В это время Олег уже был в госпитале в городе Кочетовке, под Мичуринском. Постепенно приходил в себя, правая рука фактически не действовала, нужно было ещё лечиться и лечиться, однако 16 февраля он услышал сводку Совинформбюро:
«16 февраля наши войска после решительного штурма, перешедшего потом в ожесточённые уличные бои, овладели городом Харьковом.
В боях за Харьков наши войска разгромили немецкий корпус „СС“ в составе двух танковых дивизий „Адольф Гитлер“ и „Райх“ и мотодивизии „Великая Германия“, а также ряд немецких пехотных дивизий и специальных частей.
Операция по освобождению Харькова и разгрому противника в этом районе осуществлена силами группы войск под командованием генерал-полковника тов. Голикова Ф. И.[350].
В боях за Харьков отличились соединения генерал-лейтенанта тов. Москаленко К. С., генерал-лейтенанта тов. Рыбалко П. С., генерал-лейтенанта тов. Казакова М. И.[351] и генерал-майора тов. Соколова С. В.
Первыми ворвались в Харьков части генерал-майора тов. Зайцева Г. М.[352], полковника тов. Костицына А. С.[353], генерал-майора тов. Мартиросяна С. С.[354]»[355].
Можно ли было спокойно слушать эти слова? Пока ты «прохлаждаешься» на госпитальной койке, твои сослуживцы громят отборные гитлеровские дивизии! Да ещё какие — «именные»! «Великая Германия» разбита, «Райх» разгромлен, и даже «Адольфу Гитлеру» рыло, извините, начистили! Оставаться в госпитале было невыносимо. К тому же наступление советских войск стремительно развивалось, и была опасность так отстать от своих казаков, что потом не найдёшь… Это поняли и медики, отпустившие недолеченного лейтенанта догонять его кавалерийский полк — уже не 250-й, а 29-й гвардейский…
На следующее утро после того, как Олег прибыл в полк, стоявший близ городка Дергачи, километрах в пятнадцати от Харькова, была жуткая бомбёжка. 4 марта гитлеровцы перешли в наступление, через неделю подошли к Харькову и 16-го числа оккупировали его вновь. Пришлось отступать, а затем корпус был выведен на переформирование и отдых в Московскую область — Можайский район, после чего уже в августе началось наступление на Смоленском направлении…
Дальнейший рассказ о фронтовой судьбе Олега Ивановского был бы сплошным описанием перемещений с места на место и рейдов по тылам противника, в которых он участвовал. Это же не 1812 год, когда кирасиры и драгуны атаковали вражеские каре или сталкивались с неприятельской конницей в отчаянной рубке; в Великую Отечественную войну кавалерия в основном действовала по тылам противника, имея то преимущество перед механизированными подразделениями, что найти корм для лошадей было гораздо проще, нежели топливо для техники, и к тому же кони вполне могли обходиться без дорог и переправ…
Так и шли казаки по территориям Белоруссии, Украины, Польши, наводя своими лихими сабельными атаками ужас на гарнизоны и тыловые подразделения противника…
Затем наши войска остановились на Висле. «Форсирование её с ходу было весьма трудной задачей: ширина реки в районе Сандомира достигала 250 м, а глубина превышала 2 м. 3-я гвардейская армия, взаимодействуя с конно-механизированной группой генерала Соколова, 29 июля разгромила группировку противника в районе Аннополя и вышла к реке. На следующий день её передовые дивизии захватили небольшие плацдармы севернее и южнее Аннополя. Однако расширить их из-за сильного противодействия противника не удалось»[356].
В своём дневнике, маленьком блокнотике, Олег лаконично записал 1 августа 1944 года: «Пехота форсировала Вислу, но дальше не продвигается».
Вести дневники на фронте воспрещалось, но разве кто станет проверять, что пишет в своём блокноте уполномоченный Смерша?
В это время полку пришлось возвратиться на территорию СССР:
«19 августа. Вечером в 23 часа вызвали в отдел <Смерш> дивизии. Полк уходит на операцию по борьбе с бандитами в район Рава-Русской во Львовской области. Ехать на „студебеккерах“ — 50 машин.
20 августа. Выехали в 8.00 по частично знакомой дороге через Томашув, границу, Раву-Русскую. Сосредоточились в местечке Мосты Вельке.
21 августа. Отдыхаем. Задачу ещё не имеем. Вошли в прямое подчинение генерал-майора Зубарева[357] и майора Кривенко. Операция разрабатывается»[358]…
Суть происходящего была в том, что на территории Западной Украины активизировалась деятельность националистических организаций. В ориентировке 2-го Управления НКГБ СССР от 28 августа 1944 года писалось:
«С началом войны против СССР немцы открыто стали использовать кадры оуновцев[359]. Из их числа создавались диверсионные и шпионские группы для заброски в тыл Красной армии, комплектовались парашютные десанты и особые отряды. На временно занятой территории УССР из украинских националистов формировались местные „самоуправления“ и отряды „милиции“, привлекаемые для карательных действий в отношении населения, заподозренного в симпатиях к Советскому Союзу. <…>
В настоящее время деятельность оуновского подполья на Украине целиком подчинена задаче вооружённой борьбы против советской власти…»[360]
«Задача» эта решалась очень серьёзно. По информации УКР «Смерш» 4-го Украинского фронта, «руководством центра ОУН в одном из приказов были даны следующие установки: „НКВД истреблять беспощадно, на каждом шагу. Красную армию надо разлагать, перетянуть на нашу сторону тех, кто хочет бороться за самостийную Украину… Пропаганду вести против руководителей партии и Советского правительства, колхозов, коммун, в общем, против всего, что вредит нашему развитию“»[361].
Не будем рассказывать о зверствах националистов по отношению к мирному населению, о насаждаемом ими терроре по отношению к сотрудникам НКВД и военнослужащим, партийным и советским работникам, учителям и медикам. Не то чтобы об этом говорить не нужно, но нас в данном случае интересует, так сказать, «обратная сторона» — то, каким образом вели борьбу с этими «нелюдями» органы госбезопасности.
«В своей записке, направленной в ГКО (4 марта 1944 г.), <В. С. Абакумов> отметил, что аппараты Смерш четырех Украинских фронтов с 1 ноября 1943 г. по 1 марта 1944 г. ликвидировали на освобождённой территории УССР 55 подпольных ячеек и групп ОУН и три крупных бандотряда УПА. В проведённых операциях были арестованы 405 участников ОУН, при боестолкновениях убиты 356 бандитов, захвачено 12 радиостанций, 16 минометов, 16 станковых и ручных пулеметов и 90 автоматов. На выявленных подпольных складах изъято 700 тонн продуктов питания, две типографии и т. д.»[362].
Эта информация свидетельствует о масштабах развернувшейся «повстанческой борьбы» на Западной Украине.
Так вот, в августе 1944-го Военный совет 1-го Украинского фронта принял решение провести операцию по ликвидации националистических банд и наведению порядка в тылу. В помощь частям НКВД по охране тыла действующей армии были направлены и другие части — в том числе 29-й гвардейский кавалерийский полк.
Возвращаемся к дневниковым записям Олега Генриховича:
«22 августа. Проводим прочёску населённых пунктов и лесных массивов в районе Мосты Вельке.
25 августа. Действую со 2-м эскадроном. Встретили вооружённое сопротивление. Имею одного раненого.
27 августа. В ночь с 27 на 28 августа наша машина с казаками и двумя крупнокалиберными пулемётами попала в засаду. Двое погибли, семеро получили ранения. Потеряли оба пулемёта и 2,5 тысячи патронов.
28 августа. Следы ведут в дер. Сеньковице. Она была уничтожена. В каждом доме при пожаре рвутся боеприпасы.
29 августа. С 8.00 до 9.00 артналёт на лес севернее Забоже. Завязали бой. Два куреня[363], „Эмма“ и „Железняк“, и две <наши> сотни. Наши потери 11 убитых и 23 раненых»[364].
Это уже был глубокий тыл — порядка трёхсот километров до линии фронта…
30 августа был получен приказ об окончании операции — корпус перебрасывался на новый участок фронта, в Румынию.
Что можно сказать о непосредственных служебных обязанностях уполномоченного контрразведки «Смерш» кавалерийского казачьего полка? Немногое. Вот как писал о том сам Ивановский:
«Свою работу я вполне освоил. Были у меня в полку люди, которым я верил, и которые мне помогали, докладывали, если что-то замечали подозрительное, неладное. Было в полку человек десять моей агентуры. Я сам предлагал сотрудничество. Вербовок на основе какого-то „компромата“ у меня не было. Помогали добровольно и бескорыстно. Какого-либо денежного фонда для агентурной работы я не имел.
В нашем гвардейском полку боевой дух был на высоте. Случаев дезертирства, перехода на сторону врага за время моей службы с 1943 года не было. Один раз только пришлось вести „воспитательную беседу“ с одним казаком, допустившим „членовредительство“, в это понимание входило и заражение „нехорошими“ болезнями.
Вообще же аморальным поведением (в частности, пьянками) занимался замполит полка, и это была его работа. Вела следствие и оформляла дела в трибунал прокуратура. Помню в дивизии единственный случай расстрела по приговору военного трибунала.
Пленными же занимался разведотдел»[365].
Понятно, что всё это так и было. Особые условия службы, особый подбор людей — новобранцам же не скомандуешь: «На первый-второй — рассчитайсь! Первые — в пехоту, вторые — по коням!», нет и утомительного многомесячного сидения в окопах, постоянного соприкосновения с противником. Так что за всю его контрразведывательную службу шпиона Ивановскому поймать не удалось… Хотя бывали такие случаи, которые можно было бы «раздуть», изображая «бурную деятельность»…