спеха и всеобщего признания, сколько от чисто физического ощущения твердой земли под ногами. От ста граммов невиннейшего кагора он вдруг опьянел совершенно, по дощатым полам береговой базы его носило, как по палубе штормующего корабля. Я-то знал, что в этом состоянии Женя Осипов мало приспособлен для интервьюирования, но меня умолила пойти вместе с ней одна настойчивая женщина с мандатом корреспондента центральной газеты. Я пошел и не пожалел о затраченном времени. Осипов встретил нас с покоряющей любезностью, говорил моей спутнице комплименты на четырех языках, пел, хохотал, высказывался на самые неожиданные темы и с изумительной, наполовину бессознательной, ловкостью уклонялся от вопросов. Лишь когда моя спутница задавала какой-нибудь уж очень безграмотный, с точки зрения моряка, вопрос, он вдруг на мгновение трезвел, дергал себя за ухо и, убедившись, что не ослышался, горестно охватывал свою голову руками и произносил только одно слово – «Матушка!», вкладывая в него массу оттенков – и удивление, и нежный укор, и мольбу о пощаде, а затем вновь погружался в свой блаженный бред. На следующий день удалось все-таки потолковать с Осиповым. Он еще неохотно возвращался мыслями к походу, но был точен, деловит, скромен, не наигранно скромен, как герои стандартных очерков, а так, как бывают скромны люди, уверенные в своих силах.
В моей пьесе «Офицер флота» появляется на несколько минут эпизодическая фигура молодого подводника, только что вернувшегося с позиции. Роль оказалась выигрышной, и, несмотря на ее небольшие размеры, в ней выступали многие видные актеры. Забавно, что в Художественном театре ни режиссеры, ни исполнители так и не поверили, что человек может быть пьян не столько от вина, сколько от счастья, свежего воздуха и ощущения твердой земли под ногами. И, несмотря на все мои протесты, «сто граммов кагора» были заменены коньяком, а доза увеличена. Вероятно, всякое перевоплощение в образ имеет свои границы»[115].
Но недолго продолжалась стоянка в Кронштадте. К концу сентября корабль был отремонтирован и готов к выполнению новых заданий командования. По времени это совпало с началом развертывания в море наиболее массового третьего эшелона подлодок КБФ, в который вошло 16 субмарин, включая шесть, которые ранее участвовали в походах в составе первого или второго эшелонов. Вошла в это число и Щ-406.
Обстановка на Балтике и особенно в Финском заливе по сравнению с июнем 1942 года заметно изменилась, и не в лучшую для подводных сил КБФ сторону. Немцы и финны выставили новые минные поля, в том числе состоявшие из донных неконтактных мин, которые представляли особую опасность при форсировании подлодками залива методом прижимания к грунту. Увеличилось количество противолодочных кораблей, их включили в состав сил охранения конвоев, курсировавших по центральной части моря. Выход в Балтику караулили финские субмарины, жертвой которых, в частности, стала лисинская С-7. О многих из этих мероприятий мы узнали только после окончания войны. Пока же лодки отправлялись в море, соблюдая обычные меры предосторожности. Уберечь их от гибели теперь могли только мудрость командиров и удачливость экипажей.
0 том, что поход будет непростым, стало ясно практически сразу. Вечером 20 октября Щ-406 в охранении тральщиков вышла в направлении Лавенсари. Из вскрытого боевого пакета следовало – путь предстоит не близкий, можно сказать, прямо в логово врага – в устье Данцигской бухты, которая омывает берега Восточной Померании и Восточной Пруссии.
Прорыв проходил довольно напряженно. Несмотря на то что противнику так и не удалось обнаружить «щуку», при каждом всплытии на поверхность рано или поздно обнаруживались неприятельские корабли. Зарядку батареи и вентилирование отсеков приходилось прерывать, но даже этих коротких выныриваний хватило, чтобы к вечеру 23-го выйти в открытое море. В ту же ночь было принято сообщение Совинформбюро о присвоении капитан-лейтенанту Е. Я. Осипову звания Героя Советского Союза и о награждении подлодки Щ-406 орденом Боевого Красного Знамени…
Несомненно, что, получив это радостное известие, сердца моряков переполнились гордостью за свой корабль. Но это не стало поводом для почивания на лаврах. Напротив, командир подлодки приложил максимум усилий для того, чтобы завершить очередной поход с еще лучшим результатом, чем предыдущий, и ему это удалось.
На позицию «щука» прибыла утром 26 октября. Вскоре выяснилось, что в районе нахождения подлодки происходит что-то необычное: днем была замечена немецкая субмарина, всю ночь акустик докладывал, что слышит шумы винтов многочисленных кораблей, посылки приборов звукоподводной связи и другие искусственно создаваемые шумы. Напрашивался вывод – немцы знают о присутствии Щ-406 и организовали ее преследование. Другой командир связался бы со штабом и запросил о переводе на другую позицию, но только не Евгений Осипов. Критически оценив все, что ему было известно, он пришел к выводу, что в данном районе находится учебный полигон немецкого подводного флота. Так оно и было на самом деле. Впоследствии на разборе в штабе Осипова даже упрекали за то, что он не устроил охоты на немецкие подлодки, но в тех условиях это было фактически нереально. Вместо этого Евгений решил соблюдать максимальную скрытность и осуществлять поиск целей в ночное время, стреляя из надводного положения. Данная тактика, широко применявшаяся немецкими подводниками в Атлантике, почти не использовалась в начале войны нашими командирами – до 1941 года их заставляли отрабатывать атаки исключительно из-под воды в дневное время, так как считалось, что ночью лодка слишком заметна и уязвима. Боевой опыт показал, что в этом наша теория ошибалась, и Евгений Осипов был одним из первых, кто практически доказал это.
Уже в ночь на 27-е он атаковал в ночное время первое судно, правда, все четыре выпущенные торпеды прошли мимо цели (одна по непонятной причине взорвалась, так что моряки Щ-406 решили, что растворившийся в густой темноте транспорт затонул). Пятую выстрелили днем 28-го по одиночному транспорту, но, разглядев над ним шведский флаг, Евгений от продолжения атаки отказался. Так была растрачена половина боекомплекта. Тем же вечером сигнальщики обнаружили еще одно одиночное судно, которое, судя по курсу, незадолго до этого покинуло Данциг. «Щука» вышла в атаку. Судьба словно решила проверить Осипова на командирскую зрелость – из-за сильного волнения обе выпущенные торпеды сошли с курса и промчались далеко в стороне от парохода. Субмарина дала полный ход и пустилась в погоню. Лодки этого типа имели относительно небольшую скорость надводного хода, так что догонять цель пришлось 40 минут. Наконец Осипов занял выгодную позицию и выстрелил – промах, капитан транспорта успел увернуться. Еще полчаса погони, в ходе которой дистанция сократилась до 650 метров, выпуск предпоследней торпеды и… попадание. Взрыв большой силы расколол судно пополам, после чего оно в течение 2 минут затонуло. Евгений не знал, успел ли капитан судна оповестить базу о нападении подводной лодки, зато не сомневался, что в разведывательном отделе штаба флота языки ценятся на вес золота. Его друг Сергей Лисин в августе доставил в Кронштадт нескольких финнов, за что получил особую благодарность командования. Невзирая на опасность, подлодка подошла к месту потопления, и спустя несколько десятков минут на ее палубе уже находилось семь человек из состава экипажа только что потопленного парохода. Они обратились к подводникам по-английски, считая, что их пото пила британская субмарина – столь невероятным казался иностранцам прорыв в Балтийское море советской подлодки из Кронштадта. Правда, спустя несколько минут настала очередь Осипова удивляться – с грехом пополам владевшим английским советским подводникам удалось выяснить, что находившиеся на борту пленные, включая одну женщину, – шведы. Как выяснилось из последующих расспросов, шведский пароход «Бенгт Стуре» доставил в Данциг железную руду, а затем вышел в обратный путь с грузом угля. С точки зрения законов морской войны уничтожать в этом случае нейтральное судно не следовало, а вот если бы оно было встречено на пути в Германию – другое дело. Наши моряки слабо разбирались в вопросах международного морского права. Узнав, что перед ними не немцы, они относились к пленным вполне дружелюбно, даже играли с ними в домино. Увы, в дальнейшем судьба оказалась к морякам с «Бенгт Стуре» не столь благосклонной. После прибытия в Кронштадт Осипов сдал шведов в разведывательный отдел КБФ, где их следы и затерялись. Известно лишь, что ни в ходе, ни после окончания войны ни один из них на родину так и не вернулся…
Впрочем, все это произошло намного позже, а пока Щ-406 продолжала поиск вражеских судов в устье Данцигской бухты. На ее борту оставалась последняя торпеда, которую Осипов израсходовал вечером 1 ноября. На этот раз атака была осуществлена из-под воды, причем совершенно безупречно – скрытное сближение до дистанции 3–4 кабельтовых, точное прицеливание, выстрел, и «через полминуты раздался оглушительный взрыв, и, когда в 18.50 лодка вновь всплыла под перископ, на поверхности транспорта уже не оказалось»[116]. Им был финский пароход «Агнес», также перевозивший уголь. Гибель судна была замечена береговым постом, и уже спустя час район прочесывали вражеские сторожевики. Им не удалось обнаружить «щуку», которая после израсходования боекомплекта готовилась начать возвращение в базу. Спустя сутки разрешение на это было получено, и вечером 3 ноября Осипов приступил к обратному форсированию Финского залива. Приобретенный в ходе первого похода опыт и везение позволили Евгению осуществить прорыв, практически не встретив вражеского противодействия, если не считать двухкратного задевания за минрепы. А ведь их скрежет вдоль борта, очевидно, стал последним, что слышали в своей жизни экипажи почти что половины (семи из шестнадцати) подлодок третьего эшелона! Вечером 7 ноября субмарина прибыла в бухту острова Лавенсари, а через сутки подводники уже целовали землю Кронштадта.