28 мая Военный совет КБФ отдал директиву № оп/487сс о развертывании в море первого эшелона подводных лодок в составе десяти кораблей. Одной из них предстояло стать Щ-317. Самым слабым местом «щуки» командование считало самого командира. Дело в том, что никогда ранее за весь период службы Мохову не доводилось не только командовать, но даже просто плавать на «щуках». Несомненно, что в ходе зимнего судоремонта он со всем присущим ему рвением занимался изучением систем и механизмов подлодки, но отсутствие практики не могло не сказываться и, что хуже всего, могло проявиться в боевой обстановке. Поэтому Николай Константинович находился на особом счету у командира дивизиона «щук» Владимира Егорова.
Необходимо сказать несколько слов и об этом талантливом командире, разделившем судьбу экипажа Щ-317. 1908 го да рождения, он уже в возрасте 25 лет окончил училище имени Фрунзе и, подобно Мохову, быстро дослужился до флагманского специалиста. Являясь на протяжении нескольких лет дивизионным минером «щук», он внес большой вклад в совершенствование приемов торпедной стрельбы и обучение им командиров подлодок, за что в 1936 году был награжден орденом Ленина. О незаурядных умственных способностях Владимира Алексеевича говорит и тот факт, что программы Специальных классов комсостава флота и УОППа он сдал экстерном. В начале 1938 года он одним из шести советских подводников удостоился чести быть командированным в Испанию, где в течение полугода командовал республиканской подлодкой С-4. Далее последовало возвращение на Родину и участие в войне с Финляндией. Уже назначенный командиром дивизиона, он тогда возглавил экипаж Щ-317 вместо заболевшего командира и повел ее в боевой поход. Добиться успеха ему в тот раз не удалось, но командование флота высоко оценило его активные и правильные действия, за что наградило орденом Красной Звезды. Теперь же, в начале 1942-го Владимир Егоров не видел себе иного места, кроме как рядом с Николаем Моховым, которому предстояло выйти в свой первый боевой поход на все той же Щ-317.
В ночь на 6 июня субмарина, не замеченная врагом, перешла из Ленинграда в Кронштадт, а 10 июня из Кронштадта к Лавенсари. В 22 часа следующего дня «щука» покинула рейд острова и взяла курс на Балтийское море. Вернуться в базу ей было не суждено…
В качестве района патрулирования «щуке» выделялся тот самый район между островом Эланд и материковой Швецией, который она не смогла занять в ноябре 1941 года. Еще с 1941 года было известно, что через разделяющий остров и материк пролив Кальмарзунд регулярно ходят суда, снабжающие немецкие войска на севере Финляндии, которые на обратном пути вывозят из Швеции железную руду для доменных печей Рура. Стратегическое значение этой коммуникации было очевидно, и командование Балтфлота постаралось сделать все от него зависящее, чтобы прервать ее. Правда, для того, чтобы выйти на коммуникацию, балтийским подводникам предстояло форсировать Финский залив. Огромное количество мин и система корабельных и авиационных дозоров, развернутая на всю глубину залива, являлась тому весьма серьезным препятствием. Но походы, произведенные еще в конце 1941 года, показали, что, несмотря на все это, прорваться на просторы Балтики вполне возможно. Теперь Щ-317 предстояло подтвердить это в кампании 1942 года. Она стала первой советской подлодкой, вышедшей из залива с начала навигации.
Донесение о завершении прорыва было принято в Кронштадте в ночь на 16 июня. Судя по документам противника, Мохову и Егорову удалось прокрасться под многочисленными дозорами ни разу не замеченными. Интересно отметить, что немецкая радиопеленгаторная станция засекла место, откуда «щука» осуществила свою передачу, но немецкий командующий отказался поверить в то, что в море прорвалась советская подлодка, решив, что станция по ошибке запеленговала свой тральщик. Оказавшись на чистой воде, оба командира решили в соответствии с рекомендациями штаба бригады пойти в район финского острова Богшер, где пару дней посвятить отработке экипажа в плавании под перископом и совершении скрытых торпедных атак. Следует иметь в виду, что с 1941 года экипаж подлодки несколько изменился, к тому же без совершения постоянных тренировок навыки подводников постепенно утрачивались. Осуществлять же их было негде – и Ленинград, и Кронштадт, не говоря уже о морских полигонах вблизи острова Котлин, полностью просматривались и простреливались противником. К тому же с началом зимы «щука» попросту вмерзла в лед на Неве. Лишь в мае, уже после того, как река вскрылась ото льда, подводникам удалось произвести несколько пробных погружений на «Охтинском море» – так подводники называли глубокий участок реки в районе Охтинского моста. Так что тренировка экипажу явно не помешала бы, но получилось так, что вместо учебы судьба сразу предложила подводникам сдать «зачет экстерном» – едва днем 16-го субмарина подошла к Богшеру, как на горизонте показались дымы одиночного судна.
Им оказался финский пароход «Арго», шедший с грузом калийной соли из немецкого Любека в финский порт Турку. Но финским фермерам было не суждено получить эту порцию удобрений. Метко выпущенная с небольшой дистанции торпеда попала в борт транспорта, причем погибло девять финских моряков. Судно начало быстро крениться на борт, но капитан успел выброситься на прибрежное мелководье. Затем остов был разрушен штормами, и финны отказались от восстановления судна. Впоследствии еще не один экипаж советской подлодки подходил к Богшеру для тренировки, и все они видели остов «Арго» как натуральный пример, что топить врага нужно и можно. Казалось бы, для потопления одиночного вооруженного парохода много умения не требуется, но это совершенно не так. Ведь любая ошибка или выявившаяся в ходе боевого маневрирования неисправность почти наверняка бы привели к обнаружению субмарины и срыву атаки. Сколько же искусства потребовалось вырвавшимся из тисков блокады морякам, чтобы подготовить свой корабль и подготовиться самим к такому сложному делу, как боевой поход!
Кроме того, успех атаки много говорил и о Мохове как о командире. Несомненно, что комдив Егоров неотрывно наблюдал за его действиями, и, если бы эта атака не удалась, в следующий раз вопрос мог встать о том, чтобы командование кораблем на время атаки переходило к комдиву. Но тот факт, что «щука» сразу же добилась успеха, подтверждает, что в момент атаки у командирского перископа находился именно Мохов. Экзамен был с честью сдан!
Следующая возможность пополнить боевой счет представилась спустя несколько часов. В тот момент, когда экипаж, должно быть, занимался боевой учебой, появилось новое судно, которое заметило плававшие на волнах плоты со спасшимися с «Арго» и попыталось оказать им помощь. Пароход остановился и взял плоты на буксир. По-видимому, в момент обнаружения субмарина находилась очень далеко от цели, поскольку Мохову не удалось выпустить торпеду по транспорту в тот момент, когда он стоял. Лишь спустя какое-то время капитан шведского судна «Улла» наблюдал, как рядом прошла одиночная торпеда. Причиной промаха могли стать как уклонение судна, так и то обстоятельство, что Мохов целился по неподвижному объекту, который уже после выстрела внезапно дал ход. После этих двух нападений германскому командованию пришлось поверить в очень для него неприятный факт – на просторы Балтики вырвалась как минимум одна советская подводная лодка. Несколько позже, 22 декабря 1942 года, на совещании в ставке Гитлера подобным событиям давалась такая оценка: «Каждая подводная лодка, которая прорвется через блокаду, является угрозой судоходству на всем Балтийском море и подвергает опасности немецкий транспортный флот, которого и так едва хватает». Эти слова говорят сами за себя. После атак Щ-317 немцы отдали своим судам приказ ходить шведскими территориальными водами под охраной военных кораблей этой нейтральной страны. Но все эти мероприятия осуществлялись не сразу, что дало возможность нашим подводникам еще несколько раз атаковать в выгодных условиях.
Остаток дня 16-го и весь день 17-го Мохов с Егоровым, по всей вероятности, провели, занимаясь боевой подготовкой у Богшера. Выполнив необходимый минимум упражнений, субмарина направилась на юго-запад в направлении отведенной позиции. До нее было еще далеко, как подводники повстречали очередную потенциальную цель. Ей оказался датский пароход «Орион», шедший в балласте из Копенгагена в расположенный на севере Швеции порт Лулео. Название порта однозначно свидетельствовало, что судно было зафрахтовано немцами для перевозки железной руды. Добраться до пункта назначения в тот раз пароходу не удалось. Попадание торпеды в левый борт в районе котельного отделения было для команды судна совершенно внезапным. Транспорт начал крениться, и моряки его спешно покинули, пересев в спасательную шлюпку. По-видимому, за всем этим Мохов наблюдал в перископ, после чего решил, что судно обречено, и удалился. Но вопреки ожиданиям Николая Константиновича и датских моряков пароход хоть и с сильным креном, но удержался на плаву. Спустя четыре дня его обнаружил шведский сторожевик и отбуксировал в порт Висбю на острове Готланд. Впоследствии «Орион» был восстановлен и плавал до середины 1960-х. Еще раньше другое шведское судно спасло незадачливый экипаж. Хотя на этот раз объект атаки не затонул, командиру Щ-317 удалось еще раз продемонстрировать свою меткость, поразив цель единственной выпущенной торпедой. Опубликованное в шведской прессе сообщение о торпедировании «Ориона» стало достоянием советской разведки, которая передала сведения в штаб бригады подлодок. Теперь там знали, что «щука» ведет боевые действия, и не без успеха.
Примерно с 20 июня Щ-317 заняла отведенную позицию и начала охоту на суда у восточного побережья Эланда. Днем 22-го в перископ в хорошую погоду была замечена очередная цель – шведский рудовоз «Ада Гортон». Напрасно немецкие заказчики ждали судно в порту назначения – очередная торпеда, выпущенная со «щуки», разломила его пополам. Увы, при этом погибло четырнадцать шведских моряков, в то время как спастись удалось всего восьмерым. Сейчас можно долго говорить о правомерности нападения на торговое судно нейтрального государства в его территориальных водах, но важно понимать: «Ада Гортон» перевозила военн