В сторону Одессы с территории Румынии наступала 4-я румынская армия, которая ни по своей подготовленности, ни по уровню боевого духа не могла сравниться с «немецкими товарищами» — войсками группы армий «Юг» вермахта. Румыны отставали. По этой причине «5 августа в глубоком тылу противника началась оборона Одессы. Город защищали войска Отдельной Приморской армии и часть сил Черноморского флота, объединённые 19 августа в Одесский оборонительный район…
Приморская армия в начале обороны города была малочисленной. В августе она состояла лишь из двух стрелковых и одной кавалерийской дивизий. Затем была сформирована ещё одна — 421-я стрелковая дивизия. В состав армии вошли также два полка морской пехоты и несколько отрядов моряков-черноморцев общей численностью 8 тыс. человек. На 20 августа войска района насчитывали 34,5 тыс. человек…
Захват Одессы немецко-фашистское командование возложило на 4-ю румынскую армию, в составе которой на 10 августа имелось 12 дивизий и 7 бригад. К 20 августа она была усилена ещё пятью румынскими пехотными дивизиями.
Противник пытался взять город с ходу, но все его атаки были отражены. После 15 августа враг перешёл от наступления по всему фронту к нанесению ударов на флангах — с северо-востока и северо-запада. Однако контрударами защитники Одессы сорвали и эти его атаки»{161}.
Численность 4-й румынской армии со всеми усилениями составляла порядка 340 тысяч человек. По законам войны один обороняющийся солдат равен трём наступающим, но даже и при таком условии перевес в силах у противника был просто чудовищный.
Зато, как мы уже сказали, боевой дух румынского воинства был невысок.
Вот информация, полученная Особым отделом НКВД Южного фронта:
«…было установлено, что румынские солдаты переживают острую нехватку хлеба и что общее настроение румынские солдат — в бой не ходить.
Среди румынских солдат, и главным образом командного состава, имеются факты разложения, мародёрства, грабежа.
В разговоре румынские солдаты высказывают большую боязнь вступать в бой с советскими войсками…»{162}.
Одесса менялась на глазах. В результате немецких бомбардировок были уничтожены и повреждены несколько важных для жизнедеятельности города зданий и объектов, в том числе выведен из строя водопровод, так что возникли трудности с питьевой водой. На улицах появились баррикады и противотанковые ежи, витрины магазинов были закрыты мешками с песком. Там, где недавно фланировали беззаботные одесситы, теперь строем проходили пехотинцы, моряки, ополченцы.
Когда возникла угроза окружения города, было принято решение об эвакуации особого отдела округа, зато в Одессе формировался особый отдел Приморской армии, в составе которого было предложено остаться добровольцам. Иванов вызвался одним из первых. В этом особоргане он оперативно обеспечивал узел и полк связи. Вот что вспоминал Леонид Георгиевич:
«Мне, как имевшему незаконченное образование связиста, довелось заниматься диверсантами, активно нарушавшими связь. Устойчивая радиосвязь в то время ещё не была широко распространена, гораздо шире использовалась связь проводная, когда телефонный кабель поддерживался шестами. Что стоило человеку пройти вдоль кабеля и повалить поддерживающие его шесты? Это не требовало ни особого умения, ни специальных инструментов, ни ловкости. А воинская часть, оставшаяся без связи, представляет из себя боевую единицу весьма условно. Приходилось задерживать и диверсантов-одиночек, и группы, работавшие и под крестьян-косцов, и под военнослужащих, и под связистов. Большинство из них не ждало от задержания ничего хорошего и оказывало вооружённое сопротивление»{163}.
«Молодому» военному контрразведчику приходилось не только выявлять изменников и вражескую агентуру, но и проводить так называемые «активные мероприятия», действовать наступательно, а не только обороняться.
Так, наши бойцы задержали парнишку лет четырнадцати, который что-то высматривал на территории воинской части, привели его к Иванову. Леонид сумел разговорить парня и выяснил, что живёт он в занятом немцами селе неподалёку от Одессы и что абверовцы послали его через линию фронта с разведывательной задачей, а отказаться он не мог, так как родители его остались на той стороне. Тогда в оперативном отделе штаба была составлена очень грамотная дезинформация, которую смышлёный парень передал своим «хозяевам». Немцы не только поверили, но и вновь отправили «удачливого агента» через линию фронта — и, кажется, отправляли не один раз.
Были две женщины, которые ушли из Одессы к своим родственникам на оккупированной территории и были остановлены румынами, доставлены к командованию. На допросе они рассказали, что в город прибывают свежие воинские части, что повсеместно роются окопы и возводятся баррикады — в общем, Одесса продолжит сражаться… Эту информацию им передали особисты.
Между тем в ночь с 15 на 16 октября войска, по приказу Ставки, организованно и совершенно неожиданно для противника покинули город. В числе последних защитников Одессы, уходивших в Крым на пароходе «Волга», был Леонид Иванов. А немцы с румынами прождали ещё целые сутки, опасаясь, что будут встречены и контратакованы советскими войсками, и лишь затем вошли в город… Кстати, уже потом, в оккупированной Одессе, взорвался особняк, в котором захватчики устроили банкет — погибло от 250 до 400 офицеров и солдат противника. Мощные заряды в здании установили диверсанты НКВД, которым помогали особисты. Всё было сделано настолько аккуратно, что никто ни о чём не догадывался до той роковой для гитлеровцев минуты, пока не сработал радиовзрыватель.
Леонид тогда уже находился в Крыму. Пароход пришёл в Севастополь, оттуда пошли на Феодосию, после чего была эвакуация через Керченский пролив. Однако затем наши войска вновь возвратились на Крымскую землю: 25 декабря 1941 года началась Керченско-Феодосийская десантная операция.
«Керченско-Феодосийская десантная операция была составной частью контрнаступления советских войск, развернувшегося в декабре 1941 г. на всём советско-германском фронте, и проводилась на основе единого стратегического плана Верховного Главнокомандования. Как и разгром вражеских войск под Ростовом и стойкая оборона Севастополя, она оказала непосредственное влияние на изменение обстановки на юге советско-германского фронта, внесла достойный вклад в общий зимний успех Красной армии»{164}.
«Замысел операции состоял в том, чтобы одновременной высадкой 51-й и 44-й общевойсковых армий в район Керчи и в Феодосийский порт окружить и уничтожить Керченскую группировку противника. В дальнейшем предполагалось развить наступление в глубь полуострова, деблокировать войска Севастопольского оборонительного района и полностью освободить Крым»{165}.
Войска с Таманского полуострова прибывали в Крым на пароходах, баржах и военно-морских судах, а также, что ныне почему-то забыто, по льду Керченского пролива. Усилиями военных инженеров Крымского фронта, начальником которых был полковник Смирнов-Несвицкий[136], было проложено восемь колонных путей, и по ним на полуостров переправили 6 стрелковых и 1 кавалерийскую дивизии, 2 стрелковые бригады, 15 зенитных дивизионов, 1 артиллерийский полк и 17 различных батальонов, всего порядка ста тысяч человек. Это — крупнейшая ледовая переправа в наступательной операции за всю историю войн.
Иванов, который оперативно обеспечивал 3-й батальон 13-й отдельной стрелковой бригады, переправлялся на барже, которую он, очевидно, спас — какие-то бойцы, сидевшие в трюме, умудрились развести костёр прямо на ящике с боеприпасами. Не без труда, но удалось заставить их потушить огонь…
Как известно, бои на полуострове, продолжавшиеся до конца мая 1942 года, завершились поражением. Причин тому много, пересказывать не будем. Да это и не был уровень Иванова. Ему следовало знать, что происходит в батальоне — к примеру, вовремя обнаружить бойцов, вынашивавших, что называется, «изменнические намерения». Таких обычно определяли куда-нибудь подальше от передовой, чтобы не было соблазна… Однако солдат по своей природе — человек хитрый, недаром вошла в поговорку «солдатская смекалка». Вот и особисту однажды стало известно, что несколько друзей повели «изменнические» разговоры лишь затем, чтобы просто оказаться в тылу… Хитрость не удалась.
Но всё равно, что на передовой, что в тылу — условия там были жуткие. Тем более что 8 мая гитлеровцы перешли в решительное наступление, и через десять дней остатки наших войск были прижаты к берегу Керченского пролива — осыпаемые артиллерийскими снарядами, поливаемые пулемётным огнём. Многие пытались спастись вплавь, но из-за холодной воды и сильного течения это было бессмысленно, люди тонули… Леонид Георгиевич вспоминал:
«Началась настоящая агония. В нашем распоряжении оставалась небольшая полоска берега — в 200–300 метров. При появлении немецких цепей я встал за большой валун и решил застрелиться, чтобы не попасть в плен. В этот момент на небольшой высотке, совсем рядом, неожиданно появился здоровенный моряк в бушлате, брюках-клёш, бескозырке. Потрясая автоматом, он громко закричал:
— Братцы! Славяне! Отгоним гадов-немцев! Вперёд! За мной! У-р-р-ра!
Наверное, никто не обратил бы на него внимания, но тут, рядом, неизвестно откуда, появился военный оркестр и заиграл “Интернационал”. Все военнослужащие, здоровые и раненые, в едином порыве рванулись на врага и отогнали его на 3–4 километра от берега»{166}.
Сцена — для советского кинофильма, но ведь именно так и было! Мы хорошо знали Леонида Георгиевича и подтверждаем, что он бы врать не стал.