Мы переходили улицу, когда отец вдруг застыл на месте. Он оглянулся назад.
— В чем дело? — спросил я.
Отец не ответил. Я тоже обернулся и увидел человека в длиннополом пальто. Он стоял, прислонившись к большому засохшему дереву. Человек был довольно грузным, с кожей цвета жареных кофейных зерен. Под расстегнутым пальто виднелся костюм в светлую полоску (пальто и костюм показались мне дорогими). Длинные волосы собраны в косичку, мягкая фетровая шляпа низко надвинута на лоб. Глаза были скрыты под круглыми темными очками. Он был чем-то похож на джазмена. Я так говорю потому, что отец часто брал меня на концерты, и я знаю, как одеваются многие джазовые музыканты. Глаз этого человека я не видел, но мне показалось, что он наблюдал за нами. Может, кто-то из старых друзей отца или его коллег-египтологов? Это меня не удивляло: отец встречал знакомых едва ли не в каждом городе. Странным было место. Почему этот человек стоял напротив дома, где жили дед, бабушка и Сейди? И вид у незнакомца был какой-то расстроенный.
— Картер, иди к дому, — велел мне отец.
— Но…
— Приведи Сейди. Я подожду вас в такси.
Сам он направился к человеку в длиннополом пальто. Мне оставалось одно из двух: последовать за отцом и посмотреть, к чему приведет их встреча, либо пойти за сестрой.
Я выбрал менее опасный вариант и пошел за Сейди.
Сейди уже ждала меня и открыла дверь раньше, чем я успел постучаться.
— Опять опоздал, — буркнула она.
На руках у нее сидела кошка Маффин — «прощальный подарок», сделанный отцом шесть лет назад. За эти годы Маффин ничуть не изменилась. Она была похожа на миниатюрного леопарда с пушистой желто-черной шерстью, настороженными желтыми глазами и остроконечными ушами, слишком большими для ее головы. На ошейнике висел серебряный египетский кулон. Кошка даже отдаленно не напоминала маленький кекс под названием маффин, но Сейди, давая ей имя, была еще маленькая. И вообще, искать логику в девчоночьих поступках…
С прошлого лета Сейди не особо изменилась.
[Ну вот, сейчас торчит рядом и сердито зыркает на меня. Чтобы не получить под ребро, буду, описывая ее внешность, думать над каждым словом.]
Вы бы ни за что не поверили, что она моя сестра. За шесть лет жизни в Англии она стала говорить как англичанка. И потом, внешностью она пошла в маму, а мама у нас была белая. Кожа Сейди гораздо светлее моей. И волосы у нее цвета карамели; до блондинки ей далеко, но она и не шатенка. Вдобавок ей нравится подкрашивать волосы разноцветными яркими прядями. На этот раз они были красными (хорошо, что только слева). И еще у нее синие глаза. Я не шучу. Синие, как были у нашей мамы. В свои двенадцать Сейди почти одного роста со мной, и меня это бесит. Ну вот, портрет готов.
В тот день Сейди, как всегда, двигала челюстями, жуя резинку. Приготовившись провести день с нами, она нарядилась в поношенные джинсы, кожаную куртку и тяжелые армейские ботинки. Похоже, собралась на концерт, где можно будет раздавить кого-нибудь из зрителей. На шее болтались наушники плеера. Понятно, если мы с отцом ей наскучим, благовоспитанная британская девочка заткнет себе уши.
[Надо же! Вытерпела и не въехала мне под ребра. Значит, согласна с таким портретом.]
— У нас рейс дважды откладывали, — сообщил я.
Сейди надула жвачку пузырем, потрепала кошку по голове и спустила с рук.
— Бабуль, я пошла! — крикнула она внутрь дома.
Оттуда донесся ответ бабушки Фауст. Слов я не расслышал, но, думаю, тоже что-нибудь традиционное вроде: «Не пускай их в дом».
Сейди закрыла дверь и уставилась на меня, как на дохлую мышь, принесенную Маффин.
— Ну что, снова? — спросила она.
— Ага, — ответил я.
— Тогда пошли, — вздохнула Сейди. — Продолжим родственное общение.
Вот такая у меня сестрица. Никаких тебе: «Привет! Как ты там провел эти полгода?» Никаких слов, что рада меня видеть. Но я не обижался. Когда видишься с родной сестрой дважды в год, привыкаешь относиться к ней как к дальней родственнице. Я считал, что у нас нет ничего общего, кроме родителей.
Мы спускались по ступенькам крыльца. От Сейди пахло жилищем стариков и жевательной резинкой. Я как раз думал об этом, когда она вдруг замерла. Еще немного, и я бы на нее налетел.
— Кто это там? — спросила Сейди.
Я почти забыл про толстяка в длиннополом пальто. Сейчас они с отцом стояли все под тем же высохшим деревом и, судя по всему, о чем-то здорово спорили. Отец находился к нам спиной. Но мне было достаточно видеть его жестикуляцию. Значит, его что-то взбудоражило. Человек в шляпе хмурился и качал головой.
— Черт побери, — пробормотал я. — Этот тип толкался здесь, когда мы подъехали.
— Вроде лицо знакомое, — сказала Сейди, пытаясь вспомнить. — Идем.
— Папа просил нас обождать в машине.
Мало ли что он просил! У Сейди был свой план. Она не стала переходить улицу. Прячась за стоявшими машинами, сестра прошла полквартала, пересекла улицу и спряталась за низкой каменной стеной. Теперь Сейди чуть ли не по-пластунски стала подползать к месту, где стояли отец с толстяком. Мне оставалось последовать ее примеру, хотя при этом я чувствовал себя довольно глупо.
— Шесть лет в Англии, и любая девчонка становится Джеймсом Бондом, — проворчал я.
Сейди наугад двинула меня локтем и продолжала ползти.
Вскоре мы очутились позади сухого дерева.
— …Должен был это сделать, — услышал я отцовский голос. — Ты знаешь, Амос, это правильное решение.
— Нет, — низким голосом возразил тот, кого звали Амосом.
Он говорил настойчиво, будто из последних сил старался переубедить отца. Манера речи выдавала в нем американца.
— Джулиус, если я тебя не остановлю, это сделают они. Пер Анкх уже висит над тобой.
— Какой еще Пер? — шепотом спросила Сейди.
Можно подумать, что я знаю ответ на любой вопрос.
Зато я знал другое: надо убираться, иначе мы с Сейди вляпаемся в крупную неприятность. Услышав об этом, моя сестрица только фыркнула.
— Они не знают моего плана, — продолжал отец. — А к тому времени, когда догадаются…
— А дети? — спросил Амос, и от его вопроса у меня волосы встали дыбом. — Что будет с ними?
— Я принял защитные меры, — ответил отец. — Пойми: если я этого не сделаю, опасность грозит всем нам. А теперь отойди.
— Не могу, Джулиус.
— Хочешь потягаться со мной? — на полном серьезе спросил отец. — Амос, тебе меня не одолеть.
Отца в разъяренном состоянии я не видел со времени «великого лопаточного инцидента», и мне очень не хотелось повторения. Однако они с Амосом были близки к тому, чтобы сцепиться.
Я еще ничего не успел придумать, как Сейди выпрямилась во весь рост и крикнула:
— Папа!
Отец удивился, увидев дочь совсем не в том месте, где ей полагалось находиться. Сейди перепрыгнула через заборчик и повисла у отца на шее. Амос, надо сказать, удивился еще сильнее. Он резко повернулся и едва не шлепнулся, наступив себе на пальто. Он устоял и даже вовремя поймал очки, грозившие слететь с носа. Сейди была права: я тоже где-то видел этого человека. Только где и когда?
— Я… мне пора, — пробормотал Амос.
Он поправил съехавшую шляпу и, переваливаясь, зашагал по тротуару. Отец глядел ему вслед. Одной рукой отец обнимал Сейди, другой — поправлял на плече свой рабочий рюкзак. Когда Амос скрылся за углом, отец облегченно вздохнул и улыбнулся Сейди.
— Ну, здравствуй, моя дорогая.
Сейди вывернулась из его объятий и встала, скрестив руки.
— К дорогим не опаздывают. Ты же знаешь, когда я должна быть дома. И что тут вообще было? Кто этот Амос и что еще за «пер анкх»?
Отец остолбенел. Он взглянул на меня. Наверное, прикидывал, многое ли мы с Сейди успели подслушать.
— Все это пустяки, — ответил он.
Так мы и поверили! Но похоже, еще больше поверить в это нужно было ему самому.
— А что вы скажете насчет особой экскурсии по Британскому музею?
Мы втроем уселись на заднее сиденье. Сейди плюхнулась между мною и отцом.
— Уму непостижимо, — по-старушечьи ворчала она. — Один вечер вместе с родной дочерью, и тут не удержаться от своих исследований.
Отец натянуто улыбнулся.
— Дорогая, будет очень увлекательно. Хранитель коллекций Древнего Египта лично пригласил.
— Велика важность! — фыркнула Сейди и тряхнула головой, убирая с лица красную прядь. — Канун Рождества, а мы идем смотреть заплесневелое египетское старье. Ты вообще способен думать о чем-то еще? Или только о своих чертовых мумиях, каменных плитах и прочей дребедени?
Скажи это я, отец бы на меня разозлился. Но на Сейди он никогда не злился. Он просто смотрел из окна на темнеющее небо и дождь.
— Да, дорогая. Способен, — тихо ответил он.
Когда отец говорил тихо и глядел в пространство, я знал: он думает о нашей маме. За последние несколько месяцев с ним это бывало очень часто. Сколько раз я приходил в гостиничный номер и видел отца с мобильником в руке, а с дисплея ему улыбалась мамина фотография. Мама снималась на фоне пустыни. Волосы она убрала под платок, а синие глаза восторженно глядели в мир.
И на раскопках я часто заставал отца разглядывающим горизонт. Он вспоминал, как они с мамой познакомились. Тогда они были молодыми учеными, оказавшимися в Долине царей,[291] где обнаружили затерянную гробницу. Отец занимался египтологией, а мама была антропологом и искала древние образцы ДНК. Эту историю он мне рассказывал не менее тысячи раз.
Такси вывернуло на набережную Темзы. Мы проехали мимо моста Ватерлоо. Отец встрепенулся.
— Остановитесь на минутку, — попросил он водителя.
Мы находились на набережной Виктории.
— Пап, зачем мы здесь остановились? — спросил я.
Он вылез из машины, будто и не слышал моего вопроса. Мы с Сейди тоже вылезли. Отец глядел на Иглу Клеопатры.[292]