[285] начал быстро продвигаться к Западной Двине.
Пытаясь восстановить фронт обороны и занять более выгодные позиции для отражения наступления войск группы армий “Север”, командование Северо-Западного фронта с разрешения Ставки Верховного Главнокомандования отдало 8-й и 11-й армиям приказ отойти и прочно закрепиться на правом берегу Западной Двины»{386}.
Понятно, что ни о каком возвращении в Вилкавишкис, к семье, у Александра не было и мысли — всё личное ушло не то что на второй, но на какой-нибудь десятый план. Не только для него одного, но и для всех бойцов и командиров.
22 июня командарм генерал Василий Иванович Морозов получил сообщение, что его дочка погибла в пионерском лагере в Паланге — в двухстах километрах от Вил-кавишкиса. И что он мог сделать?! На его плечах была истекающая кровью армия, и он должен был защищать чужих детей.
Так же, очевидно, считал и Александр Шурепов, понимая, что чудеса в нашей жизни встречаются очень и очень редко. Он знал, что уже через час после начала войны в Вилкавишкис вошли гитлеровцы, и думал, что для его жены — супруги контрразведчика, чекиста — лучше всего было погибнуть сразу. Понятно, что девочкам суждено было разделить судьбу мамы…
Немцы быстро установили на оккупированной территории свой «новый» фашистский порядок. Свидетельство тому можно найти хотя бы в справке, подготовленной уездным отделением НКГБ в 1944 году, после освобождения Литовской ССР:
«Установлено, что немецко-фашистские оккупанты в 1941 г., захватив территорию Вилкавишского уезда, учинили в окрестностях гор. Вирбалиса массовые расстрелы мирного населения и советских военнопленных, в результате чего было уничтожено около 7000 чел., в числе расстрелянных находились старики, женщины, дети. По имеющимся материалам в УО НКГБ, нами допрошен ряд свидетелей — очевидцев массовых истреблений советских граждан.
По показаниям свидетелей, немецкие фашисты, начиная с 10 июня 1941 г., систематически производили расстрелы группами по 400–500 чел. Гитлеровцы привозили граждан еврейской национальности из Чехословакии, Франции и других стран, оккупированных немцами…»{387}
Но, может, правы были прибалтийские политики, ориентировавшиеся на Германию? Пошли бы «под опеку» к Гитлеру — и горя бы не знали?
Однако «фюреру германской нации» такие «опекаемые» были не слишком и нужны. Вот выдержки из меморандума Фронта литовских активистов «Великому вождю империи Гитлеру и главнокомандующему германскими войсками Браухичу[286] о положении в Литве…»:
«2. После вступления немецкой армии в Литву она нашла здесь повсюду благожелательные ей литовские органы власти, а не учреждения большевиков. Части литовской армии, литовские партизаны везде, как смогли, помогали наступающей через Литву немецкой армии. Литовцы воевали вместе с Германией, а не против Германии. Но, несмотря на это, органы немецких властей рассматривают Литву как оккупированную территорию противника. Сложилось такое положение, что “Фронт литовских активистов” объявил борьбу против СССР, боролся вместе со всей литовской молодежью против Советского Союза, а в результате этой борьбы Литву считают такой же самой территорией противника, как государство, воевавшее против Германии. <…>»{388}
Ну и далее — большущий список претензий по самым разным направлениям государственной, хозяйственной, общественной и культурной жизни: остановлена работа литовского правительства; отменён возврат национализированного при Советской власти имущества, зато бывшие совхозы немецкая власть оставила в своём распоряжении; декларирована принудительная отправка литовцев на работу в другие страны, подвластные рейху; в литовских еженедельниках приказано помещать статьи на немецком языке, а немецкая цензура не разрешает выпуск литовских книг…
Меморандум датирован 15 сентября 1941 года, то есть не пришло и трёх месяцев с начала оккупации, а «литовские активисты» уже взвыли — мол, чего это делается-то?! Но такова была политика «арийцев» по отношению к «низшим расам» — «untermensh»[287], как именовали их идеологи рейха. Поляки, западные украинцы, литовцы и прочие могли сами себя считать «союзниками» Великой Германии и даже этим гордиться, вот только германские «хозяева» видели в них не более, как своих слуг, проще говоря — холуёв. Ну, это так, для информации…
Информация же том, как воевал контрразведчик-«смершевец» Александр Алексеевич Шурепов, сохранилась, в общем-то, достаточно общая. Уже в 1941-м он был награждён орденом Красной Звезды, потом — ещё несколькими боевыми орденами. Его театром боевых действий стал северо-западный регион — фронты Северо-Западный, Волховский и 2-й Прибалтийский, на последнем из них он работал в Управлении контрразведки «Смерш». По одному уже названию понятно, что войскам этого фронта довелось освобождать Советскую Прибалтику: летом — осенью 1944 года они участвовали в Каунасской и Мемельс кой операциях на территории Литвы, но смогли подполковник Шурепов побывать в Вилкавишкисе — мы не знаем. Ему ведь было прекрасно известно, какие жуткие следы оставляли после себя гитлеровские захватчики. Так что не было никакой надежды не только встретить Александру, Галочку и Наташеньку, но и побывать на родной могиле…
К тому же он вряд ли мог позволить себе поездку в личных целях: время было очень напряжённое, оперативная обстановка на территории освобождаемых прибалтийских республик — сложная. Отчаянно сопротивлялись недобитые гитлеровцы, понимавшие, что скоро им придётся ответить за всё, зверствовали их местные прихвостни, которым вскоре не останется места на родной, но преданной ими земле…
Об эпизоде, произошедшем как раз в то время на территории Латвии, писал на страницах книги «Военная контрразведка. История, события, люди» генерал-майор Виктор Прокофьевич Дунаевский. В своё время ему об этом рассказывал сам генерал Шурепов:
«В начале сентября 1944 года… Шурепов получил информацию об очередной заброске в тыл наших войск группы немецких диверсантов. Сведения о группе были очень скудными, конкретно назывались лишь неброские приметы её руководителя.
Через несколько дней, поздно ночью, Шурепову доложили о том, что на фронтовой дороге подорвался грузовик. К утру таких сообщений набралось ещё несколько. Как было установлено, подрывы производились не на обычных минах, а на зарядах сравнительно небольшой мощности, по всей видимости, закамуфлированных под различные некрупные предметы, которые можно было легко проносить в карманах и незаметно оставлять на дорогах…»{389}
Стало понятно, что это работа диверсантов… Александр с группой розыскников отправился на место диверсии, опросил находившихся в подорванной автомашине бойцов, и кто-то рассказал, что после взрыва видел в кустах какого-то солдата… Район оцепили, прочесали, и вскоре были обнаружены и взяты два диверсанта, переодетых в красноармейскую форму. Они недолго изображали «героев» и поспешили выдать всё, что знали: вместе с ними было выброшено с парашютами ещё пять человек, а в Риге их ждёт резидент. Зная, что к чему, Шурепов потребовал назвать пароль для связи с резидентом, и диверсант признался, что пароль и отзыв находились в чёрном медальоне, который он выбросил при задержании. Медальончик в лесу — это нечто подобное иголке в стоге сена, но всё равно нашли. Благодаря этому паролю удалось выйти на резидента, а пятерых агентов задержали по приметам ещё раньше.
«Без самой что ни на есть мельчайшей скрупулёзности победы в поединках с разведчиками противника не достигнешь», — считал генерал Дунаевский, приводя в пример работу подполковника Шурепова по диверсионной «Аб-веркоманде-212», действовавшей при штабе 16-й армии. Начальником её был некто Хельмут Хассельман — кличка «Александр».
«Вместе с передовыми частями наших войск оперативная группа Шурепова ворвалась в расположение диверсионной школы. Но она уже была пуста! Фашисты и их прислужники успели вовремя улизнуть, захватив с собой всё, что могло раскрыть их деятельность. Так бывало уже не раз, и для Шурепова это не стало неожиданностью. Поэтому он организовал тщательный осмотр всех школьных закоулков, обратил внимание на исписанные стены карцера, куда помещали наказанных радистов за различные провинности. И — удача! Стены, расписанные где словами, где точками и тире, содержали немало информации — в том числе о конкретных лицах, их родственниках, адресах. Из найденной в мусорной свалке бухгалтерской тетради было подсчитано точное количество обучавшихся в школе радистов. В общей сложности через неё прошло немногим более тысячи человек. Крупная школа!
И ещё одна удача — в результате кропотливого труда контрразведчика Шурепова в окрестностях школы был выявлен местный фотограф, у которого, опять же по грубому недосмотру Хассельмана, сохранились более двухсот негативов на обучавшихся радистов. В сжатые сроки была подготовлена ориентировка со списком и фотоальбом на выпускников школы, вокруг которой развернулась розыскная работа нашей контрразведки…»{390}
Казалось, война для Александра Алексеевича «закольцовывается», заканчивается там же, где и начиналась — в Прибалтике. Но, как известно, жизнь наша богата на сюрпризы — вот и здесь как гром среди ясного неба: 39-я армия генерала Людникова[288] перебрасывалась на Дальний Восток и включалась в состав вновь образуемого Забайкальского фронта. Подполковник Шурепов был назначен заместителем начальника отдела контрразведки «Смерш» этой армии.