«Сразу после торпедной атаки всплывать командир не стал, а пошли мы в точку встречи, где нас ждал тральщик и малые охотники, которые и привели нас в Таллин. Благополучно ошвартовались в гавани у пирса, и тут началось непредвиденное…
После прихода в базу наш комиссар Заикин по всем своим уровням начал докладывать свое мнение, что, мол, командир торпедировал свою же подлодку С-11, которая к тому времени несколько суток уже не выходила на связь. Командира и штурмана (с вахтенным журналом) вызвали в штаб флота и там начали уточнять насчет того, кого же Щ-307 на самом деле утопила. Командир тогда твердо стоял на своем – потоплена немецкая субмарина. А штабные, видно с чьей-то подачи, все сомневались…
Но уже через пару дней, к счастью, все выяснилось. На место гибели С-11 и немецкой подлодки были посланы водолазы, которые после двух суток работы подняли наверх вахтенный журнал и другие предметы[130]. Так что с нашего командира Петрова тяжкое обвинение было снято. Трудно себе представить, что он пережил и каких нервов это все ему стоило – ведь командир С-11 Анатолий Середа, кроме того, был и его лучшим другом. После таких переживаний Петров стал заметно «поддавать», а Заикину нашему ничего – как с гуся вода…»[131]
С С-11 дело было так: новейшая средняя подлодка, командиром которой Середу назначили в первые дни войны, с середины июля действовала на позиции в районе Мемеля (ныне Клайпеда). После завершения патрулирования она должна была вернуться в Таллин через пролив Соэлозунд. Днем 2 августа перед входом в пролив ее встретили тральщики и повели «домой». Внезапно около 18 часов под кораб лем прогремел мощный взрыв, после которого С-11 мгновенно затонула. Погибли и Середа, и старший на борту командир дивизиона Иван Тузов, а кроме них, еще 42 моряка. Спастись удалось только троим матросам, находившимся в кормовом отсеке, – они сумели покинуть уже лежащую на дне моря субмарину через торпедный аппарат. Гибель «эски» приписали атаке подводной лодки, а после беглого ознакомления с донесением командира «трески» кое-кому в штабе показалось, что виновен в гибели С-11 именно Петров. Масла в огонь подлил комиссар Заикин, который заявил, что он не знает, чью именно подлодку они потопили – в ходе атаки Петров с ним не советовался, своего решения атаковать не согласовывал. Это не могло не задеть комиссарское самолюбие, ведь по положению он был равен командиру, и все решения они должны были принимать совместно. Однако обвинения в потоплении своей подлодки представляются слишком жестокой местью за подрыв комиссарского авторитета. На самом же деле подлодка Середы подорвалась на магнитной донной мине, которую советские тральщики, не имевшие неконтактных тралов, не могли ни вытралить, ни обнаружить.
Для того чтобы понять последующие события, важно понять обстановку тревожного августа 1941 года. Немецкие войска глубоко вклинились в нашу территорию, заняли Минск и Смоленск, вели бои на ближних подступах к Ленинграду, Киеву и Одессе. Одна военная неудача следовала за другой, и многие начали сомневаться в окончательном успехе нашей борьбы. У некоторых эти драматические переживания усиливались потерей близких людей. Так было и с Петровым, который получил известие о том, что в бою под Шушарами Ленинградской области погиб его брат Иван Иванович, командовавший минометной батареей.
На фронте не раз имели место и паника, самовольное оставление позиций, и даже массовая сдача в плен. Для борьбы с этими явлениями проявлялась максимальная жесткость, обусловленная законами военного времени. Один из командиров подводных лодок КБФ был расстрелян за трусость, несколько других преданы суду военного трибунала или просто сняты с должностей. Далеко не всегда у командования имелось время, чтобы детально разобраться, кто прав, а кто виноват. Тогда в середине августа жертвой такого скорого суда чуть было не стал сам Николай Иванович Петров. По некоторым данным, он был арестован сотрудниками 3-го управления (военной контрразведки), которые завели дело по печально известной 58-й статье. Лишь детальное изучение боевых документов Щ-307 и опрос членов экипажа удостоверили командование, что он атаковал не лодку Середы (та погибла 2 августа, а Петров атаковал 10-го, места гибели С-11 и U-144 находятся в 30 милях друг от друга), а все-таки немецкую субмарину. Его боевой успех признали, и даже одним из лучших, на что, в частности, указывает факт беседы Петрова со Всеволодом Вишневским, который начал готовить большую статью про Щ-307 и ее командира. 18 сентября командование бригады подписало представление на награждение Николая Ивановича орденом Боевого Красного Знамени. Тем не менее дело по 58-й статье не уничтожили – даже по состоянию на декабрь 2015 года оно числилось только приостанов ленным!
Весь этот случай не прошел для Николая Ивановича без последствий. Как вспоминал другой член экипажа Щ-307 Н. Н. Танин, «командир выпивал немного лишнего»[132]. Это не осталось незамеченным. Когда 16 августа на Щ-307 в первый раз прибыл Всеволод Вишневский, нетрезвого Петрова пришлось уложить спать и закрыть в каюте. В водке командир «трески» топил обиду за незаслуженные подозрения и неверие в компетенцию собственного командования, которое не могло быстро разобраться ни с его делом, ни с обстановкой на Балтике вообще.
Последующие события укрепили его недоверие еще больше. Речь идет о печально известном Таллинском переходе – прорыве ядра Краснознаменного Балтийского флота из эвакуируемого Таллина в Кронштадт. Разрешение на эвакуацию было получено лишь в самый последний момент, когда немцы вели бои уже в предместьях города. Это не позволило организовать эвакуацию как следует, в результате чего около 10 тысяч советских бойцов и командиров были оставлены на берегу. Затем в план перехода вмешалась погода – из-за сильного волнения корабли и суда начали движение не утром, а днем 28 августа. Щ-307 шла в составе первого конвоя (всего конвоев было четыре), куда кроме нее входили подлодки Щ-308, Щ-301, М-79, учебное судно «Ленинградсовет», 11 крупных судов и несколько кораблей охранения. Из-за плотных минных полей в центральной части Финского залива план перехода оказался нарушен и растянулся больше чем на сутки. Обнаружив в море с рассвета 29 августа большое количество кораблей и судов, немецкое командование бросило против них свою авиацию. Караваны продолжили движение и почти сразу оказались мишенью для пилотов люфтваффе. За ночь походный ордер флота пришел в расстройство, боевые корабли, которые предыдущим вечером помогали транспортам отбивать атаки самолетов, либо оказались в других местах, либо погибли. Это стало причиной трагедии. На протяжении всего светового дня немецкие бомбардировщики постоянно атаковали и раз за разом находили себе все новые и новые жертвы. Шедшие в составе первого конвоя подводные лодки, включая Щ-307, храбро отстреливались от самолетов, но что они могли сделать с двумя своими полуавтоматическими пушками? Кратко картину произошедшего с конвоем номер 1 глазами подводников выразил комиссар Щ-307 старший политрук Заикин:
«Крейсер «Киров», лидера, видимо, ушли раньше, два миноносца новых, один из них был на буксире, сопровождал их «Сулев» – пошли самостоятельно. Эшелон с транспортами остался по существу без охраны. При переходе южной оконечности острова Гогланда авиация противника: бомбардировщики Ю-88 и «Мессершмитты» налетали по 5, 6, 9 штук. Видя, что зенитной обороны почти не было, они безнаказанно бомбили транспорта. В 16.00 загорелись пять транспортов. Люди, находившиеся в воде, расстреливались с бреющего полета из пулеметов. Катера МО работали плохо, боясь плавающих мин, они шли больше в кильватере.
Эвакуация флота из Таллина была не организована. Не знали состава эшелонов, порядок следования, обеспечения ПЛО и ПВО не было, на переходе командира эшелона не видно было, и он не руководил им. 28.08.41 г. (так в документе, имелось в виду 29 августа. – М. М.) транспорта с личным составом брошены были на произвол судьбы. Фашистская авиация прямо издевалась над людьми. Если бы сопровождала авиация и транспорты охраняли боевые корабли, таких потерь не было. Спасение тонущих людей организовано не было»[133]. К вечеру из состава конвоя номер 1 из всех транспортов уцелело только учебное судно «Ленинградсовет» – все остальные были либо потоплены, либо после тяжелых повреждений выбросились на берег острова Гогланд. По мере того как силы конвоя таяли, подводные лодки сами стали подвергаться атакам с воздуха. В конечном итоге командир шедшей рядом Щ-308 решил выйти из состава конвоя и погрузиться. «Треска» же, хотя и расстреляла почти все снаряды к зениткам, продолжала оставаться с конвоем до конца. Очевидно, тем самым Петров пытался отвлечь внимание немецких пилотов от беззащитных судов. Бомбардировщики несколько раз сбрасывали бомбы на саму «щуку», но каждый раз умелым маневрированием Николай Иванович избегал попаданий.
Поведение Щ-307 разительно отличалось от поведения других кораблей КБФ, которые в соответствии с составленным штабом КБФ планом бросили транспорты и максимально полным ходом ушли в Кронштадт. Не пришла на помощь караванам и своя авиация. Причин, в том числе и уважительных, почему корабли и самолеты не смогли защитить пароходы, было много, но тогда в августе 1941-го участниками перехода все это расценивалось как предательство. В течение полутора суток прорыва Балтфлот потерял 22 корабля и катера, а также 43 транспорта и вспомогательных судна (почти все крупные суда, принимавшие участие в переходе), но что еще горше – погибло свыше 11 тысяч эвакуируемых. На всех, кто видел картину последовательного уничтожения беззащитных пароходов и массовую гибель людей, все это произвело неизгладимое впечатление, которое не стерлось до конца жизни. Понятно, что в момент совершения данных событий эти люди на ходились в подавленном состоянии и не могли высоко оценивать действия своего командования.