Слово «ад» еще очень употребительно в английском народе, но мне трудно определить, что оно должно означать. Обыкновенно ад обозначает бесконечный страх, то, чего страшно боится и перед чем дрожит человек, который он старается избежать всеми силами своей души. Поэтому есть ад, если как следует об этом подумать, который сопровождает человека по всем ступеням его истории, религиозного или иного развития, но ад весьма различен у разных людей и народов.
У христиан существует бесконечный страх перед тем, что справедливый Судья может найти их виновными. У древних римлян был, как я себе это представляю, страх не перед Плутоном, который их, вероятно, очень мало пугал, а страх перед недостойными, недобродетельными, или что в основном означало у них – немужественными поступками. А теперь, если проникнуть сквозь ханжество и посмотреть на суть вещей, чего же современная душа бесконечно боится на деле и поистине? На что смотрит она с полнейшим отчаянием? Что составляет ее ад? Не торопясь и с удивлением выговариваю я это: «Ее ад – это страх перед недостатком успеха». Боясь, что не удастся приобрести денег, славы или иных земных благ, особенно же денег. Разве это не своеобразный ад?
Да, он очень своеобразен. Если у нас нет «успеха», на что мы нужны? Тогда было бы лучше, если бы мы вовсе и не появлялись на свет Божий…
В действительности же этот ад принадлежит, конечно, евангелию маммонизма, который имеет и соответствующий рай. Ведь, в сущности, действительность представляется в виде различных призраков; на одну вещь мы смотрим вполне серьезно, а именно на наживание денег. Трудящийся маммонизм делит мир с праздным дилетантизмом, который со свойственным ему аристократизмом пользуется своими правами свободной охоты. Слава Богу, что есть хоть маммонизм или что-либо иное, к чему мы относимся серьезно. Лень, – самое скверное, – только одна лень живет без надежды. Работай серьезно над чем бы то ни было, и ты постепенно привыкнешь ко всякому труду. В работе лежит бесконечная надежда, даже если эта работа делается ради наживания денег.
Действительно, надо сознаться, что в настоящее время с нашим евангелием маммонизма мы пришли к странному выводу. Мы называем это обществом и вместе с тем открыто признаемся в совершеннейшей разобщенности и изолированности. Наша жизнь не взаимная помощь, а скорее, под прикрытием военных законов, которые называются «свободной конкуренцией» и т. д., – взаимная вражда. Мы совершенно и повсеместно забыли, что «наличный расчет» не составляет единственной связи между человеческими существами, и мы твердо уверены в том, что все обязательства человека этим исчерпываются. «Мои голодающие рабочие? – отвечает богатый фабрикант. – Разве я их не честно нанимал на рынке? Разве я не уплатил им всей условленной суммы до последней копейки? Что же мне еще с ними делать?»
Правда, поклонение маммоне очень скучная религия. Когда Каин для собственной выгоды убил Авеля и его спросили: «Где брат твой?» – он так же ответил: «Разве я сторож брату моему? Разве я не уплатил брату своему того, что он от меня заслужил?»
О, любящий роскошь богатый купец, сиятельный, занимающийся охотой герцог! Разве нет другого средства для уничтожения твоего брата, кроме грубого способа Каина? «Хороший человек уже обещает кое-что своею наружностью, присутствием в качестве спутника в жизненном странствии». Беда ему, если он забудет все такие обещания, никогда не поймет, что они были даны. Для омертвевшей души, которая преисполнена лишь немым идолопоклонством чувств, для которой ад и недостаток в деньгах имеют одинаковое значение, все обещания и нравственные обязанности, неисполнение коих не подлежит судебному преследованию, как бы не существуют. Ей можно приказать уплатить деньги, – но больше ничего. Во всей прошлой истории я не слышал о таком обществе на Божьем свете, которое основывалось бы на такой философии. Надеюсь, во всей будущей истории не найти ничего подобного. Не так создана вселенная; она создана иначе. Человек или нация людей, думающих, что они так созданы, простосердечно продвигаются дальше, шаг за шагом, но мы знаем, конечно, куда.
В последние два века атеистического правления – теперь почти двести лет прошло с благословенного водворения священной особы его величества и защитника веры Карла II – мы, по моему мнению, в достаточной мере исчерпали ту прочную почву, по которой могли еще ходить. Теперь мы стоим на краю пропасти в страхе, опьянении и надеясь отступить назад!
Дело в том, что из того, что мы называем атеизмом, вытекает еще такая масса других «измов» и ошибок, каждого из коих преследует соответствующее несчастье!
Душа не ветер, заключенный в капсулу. Всемогущий Создатель не часовщик, который когда-то, в доисторические времена, сделал часы из вселенной и сидит с тех пор перед ними и следит, что с ними творится! Вовсе нет. Отсюда происходит атеизм, являются, как мы говорим, многие другие «измы», и итогом всего является рабство, противоположность героизму, печальный корень всех страданий, какими бы именами они ни назывались. И действительно, точно так же, как ни один человек никогда не видел вышеупомянутого ветра, заключенного в капсулу, и считает это, строго говоря, более ложным, нежели понятным, – он одинаково находит, что всемогущий часовщик представляет собой весьма сомнительный предмет. В соответствии с этим отрицает его и вместе с ним еще многое другое. К сожалению, неизвестно, что именно и сколько другого! Вера в невидимое, безымянное и божественное, присутствующее во всем, что мы видим, делаем и переживаем, составляет сущность всякой веры. Как бы она ни называлась, если это отрицать или, что еще хуже, признавать это только на словах или в переплетенных молитвенниках, что же вообще останется тогда достойное веры?
Один из фактов, приведенных доктором Эдисоном в его сочинении о призрении бедных в Шотландии, произвел на нас глубокое впечатление. Бедная ирландская вдова, муж которой умер на одной из маленьких улиц Эдинбурга, лишенная всяких средств существования, покинула свою квартиру с тремя детьми, для того чтобы просить помощи в благотворительных учреждениях этого города. Ее стали направлять из одного учреждения в другое, ни в одном из них ей не пришли на помощь, пока наконец силы окончательно не оставили ее. Она заболела тифом, умерла и заразила всю улицу, на которой жила, своей болезнью, так что еще семнадцать человек умерли от тифа. Человеколюбивый врач спрашивает по этому поводу, как будто сердце его слишком переполнено для того, чтобы как следует высказаться: «Не следовало ли бы помочь этой бедной вдове хотя бы ввиду экономии?» Она заболела тифом и убила семнадцать человек из вас! Очень странно! Покинутая ирландская вдова обращается к своим собратьям, как бы говоря: «Смотрите, я валюсь с ног из-за отсутствия помощи; вы должны помочь мне! Я ваша сестра, кость от костей ваших, нас сотворил один Господь; вы должны помочь мне!» Они отвечали: «Нет, это невозможно; ты нам не сестра». Но она доказывает свое родство: ее тиф убивает их. Они действительно были ей братья, хотя и отрицали это! Нужно ли было когда-либо человеческому существу искать еще более глубокие доказательства?
В этом случае, как и в других, оказалось вполне естественным, что управление бедных богатыми предоставлено уже давно теории спроса и предложения, laissez faire и т. д., и везде считается «невозможным». «Ты не сестра нам: где была бы хоть тень доказательства этому? Вот наш пергамент, замки, которые неоспоримо доказывают, что наши денежные ящики действительно наши и что они тебя совершенно не касаются. Иди своей дорогой! Это невозможно!» «Но что же нам, собственно, делать?» – слышу я возглас многих рассерженных читателей. Ничего, друзья мои, до тех пор, пока вы себе снова не приобретете Душу. До тех пор все будет «невозможным». До тех пор я даже не могу предложить вам купить на два пенса пороха и свинца, как бы сделали древние спартанцы, чтобы убить эту бедную ирландскую вдову без рассуждения. Ей ничего больше не оставалось, как умереть, заразить вас своим тифом и доказать этим свое родство с вами. Семнадцать из вас, лежащих мертвыми, уж не будут отрицать, что она была плотью от плоти вашей, и, может быть, кое-кто из живых также примет это к сердцу.
«Невозможно». Об одном пернатом, двуногом животном говорят, если вокруг него отчетливо мелом обвести кольцо, то оно сидит заключенным, как бы окруженным железным кольцом судьбы. Оно умирает, хотя уже видит пищу, или дает себя откормить до смерти. Имя этого бедного двуногого существа – гусь, и когда он хорошо откормлен, то из него делают паштет, который многими очень ценится.
29. Какие мы дураки! К чему мы раним себе колени и ударяем себя озабоченно в грудь и молимся день и ночь Маммоне, который, даже, если уже и согласился бы услышать нас, не может нам, однако, ничего дать. Если даже допустить, что глухой бог услышал бы нашу мольбу, что он превратил бы нашу медь в массивное золото и всех нас, голодных обезьян богатства и важности, превратил бы завтра в настоящих Ротшильдов и Говардов, что бы мы от этого еще имели? Разве мы и так не граждане этой чудной вселенной, с ее млечными путями и вечностями, невыразимым блеском? Что мы так мучаемся, трудимся, рвем друг друга на куски, чтобы как-то выиграть еще клочок земли, а чаще еще лишь призрак его, в то время как самого большого из этих владений не видать уже и с луны.
Как мы глупы, что копаемся и возимся, подобно дождевым червям, в этих наших владениях, даже если у нас таковые имеются! Наблюдаем издали небесные светила и радуемся им, зная о них только по непроверенным и недостоверным легендам! Должны ли те фунты стерлингов, которые у нас, может быть, хранятся в Английском банке, – или фантомы этих фунтов, владение коими мы себе воображаем, скрыть от нас сокровища, для которых все мы в этом «Божьем граде» родились?
30. Как многое у нас могло бы сравниться с окрашенным гробом – снаружи одно великолепие и крепость, а внутри полно ужаса отчаяния и мертвых костей! Железные военные дороги соединяют между собою огненными колесницами все концы суши, набережные и молы с их несметными флотами, подчиняют океан и делают его нашим покорным носильщиком. Работа неутомимо двигает миллионом рук из мускулов или железа, начиная с горных вершин и кончая глубиною шахт и морскими гротами – и ставя все на службы людям, и тем не менее это человеку ничем не помогает. Он завоевал эту планету, свое местопребывание и свое наследство и не имеет от этой победы никакой пользы.