Всё это — вводная информация, а теперь обратимся к нашему герою.
Родился он 18 июля 1918 года в селе Кабановке Кинель-Черкасского района Самарской области. Семья крестьянская, большая, пятеро детей… Как-то сумели пережить голод в Поволжье и в 1921–1922 годах, и в 1932–1933-м.
В 1929 году Крыгины вступили в колхоз — это осуществлялось тогда «добровольно-принудительным» образом, но, очевидно, польза от коллективного ведения хозяйства была, иначе пришлось бы гнуть спину на клочке земли с утра до вечера. А так Михаил сумел окончить семь классов и, видимо, с хорошими результатами — недаром же стал наборщиком. Работа при политотделе — даже на технической должности — подразумевала активное участие в комсомольской и общественной жизни. Известно, что Михаил входил в агитбригаду, занимался художественной самодеятельностью. Личная жизнь его тоже была успешной — женился довольно рано, но счастливо…
В 1939-м его призвали на срочную службу, и путь ему лежал дальний — в город Владивосток. В то время бурно развивались советские ВМС: совсем недавно, 11 мая 1937 года, Северная военная флотилия была преобразована в Северный флот, а немногим более чем двумя годами раньше, 11 января 1935 года, Морские силы Дальнего Востока были переименованы в Тихоокеанский флот. Туда, на Тихий океан, и получил назначение Михаил.
Можно думать, что ему пришлось пережить некоторое разочарование: вместо романтической службы на боевом корабле ему была предложена (в армии «предложение» — это приказ, и выбирать не приходится) служба на берегу. Краснофлотец Крыгин окончил курсы младших командиров во Владивостоке, а затем был направлен в 39-й отдельный батальон местной противовоздушной обороны Тихоокеанского флота. Но тут, очевидно, обратили внимание на его активность и грамотность, и Михаил был направлен на военно-политические курсы, откуда вернулся заместителем политрука. Что это такое — мы уже объясняли.
В 41-м, когда началась война, моряки-тихоокеанцы, как и все дальневосточники, с волнением слушали сводки Совинформбюро и ждали нападения японских милитаристов. Но те гадали, кто кого возьмёт на советско-германском фронте, а потому ограничивались разного рода провокациями и строили «амбициозные», весьма сомнительные по своей выполнимости, планы. Так, «в Японии продолжали надеяться на приход „благоприятного момента“ для сокрушения Советского Союза. Планом операций против советских войск на Дальнем Востоке на 1943 г. предусматривалось наступление из районов Маньчжурии основными силами на восточном направлении (17 пехотных дивизий) и частью сил (5 пехотных и 2 танковые дивизии) — на северном.
Не менялись и установки на продолжение подготовки к войне против СССР военно-морского флота. В директиве начальника главного морского штаба № 209 от 25 марта 1943 г. предписывалось: „1. Объединённому флоту в самом начале войны силами авиации флота, используя и часть самолётов наземного базирования, подавить вражескую авиацию в районе Камчатки и южной части Сихотэ-Алиня… 2. Силы флота, основу которых составляет 5-й флот, должны во взаимодействии с сухопутными войсками внезапно захватить в самом начале войны порты Оха и Петропавловск“»[514].
«Провокационные действия и угроза нападения со стороны Японии в ходе Второй мировой войны заставляли Тихоокеанский флот находиться в повышенной оперативной готовности с полностью развёрнутыми для действий командными пунктами и средствами связи. Все советские военно-морские базы обеспечивались с моря ближними дозорами.
Отработка боевых задач в соединениях и частях флота проводилась в обстановке, максимально приближенной к боевой. Тщательно изучался опыт обороны Таллина, Ханко, Одессы и Севастополя»[515].
Понимая, что противник с нападением не торопится — и что там ещё будет, бабушка надвое сказала, Тихоокеанский флот отправлял свои корабли на Север, где они дрались на Баренцевом, Карском и иных морях, а сражаться на сухопутье уходили морские стрелковые бригады — порядка 140 тысяч человек за всё время войны. Остающиеся на берегах Великого океана писали рапóрты (моряки говорят только так), требуя направить на фронт. Одни просьбы удовлетворяли, другие — нет, у начальства были свои на то причины. В числе тех, кто оставался вдали от войны, был и Михаил Крыгин, хотя и просился на фронт регулярно.
Но, как мы знаем, он был человеком инициативным и активным и просто ждать у моря погоды — в прямом и в переносном смысле — не желал. Подумав, Михаил решил: ладно, не пускаете на явную войну, пойду на тайную, и (замполитрука — человек по должности своей осведомлённый) подал рапóрт, чтобы его направили на курсы подготовки оперсостава при особом отделе флота. Как раз тогда подходила реформа органов безопасности в целом и военной контрразведки в частности, а потому, говоря опять-таки флотским языком, на сей раз Михаилу «дали добро». Он был направлен на курсы и успешно прошёл курс обучения, после чего стал оперуполномоченным отдела контрразведки «Смерш» Владимиро-Ольгинской военно-морской базы.
Чтобы понять, какие задачи решает контрразведка, нужно знать, что представляют собой разведывательные органы противника и чем они занимаются.
«Разведывательная деятельность японцев против ТОФ направлялась русским отделением 3-го (разведывательного) отдела генерального штаба японского военно-морского флота и проводилась главным образом через японские военно-морские миссии, находившиеся в Корее и Маньчжурии (харбинскую, сеульскую и сейсинскую). Кроме того, против нашего флота действовали две резидентуры, непосредственно подчинявшиеся русскому отделению 3-го отдела морского штаба, созданные на Камчатке и Сахалине…
В задачи этих разведорганов, помимо шпионско-диверсионной деятельности, направленной против Тихоокеанского флота, входило также ведение политической и экономической разведки.
Основную разработку японцы проводили через свою разветвлённую сеть агентуры, нелегально перебрасывавшуюся на территорию СССР…»[516]
Если же говорить о конкретной работе спецслужб противника, то вот, к примеру, что сообщали из УНКГБ по Хабаровскому краю:
«С 25 сентября 1943 г. и по настоящее время нашими контрольными радиостанциями в районе г. Муданьцзяна и его окрестностях отмечается усиленная тренировка радистов, маскирующих свою работу под рации наших военных сетей, но применяющих старый (ныне отменённый) код связи Красной армии. Характер этих тренировочных связей в районе г. Муданьцзяна аналогичен наблюдавшимся нами ранее тренировочным связям радиста рации „ЛВ“, задержанного при переходе нашей госграницы.
Количество операторов, проходящих в настоящее время усиленную тренировку в районе г. Муданьцзяна, достигает 8 человек. Есть основания предполагать, что они готовятся для переброски на нашу территорию в самое ближайшее время»[517].
А вот о чём сообщали из Главного управления пограничных войск:
«1943 год дал некоторое снижение количества задержанной агентуры противника — 170 человек, против 222 в 1942 году. Однако это не может служить показателем снижения активности, так как количественное снижение перекрывается качеством перебрасываемой агентуры.
Истекший год является характерным тем, что японская разведка широко использовала на практической работе кадры квалифицированных агентов, подготовленных в прошлые годы, и значительно усилила подготовку их через специальные школы и курсы. Особенно тщательно готовились агенты из числа русских белоэмигрантов и изменников Родине.
Заслуживает внимания и то, что большинство агентов этой категории, как правило, при переходе на территорию СССР вооружалось и снабжалось хорошо технически оформленными документами, крупными суммами советских денег, радиопередатчиками, фотоаппаратами, компасами и схемами маршрутов движения по нашей территории»[518].
Можно понять, что для военных контрразведчиков работы хватало.
Между тем «на Западе» — так дальневосточники именуют Российскую территорию, лежащую за Уралом, — про Дальний Восток и агрессивную Японию отнюдь не забывали.
С 4 по 11 февраля в Крыму, в Ливадии, близ Ялты, прошла вторая встреча руководителей держав Антигитлеровской коалиции — Сталина, Рузвельта и Черчилля, на которой, в частности, был решён вопрос о вступлении СССР в войну на Дальнем Востоке. Вот что говорилось в секретном соглашении:
«Руководители Трёх Великих Держав — Советского Союза, Соединённых Штатов Америки и Великобритании — согласились в том, что через два-три месяца после капитуляции Германии и окончания войны в Европе Советский Союз вступит в войну против Японии на стороне союзников при условии:
1. Сохранения status quo Внешней Монголии (Монгольской Народной Республики).
2. Восстановления принадлежащих России прав, нарушенных вероломным нападением Японии в 1904 г., а именно:
а) возвращения Советскому Союзу южной части о. Сахалина и всех прилегающих к нему островов <…>.
3. Передачи Советскому Союзу Курильских островов…
Главы правительств Трёх Великих Держав согласились в том, что эти претензии Советского Союза должны быть безусловно удовлетворены после победы над Японией. <…>»[519]
С чего же это союзники оказались столь великодушны к СССР, что были даже согласны удовлетворить его территориальные притязания — вполне, как известно, справедливые? Ответ очевиден и прост.
«Стратегическая обстановка на Азиатско-Тихоокеанском театре войны к августу 1945 г. сложилась благоприятно для воевавших против Японии государств. Однако без вступления войск СССР в военные действия против Японии рассчитывать на быстрое завершение войны не приходилось. Будучи не в состоянии в короткий срок и без больших потерь разгромить противника собственными силами и заставить японцев капитулировать, США и Англия в феврале 1945 г. в очередной раз обратились к СССР с предложением выступить против Японии. В ходе работы Берлинской (Потсдамской) конференции руководителей союзных держав (17 июля — 2 августа 1945 г.) мнение американской стороны не изменилось. С учётом прочности позиций Японии на континенте Объединённый комитет начальников штабов США считал необходимым, чтобы „изгнанием японской армии с материка занялись русские“»