[225] от попытки организовать нападение на “Большую тройку” в Тегеране»{279}.
«Архивные дела внешней разведки беспристрастно свидетельствуют о результативности работы “семёрки”: за пару лет с её помощью было выявлено не менее 400 лиц, так или иначе связанных с германскими разведслужбами. Понятно, что “кавалеристы” действовали по наводкам резидентуры, однако иной раз они самостоятельно выходили на немецких пособников и сообщали о них своим кураторам из резидентуры.
Примитивное снаряжение и юный возраст участников группы сослужили неплохую службу: объекты наблюдения, как правило, не обращали внимания на велосипедистов и уж никак не могли предположить, что какие-то мальчишки следят за ними. Между тем было именно так. Военное время, помимо прочего, диктовало свои, подчас жестокие требования, и “кавалеристам” не раз приходилось идти на риск и участвовать в острых акциях»{280}.
Так что в Иране было очень неспокойно…
А чем в это время занимались бойцы 131-го полка? Можно сказать, они выполняли «демонстративно-представительские» функции — и это было очень важно для решения общей задачи. Объясняем подробнее, и вот выдержки из того же отчёта Шестого управления — раздел первый «Работа по охране в Тегеране»:
«Охрана на аэродроме
Охрана на аэродроме была осуществлена силами оперативного состава Шестого управления НКГБ и офицерским и красноармейским составом 131-го полка войск НКВД.
Охрана на трассе
<…> На каждый участок был назначен начальник из начальствующего состава Шестого управления НКГБ, помощником начальника каждого участка был назначен офицер 131-го полка.
Сотрудники негласной охраны были одеты в штатское платье и выставлялись на посты по тротуарам улиц, у переулков, выходящих на трассу, и на углах перекрёстков и площадей с интенсивным движением транспорта.
Главная войсковая охрана выставлялась парными постами в военной форме с повязкой на руке “КП” (“комендантский патруль”) на всех перекрёстках с интенсивным движением транспорта, а также между перекрёстками по тротуарам с интенсивным движением публики.
На случай необходимости вмешательства вооружённой силы были созданы резервные войсковые группы (по отделению автоматчиков на автомашинах), дислоцировавшиеся в переулках вблизи охраняемой трассы. <…>
Охрана территории посольства СССР в Иране
Охрана территории посольства СССР в Иране осуществлена также силами негласного оперативного состава Шестого управления НКГБ с привлечением сержантского и красноармейского состава войск НКВД. <…>
У главных ворот с внутренней стороны охраняемого объекта был дислоцирован один парный круглосуточный оперативный пост в штатском… В помощь оперативному составу были выделены два парных красноармейских поста с внешней и внутренней сторон главных ворот и один парный офицерский пост с внешней стороны. <…>»{281}
Нет сомнения, что рослые, физически крепкие, да ещё и с красными повязками (на Востоке ценят символы!) бойцы-пограничники, стоящие на улицах, у ворот посольства и т. д. оказывали успокаивающее воздействие на всякого рода «нестабильный элемент» — и это была их главная задача. Вспомним, как в том же Тегеране толпой фанатиков был убит Грибоедов[226]! Если бы у ворот посольства толпу встретил жандармский пост, то всё, возможно, могло быть по-иному…
Или ещё проще: когда шпана видит постового милиционера, она обычно успокаивается. Вот и здесь — бойцы 131-го полка исполняли роль «постовых». А по более серьёзным противникам профессионально сработали бы сотрудники охраны, которые были в штатском и окружающим в глаза не бросались. Охрана первых лиц — дело тонкое! И… закрытое.
Но что в то время делал и где был подполковник Николай Кравченко?
Этого никто не знает.
Зато известно, что Постановлением Совета народных комиссаров № 190 от 21 февраля 1944 года ему было присвоено воинское звание «генерал-майор». Хотя, вроде, генеральский мундир Кравченко, по распоряжению Сталина, надел уже в Тегеране. Иосиф Виссарионович, как председатель Совнаркома, мог давать такие распоряжения, понимая, что наркомы поддержат его единогласно.
«Существует версия, что благодаря деятельности Н.Г. Кравченко удалось установить реальный источник проникновения ещё не задержанных немецких диверсантов через водоотводные каналы английского посольства, расположенного по соседству с нашим представительством.
Такое положение создавало возможность быстрой атаки со стороны террористов на троицу, часто гулявшую по территории советского дипломатического представительства или восседавшую на лавочках для фотографирования или отдыха после дискуссий на конференции.
Как бы там ни было, по одним данным, за одну ночь подполковника переодели в генеральский мундир — то ли пошили, то ли подогнали по фигуре, по другим — доставили самолетом из Москвы через двое суток»{282}.
Честно говоря, версия эта (равно как и прочие, время от времени появляющиеся) вызывает большое сомнение. Мы читали подробный отчёт, подписанный заместителем начальника Шестого управления НКГБ (фамилия не указана) — там во все тонкости вникали, вплоть до системы регулирования уличного движения! А потом приходит подполковник из Смерша и заявляет: «Ребята, а вы что, про люки на территории посольства забыли?» И все тут же «прозревают», спешно докладывают товарищу Сталину (иначе как бы он узнал про допущенную ошибку и заметил Кравченко?) — вот, мол, мы прохлопали! — и вождь принимает беспрецедентное решение, сопоставимое с последующим присвоением звания «майор» старшему лейтенанту Гагарину.
Верховный ни орденами, ни генеральскими звёздами не разбрасывался. Значит, подполковник действительно совершил нечто выдающееся. Но что?
Узнать об этом очень хотел и генерал-лейтенант Устинов. Впрочем, когда он делал первые «подходы» к генералу Кравченко, он был всего только майором, а Николай Григорьевич, приметив его как толкового сотрудника, понемногу ему «ворожил». Иван Лаврентьевич вспоминает:
— В начале 1950-х годов мы вместе трудились в Управлении контрразведки МГБ по Группе войск в Германии. Я был секретарём партийной организации, а он — первым заместителем начальника Управления. Порядочный человек был! Осталось у меня о нём очень положительное впечатление… Общение у нас постоянно было, доверительное. Но когда я хотел добыть у него хоть какие-то материалы по Тегеранской конференции — ничего не получилось! Убеждал его: «Вы хоть расскажите мне, как партийному руководителю — чего вы от меня скрываете?» — «Иван Лаврентьевич, не могу! Нельзя!» Тот же вопрос я ему задавал, будучи уже руководителем 3-го управления, но и тогда не добился откровенного с ним разговора… Видимо, он давал письменное обязательство скрыть истину. Когда он незаслуженно пострадал — я его выручал, даже возглавил комиссию по реабилитации, — мне бы после этого его ещё раз спросить, да вот, не успел! Не получилось… Потом я связывался с его сестрой — не оставил ли он каких-либо записей? Нет, ничего не оставил… А ведь всё знал!
…Страшно подумать, сколько тайн унесли с собой люди этого поколения! Давали подписку, давали слово — и потом клещами из них ничего не вытащишь!
Вот вам и «тайна генерала Кравченко» — почему и за что получил он внеочередное звание? Редчайшее поощрение! Из подполковников — в генералы!
…Кстати, другая тайна, которая вспоминается в связи с Тегеранскими событиями — присвоение звания Героя Советского Союза Геворку Андреевичу Вартаняну. Порой приходится читать рассуждения, что, мол, «разведчики расстарались, а в Смерше за “Тегеран” никто Героя не получил». Но это сродни пословице «в огороде — бузина, а в Киеве — дядька». Звание Героя Советского Союза было присвоено разведчику-нелегалу через сорок с лишним лет после Тегеранской конференции — и совсем за другие подвиги, не имеющие никакого отношения ни к «Большой тройке», ни, тем более, к нашему повествованию…
Так что закрываем тему «неизвестных подвигов» и продолжаем рассказ о судьбе теперь уже генерал-майора Кравченко.
В Постановлении Совнаркома от 21 февраля 1944 года он обозначен как «помощник начальника ГУКР “Смерш”». Затем, 8 июля того же года, Кравченко был назначен начальником ОКР «Смерш» Среднеазиатского военного округа, потом — Туркестанского, а в октябре 45-го возглавил Управление контрразведки «Смерш» Особого военного округа, просуществовавшего менее года на территории Калининградской области. После вхождения этого округа в состав Прибалтийского, Николай Григорьевич был отозван в Москву, работал в центральном аппарате контрразведки, учился на курсах переподготовки руководящего состава при Высшей школе МТБ СССР.
Он постепенно, но уверенно «вставал на ноги» в качестве руководящего работника. Генерал Устинов, бывший начальник советской военной контрразведки, говорит так:
— Может быть, чего-то он не знал сам, может быть, опыта не хватало — но мы все тогда без опыта были, всё с нуля начинали. Но как человек он был очень порядочный, и это главное. Поэтому у него постепенно всё получалось…
В ноябре 1948 года Кравченко получил назначение на «передний край» — заместителем начальника УКР МГБ Группы советских оккупационных войск в Германии. В декабре 1952 года был переведён в Белорусский военный округ — заместителем начальника Управления контрразведки МГБ, вскоре преобразованного в особый отдел МВД СССР.
Фактически через год, в январе 1954-го, Николай Григорьевич стал начальником особого отдела МВД, а вскоре — вновь учреждённого КГБ при СМ СССР по Прикарпатскому военному округу. Тоже — передний край, сложная оперативная обстановка, остатки националистического движения…