Байрон, подобно Бернсу, несчастлив, он несчастнейший из всех людей. Его жизнь устроилась ложно, огонь, живущий в нем, не могучий, покойный центральный огонь, придающий красоту произведениям мира, но бешеное пламя вулкана, и теперь с грустью смотрим мы на пепел кратера, который в скором времени занесется снегом!
Байрон и Бернс были посланы миссионерами для их поколений, чтоб преподать им высшее учение, повестить им чистую истину. Им предстояло исполнить миссию, которая им не давала покоя, пока не была исполнена. Одинаково тлела и вспыхивала эта божественная миссия в них, потому что они не понимали ее значения, а только с таинственным страхом предчувствовали – и должны были умереть, не выразив ее определенно. Мы признаемся, что с грустным чувством смотрим на судьбу этих двух благородных душ, так богато одаренных и расточивших свое дарование на такое малое дело. Нам кажется, что в истории их жизни заключается серьезная мораль – «дважды» высказанная в наше время. Вероятно, в ней для подобных же гениальных людей, если они только есть, содержится урок, полный глубокого значения.
Вероятно, человеку, готовящемуся на величайшее дело – быть поэтом своего века, следует размыслить, что он намерен сделать и в каком духе будет его деятельность. Слова Мильтона справедливы во все времена, а в наш век их истина еще значительнее: «Кто хочет писать героическую поэму, тот должен сделать всю свою жизнь героической поэмой». Если дело ему не по силам, то пусть он скорее оставит эту арену, потому что ни блеск, ни гордость и опасности ее не годятся для него. Пусть он сделается модным поэтом, воспевает и поклоняется кумирам века, а время уже позаботится его наградить, если только он долго проживет в этом качестве.
Байрон и Бернс не могли преклоняться перед кумирами, пламя их собственного сердца сожгло их, и это послужило им к лучшему, – потому что не в милости великих или маленьких людей, но в правде жизни и в неприступной твердыни собственной души должна заключаться сила Байрона или Бернса. Пусть великие мира сего держатся от них в отдалении или научатся уважать их. Прекрасен союз богатства с покровительством и поощрением литературы, он походит на драгоценную вазу, в которую посажен чудный амарант. Но отношения эти ложны. Истинный поэт не такой человек, которого богачи могут закупить деньгами и лестью, сделать прислужником их удовольствий, поэтом торжественных од или поставщиком их обеденных острот! Он не может быть их слугой, он даже не может быть их товарищем. Ради опасности обеих партий не следует добиваться подобного союза. Разве на коня Феба можно надеть хомут ломовика? Разве этот конь, с огненными подковами, путь которого лежит через небо, озаряя светом все страны, будет месить грязь на большой дороге и развозить по домам пиво для удовлетворения земного аппетита?
Но мы не остановимся на этих размышлениях, которые завели бы нас слишком далеко. Нам следовало бы сказать несколько слов о нравственном характере Бернса, но и от этого намерения мы должны отказаться. Мы далеки от того, чтобы смотреть на него как на человека, виновного перед миром, виновнее других людей, – нет, он менее виновен, чем один из десяти тысяч. Спрошенный перед более строгим трибуналом, чем тот, на котором постановляют свои приговоры обыкновенные судьи, он, по нашему мнению, заслуживает более сочувствия и изумления, чем порицания. Но мир обыкновенно несправедлив в приговорах относительно подобных людей, несправедлив по многим причинам, из которых мы приведем здесь только одну главную. Он решает на основании мертвых законов и не положительно, а отрицательно, упуская при этом из виду его справедливые поступки и обращая все внимание на его неправильные действия. Поэтому-то несправедливы и жестоки приговоры над Бернсом, Свифтом, Руссо и т. п.
Положим, что корабль пришел в гавань с поврежденными снастями и парусами, лоцмана обвиняют, потому что он не был умен и всемогущ. Но чтобы знать, насколько он достоин порицания, мы должны прежде спросить: совершил ли он путешествие вокруг света или только в Рамсгейт?
Перед нашими читателями вообще, как и перед всеми справедливыми людьми, мы не считаем нужным выступать защитниками Бернса. Окруженный сочувствием и удивлением, он покоится в наших сердцах, в более благородном мавзолее, чем мраморный, и его произведения, при всех недостатках, никогда не изгладятся из памяти людей. В то время как Шекспир и Мильтон, подобно могучим рекам, протекают через страну мысли и несут на своих волнах купеческие корабли и усердных охотников за жемчугом, этот маленький источник также приковывает наш взор, потому что и он – смелое создание природы. Из недр земли бойко пробивается он на свет, и нередко путник, свернув с большой дороги, приблизится к нему, чтобы напиться его светлой воды и помечтать под его скалами и елями!
Вальтер Скотт59
Американец Купер утверждает в одной из своих книг, что «в людях есть инстинктивное влечение с любопытством смотреть на человека чем-нибудь замечательного». И эту истину может подтвердить все человечество, начиная от Китая до Перу и от Навуходоносора до старика Гикори60. Для чего толпится и глазеет народ у вновь усовершенствованной виселицы в Ньюгейте? Человек, которого собираются повесить, тоже в своем роде замечательный человек. Люди сбежались сюда такими массами, можно, наверное, предположить, что преступник будет не единственным человеком, которого сегодня задавят. Спросите, зачем и куда так спешат эти щегольские экипажи, наполненные разряженными дамами и кавалерами. Видеть дорогую мистрис Чепуху, замечательную женщину, и великого мистера Чепуху, замечательного человека. Или взгляните на это явление новейшей цивилизации, на так называемые вечера львов. В великолепных, освещенных залах целая толпа. Волнуются потоки блонд и кружев, пестреют фраки, приятная улыбка озаряет все лица. Здесь присутствуют львы, современные оракулы. На них приятно посмотреть; но не вступай с ними в разговор, а почтительно удались и будь благодарен. На вечерах львов не допускаются разговоры, в чем и заключается их характеристическая черта. Хотя это и собрание человеческих существ, но до того дошла наша цивилизация, что главная цель человеческого собрания – передавать душевные ощущения друг другу – здесь совершенно устранена. Разговора здесь нет, здесь чешут только язык и ведут такую речь, которой бы лучше вовсе не было. Отчего для большей откровенности и спокойствия на этих вечерах не украсят этих львов ярлыками, какими обыкновенно украшают бутылки с вином? Пусть они носят на своем теле ярлыки, обделанные в серебро со всевозможным искусством, с выгравированным на них именем владельца, чтоб всякий мог прочесть и узнать, с кем имеет дело, и не тратить попусту слов.
Весьма справедливо заметил Фенимор Купер, что люди имеют инстинктивное влечение смотреть с любопытством на людей, чем-нибудь замечательных, но кроме этого в них живет еще желание самим чем-нибудь отличиться и обращать на себя внимание других. Это влечение, по-видимому, необходимо для человечества. Без него что сталось бы со звездами, лентами и чинами, куда бы девалось самолюбие, богатство, респектабельность, одним словом – главная пружина, двигающая человеческим обществом, главная сила, которая его поддерживает? Влечение это, прибавим мы, дает разнообразные результаты и происходит из разнообразного, не всегда смешного, но и высокого источника. Хотя некоторые и стараются объяснить его слепым природным влечением человека, заставляющим его, как близорукое животное, бросаться на всякий блестящий предмет, будь это хоть жестяное ведро, и принимать его за солнечный луч или, подобно овцам, кидаться за своим вожаком, куда бы тот ни побежал. И действительно, любопытно наблюдать, как люди сами создают себе богов, которым сами же поклоняются. Знаменитый человек, вокруг которого с восторженными криками толпится целый мир и боготворит его, как будто нет равного ему, в сущности, тот же самый человек, которого мир некогда топтал в грязи, человек, не изменившийся ни на одну фибру. Безумный мир, на что ты сбегаешься смотреть? На жестяное ведро? Да разве не валяется там целая груда подобных ведер, хотя, вследствие неблагоприятной судьбы, еще не вычищенных и не отполированных?
А между тем в человеке есть более высшее, лучшее влечение, не имеющее ничего общего с качеством овец, – влечение «чествовать своих героев», врожденная искренняя любовь к великим людям. Не позолоченный фартинг ценят глупцы, но золотую гинею, за которую они, по незнанию, его принимают. Почитание героев заключается в природе человека, оно во все времена было его отличительной чертой, в наш же век в особенности. Во все времена, даже в наше столь непокорное время, знаменательным фактом является то обстоятельство, – так хитро распорядилась природа, – что «человек повинуется только тому, кому он должен повиноваться». Докажи тупоумной твари или гордому уму, что действительно есть душа, превышающая его душу, и если его колени тверды, как медь, то и тогда он преклонит их и будет боготворить ее. Так написано в истории и будет читаться и повторяться до тех пор, пока все не узнают. Притом нужно помнить, что почитание героев было первой, второй и будет последней религией человека, религией неразрушимой, хотя и изменяющейся в форме, но в сущности неизменной. Политика, религия, честность и все высшие человеческие интересы будут покоиться на ней, как на скале, которая будет стоять, пока существует человечество. Такое значение имеет почитание героев, так много заключается в нас врожденной истинной любви к великим людям. И чем лучше мы можем выразить нашу признательность этим благодеяниям действительности, как не тем, что постараемся с улыбкой на устах прощать нелепые выходки притворства, даже самые вечера львов, снабжены ли эти львы ярлыками или нет, и пожелаем им всякого преуспеяния.
Пусть процветает почитание героев, скажем мы, как процветает погоня за позолоченными фартингами, когда нет гиней. Но гинеи существуют, в существование их верят и ценят их, – поэтому отыскивайте великих людей, если можете; если их нет, то этим не прекращаются поиски. За неимением великих людей покажите нам известных людей столько, сколько на них достанет аппетита у публики.