Например, 22 марта 1944 года командир полка майор Василий Фёдорович Симбуховский[366] получил пулю от собственного ординарца. Всё вышло совершенно нелепо и обыденно: казак чистил командирский «парабеллум» — и вдруг произошёл выстрел. Пуля попала в левую сторону груди майора и, по счастью, не задев сердца, вышла через лопатку: «парабеллум» — оружие мощное.
Пока медик перевязывал раненого, Ивановский мгновенно оценил происшедшее. Он знал, что ординарец — как и многие другие казаки в полку — был буквально влюблён в своего отважного, заботливого, требовательного и справедливого командира. Знал и то, что у майора была лихая привычка носить пистолет за пазухой, да ещё и с патроном в патроннике — на всякий случай.
Понимал «смершевец» и то, что за годы, что пришлось воевать, офицеры и солдаты уж слишком привыкли к оружию. Ведь если взял в руки пистолет — обязательно проверь, заряжен он или нет — извлеки обойму, пару-тройку раз передёрни затвор… Так нет, у многих была дурацкая уверенность, что пистолет не заряжен — и проверять нечего. Это и приводило к трагедиям.
«— Лебедев не виноват… — сквозь зубы пробормотал командир. — Это случайность… Не давайте его в обиду…»
Так оно реально было, но ведь иной сверхподозрительный товарищ мог заявить театральное: «Не верю!», а другой вообще мог приписать злой умысел… Случалось такое — не станем идеализировать всех «смершевцев», и среди них разный народ встречался. И «загремел» бы боец под трибунал, после чего самым лёгким наказанием для него была бы штрафная рота.
Ивановский отстоял невиновность казака, и вернувшийся после ранения в полк майор это оценил. Он ведь сам пострадал «при Ежове[367]», потому к чекистам относился настороженно (хотя донос на него написал завистливый товарищ по службе), так что ранее у него с Олегом контактов, практически, не было. А тут даже подружились…
После Румынии была Венгрия, потом — Чехословакия, где 6-й гвардейский казачий корпус и закончил свою войну 14 мая. В тот же день старший лейтенант Ивановский получил задание отобрать из полка — из той трети людей, что от него остались — самых лучших. Потом в число этих двенадцати лучших человек был включён и сам Олег — кавалер орденов Отечественной войны I и II степени и Красной Звезды. Как вскоре выяснилось, этот личный состав был отобран для участия в Параде Победы на Красной площади 24 июня 1945 года.
На этом легендарном параде старший лейтенант Ивановский шагал в парадном строю кавалерийских частей 2-го Украинского фронта, сводным полком которого командовал комфронта Маршал Советского Союза Малиновский[368].
Прошёл Парад Победы, потом был парад 7 ноября 1945 года — и служба продолжалась далее. Казалось бы, всё так же и пойдёт, однако весной 1946 года случилась беда: стали отказывать ноги, это явилось следствием былых ранений и контузий… В результате — военно-врачебная комиссия и диагноз, как приговор: «К службе в органах не годен. Годен для работы в гражданских учреждениях при пониженном рабочем дне без тяжёлой физической и умственной нагрузки».
Служба была закончена, нормальной работы в перспективе быть не могло. Инвалид. Пенсионер. Без образования, без профессии.
…А теперь возвращаемся к дате 12 апреля, только на сей раз 1961 года.
Олег Генрихович Ивановский описывал этот день так:
«И вот на бетонке показался голубой автобус. Всё ближе, ближе, остановился почти у самой ракеты… Открылась передняя дверца, и в ярко-оранжевом скафандре, чуть неуклюже, вышел Гагарин. Несколько шагов, руку поднял к гермошлему:
— Товарищ Главный конструктор, лётчик-космонавт старший лейтенант Гагарин к полёту на первом в мире космическом корабле-спутнике готов! <…>
Сергей Павлович смотрел на Гагарина. Добрый, лучистый взгляд. Отец, провожающий своего сына в трудный и опасный путь, но ни взглядом, ни словом не выказывающий своего волнения, своей тревоги.
— Ну, Юрий Алексеевич, пора, нужно садиться, — Королёв ещё раз обнял Гагарина.
Слегка поддерживая Гагарина под локоть, мы с ним поднялись по лестнице к площадке лифта. Рядом Фёдор Востоков[369]. Здесь, на площадке, Гагарин на минуту задержался, повернулся к провожающим, поднял руки — до свидания, Земля!
В кабине лифта нас трое. Гагарин. Востоков. Я.
Две-три минуты подъёма — и верхняя площадка. Открыл дверцу…
Подошли к люку. Гагарин осмотрелся по-хозяйски, заглянул вовнутрь.
— Ну как? — спросил, улыбнувшись.
— Всё в порядке, „перьвый“ сорт, как СП[370] скажет, — с улыбкой ответил ему Володя Морозов, наш монтажник из цеха Петрова.
— Раз так — садимся.
Востоков с одной стороны, я с другой помогли Гагарину подняться, закинуть ноги за обрез люка и лечь в кресло… <…>
Обнял его, как получилось, крепко руку пожал и, похлопав по шлему, отошёл в сторону.
— Давайте…
Мгновение — и крышку люка накинули на замки люка. Их тридцать. Руки, словно автоматы, быстро навинчивали гайки замков. Володя Морозов, Коля Селезнёв моментным ключом подтягивали каждую по очереди»[371].
А дальше случилось ЧП. Позвонил Королёв и спросил, мол, чего вы там копаетесь? Ивановский ответил, что всё уже готово, люк задраен. И тут, по словам Королёва, оказалось, что не сработал КП-3 — датчик, сигнализирующий о прижимке крышки к шпангоуту люка. То есть не обеспечена герметизация корабля… Если в известной песне пелось, что «у нас ещё до старта четырнадцать минут», то здесь минут оставалось гораздо меньше…
Однако успели всё — и отвинтить гайки, и снять замки, и сказать Гагарину, чтобы не волновался, и завинтить всё вновь, после чего тот самый злосчастный КП-3 уже сработал.
Последующие события принадлежат истории.
Но при чём здесь Олег Генрихович Ивановский? При том, что именно он был ведущим конструктором по космическим аппаратам и пилотируемым космическим кораблям. Наперекор всем врачам, приговорившим его к «работе в гражданских учреждениях при пониженном рабочем дне без тяжёлой физической и умственной нагрузки», он стал одним из ближайших, если не ближайшим сотрудником Сергея Павловича Королёва.
А получилось так, что в 1947 году Олег Генрихович устроился на работу в НИИ-88 Министерства вооружения СССР (ныне это Ракетно-космическая корпорация «Энергия» имени С. П. Королёва) техником, потом дорос до старшего техника. Принимал участие в пусках баллистических ракет и ракет научного назначения, а в 1952 году поступил в Московский энергетический институт, по окончании которого стал инженером-радиотехником.
С 1954 года он работал в ОКБ-1 под руководством Королёва и в качестве ведущего конструктора участвовал в создании самых первых спутников нашей Земли. Космонавтика была делом совершенно новым, молодым — а потому и развивали эту науку молодые, по-хорошему дерзкие. Думается, что «смершевец» из кавалерийского казачьего полка должен был быть именно таким — в кавалерии робким не место.
В скором времени Ивановский нацелился на Луну — он стал ведущим конструктором первых советских «лунников», межпланетных станций «Луна-1», «Луна-2», «Луна-3». И в том же 1959 году, когда «Луна-3» сфотографировала обратную сторону бледного спутника нашей планеты, Олег Генрихович был назначен ведущим конструктором первых пилотируемых космических кораблей «Восток». Можно понять, что рекомендации врачей выполнялись «с точностью до наоборот»: круглосуточная работа без какого-либо отдыха…
Зато вскоре, во многом — благодаря его трудам, 12 апреля превратилось в День космонавтики, а Юрий Гагарин с полным основанием называл Ивановского своим крёстным.
Какое значение придавало советское руководству делу изучения космоса, можно судить по тому, что, когда в 1961 году Олег Генрихович был назначен начальником Космического отдела Государственной комиссии Совета министров СССР по военно-промышленным вопросам, его рабочий кабинет располагался в самом Кремле.
Были почёт, уважение, престиж на высшем уровне (при полной, разумеется, засекреченности!) — но ему хотелось работать, творить. Поэтому в 1965 году Ивановский становится заместителем главного конструктора Машиностроительного завода (с 1971 г. — Научно-производственного объединения) им. С. А. Лавочкина, а затем — главным конструктором лунных автоматических станций. Ездившие по Луне «Луноходы», автоматические станции «Венера», первая отечественная непилотируемая астрофизическая лаборатория «Астрон» — это всё его работа… Сделанное Олегом Генриховичем можно перечислять ещё довольно долго. Труды его получили высокую оценку: к фронтовым наградам прибавились не только ещё один орден Отечественной войны I степени, но и ордена Ленина, Трудового Красного Знамени, «Знак Почёта» и Почёта. Он был удостоен Ленинской и Государственной премий и звания Почётного сотрудника госбезопасности, а ещё в его честь была названа малая планета номер 18814.
На пенсию Ивановский вышел в 1983 году, но ещё двадцать лет руководил музеем НПО им. Лавочкина, а затем, до последних своих дней, работал там в качестве консультанта. Он писал не только научные статьи, но и издал шесть книг воспоминаний — бóльшую часть, правда, под псевдонимом «Алексей Иванов».
Он умер 18 сентября 2014 года и похоронен на кладбище в подмосковных Химках — городе, где располагается НПО им. С. А. Лавочкина, место его последней службы.
«Умный, сдержанный, мужественный»Пётр Иванович Ивашутин
Пётр Ивашутич (именно так!) родился 18 сентября 1909 года в Брест-Литовске, городе, прославившемся впоследствии своей легендарной Брестской крепостью. (Про «похабный Брестский мир»[372], заключённый там же, вспоминать не будем.) Семью его можно было отнести к «трудовой интеллигенции»: отец — машинист паровоза, это была высокооплачиваемая работа, требовавшая серьёзных технических знаний, мать — учительница. Вскоре семья переехала в Черниговскую область, в город Городню, где в 1926 году Пётр окончил профтехшколу, получив специальность слесаря-путейца, а затем Ивашутичи перебрались в Иваново-Вознесенск.