался сдерживаться, но надолго его не хватило. Громогласный хохот священника разнесся по залу, мгновение спустя ему вторили старческие смешки Бэббиджа и Тьюринга. Клемент стоял раскрасневшийся и злой посреди вороха чертежей, ощущая себя попавшим в Бедлам.
— Чарльз, вы меня уморили, — согнувшийся от смеха Тьюринг опустил руку ему на плечо. — Это ж надо — эльфы! Нет, честное слово, молодой человек, вы далеко пойдете!
— И все-таки, Чарльз, вниз отправитесь только ты и преподобный Бенедикт, — вытер выступившие на глазах слезы враз посерьезневший Бэббидж. — Мне жаль, что все это происходит так… Но, поверь мне, побывав на «мельнице», ты получишь ответы на все вопросы. А пока считай это делом государственной важности.
— А это и есть дело государственной важности, — добавил Тьюринг. — Я отправляюсь на доклад к премьер-министру, а у вас и сэра Генри есть время до шести вечера завтрашнего дня, чтобы наладить ваш новый узел. После чего вы, Чарльз, и преподобный Бенедикт отправляетесь на «мельницу». Вас проведут через ход в аббатстве. Станцию мы все равно не сможем остановить раньше десяти, у Казначейства в бюджете на следующий год концы с концами не сходятся.
— Но, сэр, есть же технические ходы в…
— Как и многое другое в нашем мире, — перебил Клемента Тьюринг, — некоторые вещи есть совсем не то, чем кажутся. На самом деле за дверьми этих ходов находится сплошная стена. Воспользуйтесь оставшимся до завтра временем с умом, Чарльз.
Первую разностную машину Чарльз Бэббидж построил в 1822 году, опираясь на идеи, изложенные в трудах барона де Прони. Продемонстрированная на одном из заседаний Королевского астрономического общества, она произвела переворот в ученых умах, что позволило Бэббиджу заручиться финансовой поддержкой государства для реализации гораздо более масштабного проекта. Первая разностная машина умещалась в шляпной коробке, но и не могла похвастаться производительностью, так что основные надежды он возлагал на создание большой машины с памятью, рассчитанной не менее чем на тысячу 50-разрядных чисел.
Процесс создания машины затянулся и вместо запланированных трех лет занял более десятка. К 1834 году решение вопроса о дальнейшем финансировании работы Бэббиджа висело на волоске, и если бы не неожиданно принявший живейшее участие в судьбе разностной машины государственный чиновник и инженер Джозеф Клемент, курировавший проект Бэббиджа от Кабинета, неизвестно, как повернулось бы колесо истории. Однако Клемент, хотя и имевший массу разногласий с Бэббиджем, все-таки занял его сторону и убедил правительство выделить дополнительные средства. Машина была закончена менее чем за пять лет, а в голове Бэббиджа возникла еще более грандиозная идея, которую он смог осуществить благодаря графине Лавлейс. Вместе с ней в начале сороковых годов он разработал проект аналитической машины, оперировавшей программами на созданном Адой Лавлейс языке программирования. Последний позволял производить сложнейшие вычисления в считаные секунды. Полученные данные запоминались путем пробивки отверстий на специальных картах или выводились на печатное устройство.
Машиносчетную станцию «Вестминстер» Бэббидж с помощью принадлежавшей сыну фирмы «Монро» построил по заказу правительства прямо в подземельях Вестминстерского аббатства. Как архиепископы разрешили подобное, до сих пор оставалось для Чарльза Клемента загадкой, однако факт остается фактом — гигантская аналитическая машина была закончена незадолго до смерти ее создателя и вот уже более тридцати лет исправно считала числа, графики и проценты для нужд как Кабинета, так и лондонского Сити, а ее младшие братья занимались этим во всех графствах Великобритании.
Так было ровно до вчерашнего дня, думал Клемент, разглядывая снующих мимо работников «склада» — памяти машиносчетной станции, занимающей бесконечными стеллажами для карт все бывшее Казначейство. Грохочущие тележки, груженные числовыми картами, мелькали перед его глазами с фантастической скоростью, наводя на размышления о необходимости автоматизации процесса. Путь их лежал в уютные сухие залы, где ненасытные глотки детища Бэббиджа поглощали карты в чудовищных количествах, выплевывая обратно сотни новых, усеянных проколами тайного языка перфорации. Утром Клемент успел там побывать и убедиться, что за крепкими дверями, якобы ведущими на «мельницу», действительно находятся стены.
— О чем вы задумались, Чарльз? — Преподобный Бенедикт возник за спиной у Клемента совершенно незаметно, что в таком шуме было неудивительно.
Тот обернулся, окинув священника задумчивым взглядом.
— О том, что карты, которые мы используем, не самый удобный способ хранить информацию… Вообще-то мы уже пробуем применять ленты — их вместимость ограничена лишь толщиной рулона. Но, возможно, пора задуматься о том, как избавить работу машины от участия человека вообще. Например, с помощью электричества…
— Вы не боитесь, что тогда она станет неуправляемой?
— Преподобный, вы опасаетесь возникновения, так сказать, deus ex machina?
— А вы нет?
— Знаете, что сказала по этому поводу Ада Лавлейс? Машину нельзя наделить разумом, она только реализует предложенные представления. Эти представления зафиксированы на картах, они передаются различным механизмам, выполняющим последовательность действий… Весь интеллектуальный труд ограничен подготовкой необходимых для вычисления выражений… Машину можно рассматривать как настоящую фабрику чисел. Неужели вы, святой отец, готовы повторить ошибку Лейбница и всерьез принимаете способность оперировать числами за разум?
— Вообще-то это полностью противоречит догматам церкви, — улыбнулся преподобный Бенедикт. — Монополия на создание разума все-таки принадлежит нашему Творцу, а не его творениям.
— Вот и я о том же. И все же когда-нибудь эти машины станут способны на большее, не только на математические операции. Сейчас мы увеличиваем их мощность за счет достраивания узлов, но такой экстенсивный рост не может длиться вечно! Рано или поздно придется искать пути уменьшения узлов в размерах без потери производительности, иначе аналитическая машина покроет собой всю планету, а мы будем ютиться между шестеренок и валиков, как крысы.
Клемент вошел в раж, отчаянно жестикулируя и расхаживая взад-вперед.
— А может быть, прогресс будет носить синергетический характер! Что станет, если попробовать соединить машины через провода, как телефоны и телеграфные станции? Если заставить их общаться друг с другом напрямую, электрическими импульсами вместо карт — что мы увидим тогда? Ч-черт!
Он остановился, ударившись ногой об отозвавшийся металлическим звоном мешок.
— Впрочем, пока что все это лишь мечты. — Клемент сунул руки в карманы пальто. — Вчера я был уверен, что знаю, что творится в подземельях Вестминстера, но теперь… Скажите, преподобный Бенедикт, может быть, все это сплошное надувательство и там просто сидит пара сотен монахов с чернильницами и абаками?
Священник улыбнулся.
— Пойдемте со мной, сын мой, и ваши сомнения будут развеяны. Некоторые вещи надо увидеть самому просто потому, что это лучший способ поверить. Здесь инструменты? — Он кивнул на лежащий на полу мешок. — Отлично!