о в последнюю минуту остановило не изжитое еще традиционное верноподданническое чувство… трудно сказать. Но во всяком случае надежды, возлагавшиеся на него в Ставке, ни в малейшей степени не оправдались».
Из этого пассажа следует, что у Алексеева явно был какой-то запасной «силовой вариант», исполнителем которого в случае чего намечался Гурко, однако осуществлен он не был. Любопытно, что Бубнов пишет о «неоправдавшихся надеждах Ставки» на Гурко в весьма разочарованном тоне, а верноподданническое чувство называет «неизжитым». Это характеризует отношение к императору в Ставке в конце 1916 года…
Так или иначе, сыграть ключевую роль в военном перевороте, стать его действующим лицом № 1 В.И. Гурко суждено не было. Но на сцену заговора он еще выйдет в феврале 1917-го — именно Гурко «надавит» на императора и впервые заставит его задуматься об отъезде из Петрограда в Ставку, обернувшуюся для него ловушкой…
Была у Гурко, кроме «силового варианта», и другая, внешне мирная задача — подобрать и провести на руководящие должности в Ставке такие кадры, которые не подведут в решительный момент, то есть проделать всю техническую работу по обеспечению будущего переворота. Ради этого Алексеев пожертвовал даже старыми сотрудниками М.С. Пустовойтенко и А.А. Носковым, в которых был, видимо, не вполне уверен. Во всяком случае, еще 21 октября 1916 года в Ставке появился, а 6 декабря был официально утвержден в должности новый генерал-квартирмейстер — тоже давний друг Гурко и Гучкова генерал-лейтенант Александр Сергеевич Лукомский, а 20 декабря — помощник начальника штаба, генерал от инфантерии Владислав Наполеонович Клембовский. Причем Клембовский появился в штабе сразу же после связанного с убийством Распутина отъездом Николая II из Ставки. Что эти назначения совершались с ведома и одобрения Алексеева, сомневаться не приходится — даже находясь на больничной койке, Михаил Васильевич держал происходящее в Могилёве под контролем. С этого времени Ставка была полностью в руках проверенных «алексеевцев», которые одновременно были и «гучковцами»…
Между тем в Севастополе состоялась личная встреча М.В. Алексеева с Гучковым. В ее ходе генерал был посвящен в план заговорщиков: один из великих князей должен был адресоваться к императору с неким «обращением» (видимо, с просьбой добровольно уступить трон), после чего, в случае неуспеха, в первой половине марта предполагалось задержать царский поезд на полпути между Ставкой и Петроградом и заставить Николая II отречься от трона, а в случае сопротивления устранить самодержца физически. В мемуарах А.И. Деникина встреча Гучкова и Алексеева описана так: «В Севастополь к больному Алексееву приехали представители некоторых думских и общественных кругов. Они совершенно откровенно заявили, что назревает переворот. Как отнесется к этому страна, они знают. Но какое впечатление произведет переворот на фронте, они учесть не могут. Просили совета.
Алексеев в самой категорической форме указал на недопустимость каких бы то ни было государственных потрясений во время войны, на смертельную угрозу фронту, который, по его определению, “и так не слишком прочно держится”, а потому просил во имя сохранения армии не делать этого шага.
Представители уехали, обещав принять меры к предотвращению готовящегося переворота.
Не знаю, какие данные имел Михаил Васильевич, но он уверял впоследствии, что те же представители вслед за ним посетили Брусилова и Рузского и, получив от них ответ противоположного свойства, изменили свое первоначальное решение: подготовка переворота продолжалась».
О «решительном отказе» Алексеева Гучкову говорит в мемуарах и А.Ф. Керенский. Однако тогда становятся необъяснимыми те перестановки, которые внезапно последовали в Ставке в декабре 1916 года. Зачем «готовить почву», проводить на высокие штабные должности нужных людей, если считаешь заговор вредным в принципе?.. Кроме того, весьма сомнительно, чтобы Брусилов и Рузский согласились на участие в заговоре, зная, что Алексеев его решительно не одобряет. Ну и самое главное: человек, считающий заговор вредным, сообщает о нем куда следует — хотя бы императору, против которого этот заговор направлен…
Куда более вероятен другой вариант: напрямую, открытым текстом Алексеев Гучкову помощи не пообещал, а возможно, даже и отказал в ней, использовав всю приведенную Деникиным риторику. А скрытым текстом или интонацией дал понять, что в случае переворота противодействовать ему не будет и все зависимое от него сделает. Это позволяло Алексееву в случае провала заговора остаться в стороне. Возможно, что Алексеев раскритиковал именно вариант Гучкова (арест императора в поезде) и предложил более сложную, но и более безопасную для себя схему, на которую Гучков в итоге и согласился.
Одновременно Ставка занималась и своим непосредственным делом — руководила войсками. В начале осени 1916 года Алексеев предложил всем главнокомандующим фронтами разработать план операции прорыва укрепленных позиций противника. В Могилёв эти планы поступили в ноябре. Командование Западного фронта считало, что главный удар кампании 1917 года нужно наносить на Виленском направлении: А.Е. Эверт мотивировал это тем, что вслед за освобождением Западной Белоруссии и Литвы возможно будет развить наступление в Восточной Пруссии. Но В.И. Гурко решительно воспротивился тому, чтобы предоставить Западному фронту решающую роль в будущем году, и предложил сделать основным театром военных действий в кампании 1917 года Юго-Западный и Румынский фронты. 17—18 декабря 1916 года в Могилёве прошло большое совещание Верховного главнокомандующего и главкомов фронтов. На нем А.Е. Эверт категорически не согласился с предложением Ставки сделать главными фронтами следующего года Юго-Западный и Румынский. К Эверту присоединился главком Северного фронта Н.В. Рузский, полагавший, что его фронт должен наступать на Свенцяны. Временно замещавший Алексеева В.И. Гурко не смог настоять на своем, а Верховный главнокомандующий, по своему обыкновению, не спешил занять сторону кого-либо из присутствующих. Закончилось все тем, что в Петрограде был убит Распутин, и потрясенный Николай II спешно выехал из Могилёва в столицу. В результате никакого решения на совещании не приняли. В 1917-й русские фронты вступали, вообще не имея никаких планов на кампанию этого года!..
Только М.В. Алексеев внес в работу Ставки какую-то определенность, хотя и весьма своеобразную. 9 января 1917 года он предложил некий компромисс между планами Гурко, Эверта и Рузского — основной удар нанести на Юго-Западном фронте в направлении Львова, локальную операцию провести также на Румынском фронте и вспомогательные — на Северном и Западном. 24 января 1917 года этот план был одобрен императором, а в феврале командирам корпусов всех армий было предложено представить свои соображения не позже первой половины марта и исполнить все предварительные работы: наметить наблюдательные пункты, выбрать места для артбатарей, разработать планы связи, определить количество материалов и приступить к работам. Таким образом, фактическая разработка и подготовка наступательных операций 1917 года начались с конца февраля, приблизительно за четыре месяца до осуществления…
Но самое главное — на апрель 1917 года была запланирована Босфорская десантная операция, которая должна была поставить точку в боевых действиях Румынского и Кавказского фронтов. Ее следствием было бы падение Константинополя и выход из войны Турции, после чего последовал бы неизбежный крах Болгарии…
Однако осуществиться этому плану не было суждено. Март 1917 года стал водоразделом в истории Первой мировой войны на русском театре военных действий. После беспорядков в Петрограде 2 марта Николай II отрекся от престола, власть в стране перешла к Временному правительству. Это повлекло за собой грандиозные перемены как в жизни страны, так и в жизни армии.
Именно Февральский переворот 1917 года стал ключевым пунктом в истории Первой мировой войны для России. Именно к этому стремились как противники Российской империи, так и ее «союзники» по Антанте — в первую очередь Великобритания и США (Штаты вступили в войну вскоре после падения монархии в России, в апреле 1917-го). Ликвидация императорской власти в России дала возможность поставить у власти в стране правительство, которое изначально было послушной марионеткой в руках Запада и за восемь месяцев привело страну к краю пропасти, развалив буквально все сферы жизнедеятельности государства — и в первую очередь армию.
Зачем это нужно было нашим так называемым «союзникам»?.. Да затем, что союзниками их можно было назвать только в кавычках. Россия — победитель в Первой мировой войне — не устраивала никого: ни Великобританию, ни Францию, ни США. А между тем победное завершение войны Антантой в 1917-м приближалось стремительно, ресурсы Четверного союза таяли на глазах. О Босфорской десантной операции, после которой к России отошли бы Константинополь, Босфор и Дарданеллы, уже говорилось выше. Венгерский государственный деятель И. Бетлен в 1934 году так описывал последствия Первой мировой войны в случае победы в ней России: «Если бы Россия в 1917 году осталась организованным государством, все дунайские страны были бы ныне лишь русскими губерниями. Не только Прага, но и Будапешт, Бухарест, Белград и София выполняли бы волю русских властителей. В Константинополе на Босфоре и в Катарро на Адриатике развевались бы русские военные флаги».
Но такая картина категорически не устраивала «союзников» России. Следовательно, с развалом геополитического конкурента нужно было спешить. Затем и понадобилась так называемая «Февральская революция», которая на деле была хитроумно спланированной и тонко проведенной спецоперацией.
Естественно, было бы упрощением видеть в февральских событиях 1917 года только «руку Запада». Переворот никогда не удался бы, не находись Россия в глубоком духовном и идейном кризисе, не найдись в стране множества людей, искренне убежденных в том, что для победы в войне и дальнейшего процветания нужно «сделать все так, как у них», — то есть на Западе. В разрушении империи участвовали самые разные силы — от патриотически настроенных высших военных до пораженцев-большевиков, от всемогущих «общественников» до платных агентов Антанты, от недовольных правлен