…И вот, расположившись на земле под шелковым балдахином небес, мы придвинулись друг к другу и обменивались чарками с вином, забыв о "речах в глубине одной комнаты" и "распахнув ворот навстречу туману и дыму", мы всем сердцем почувствовали свободу и с радостью ощутили умиротворение.
И если не обратиться к "садам литературы", то чем еще выразить нам свои чувства?
В китайской поэзии уже есть собрание стихов об опадающих сливах. Чем же будет отличаться нынешнее от древнего? Тем, что мы должны воспеть прекрасные сливы этого сада, сложив японские короткие песни-танка" (пер. А. Е. Глускиной).
Окура также присутствовал в доме Табито:
Придет весна,
И первыми цветут у дома моего
Цветы душистой сливы…
Ужель совсем один, любуясь ими,
Я буду проводить весною дни?
Но, несмотря на поэтические увлечения, которым предавались чиновники на Кюсю, местопребывание свое они воспринимали как временное — лишь столицу они считали достойной того, чтобы жить там постоянно. Только там, в Нара, возле правителя, жизнь обретала истинный смысл. Когда в 730 г. для Табито настало время возвращаться в столицу, Окура пожелал ему:
Пусть длится
Век твой вечно
На земле,
Пусть службу будешь ты нести
И государя больше не покинешь.
А в следующих стихах Окура горько сетует на то, что за пять лет пребывания на далеком острове он успел забыть столичный нравы, и просит Отомо призвать его в Нара. Стихи Окура называются так: "Три песни, в которых пытаюсь высказать свои думы". Подобное название никогда не дал бы стихам Хитомаро — он, вероятно, и представить себе не мог, что его собственные мысли могут интересовать кого-либо.
После отъезда Табито ждать возвращения в Нара Окура оставалось недолго — около года.
Мы процитировали несколько танка, сочиненных Окура. Но он снискал себе известность совсем другими песнями. Это были нагаута, и тематика их совершенно уникальна для японской поэзии. Особенно славится его "Диалог бедняков" (№ 892), где Окура выходит за пределы узкого круга своего ежедневного общения и повествует о печальной участи людей, обиженных судьбой, обделенных теплом, одеждой и едой. Стихотворение состоит из двух монологов, персонажи лишены личностных черт, и в их сетованиях слышен голос и самого Окура. Ибо бедняк реальный в те времена вряд ли мог находить утешение в сознании своей неповторимости, в том, что "нет другого — такого, как я".
Стихи, которые сочиняли поэты «Манъёсю», не предназначались для абстрактного читателя — большинство из них имеют конкретного адресата. После "Диалога бедняков" следует такая приписка: "Почтительно преподносит с низким поклоном Яманоуэ Окура". Но кого осчастливил поэт — остается неизвестным.
С точки зрения развития литературного мышления наибольший интерес представляет то, что Окура описывает в стихотворении не себя, а других людей, хотя еще и не решается сказать о персонаже «он». Но это «я» уже не совпадает с личностью поэта целиком. Применительно к стихотворению Окура можно говорить о "лирическом герое".
Уникален и воспитательный элемент в поэзии Окура. Мы имеем в виду "Песню, посвященную обращению на истинный путь заблудшего сердца" (№ 800), в которой Окура осуждает некоего человека, пренебрегавшего сыновним и отцовским долгом — несомненная дань дидактике конфуцианства. Впрочем, все социально окрашенные стихи Окура написаны под явным влиянием китайской поэзии. В Японии у Окура не было учителей, не нашлось и продолжателей. Японоязычная поэзия почти целиком сосредоточилась на лирике, оставив социальные стороны бытия иным жанрам словесности. Само творчество Окура получило настоящее признание лишь через тысячелетие — в эпоху сёгуната Токугава.
Б'ольшая часть известных нам произведений Окура собрана в V свитке «Манъёсю», в котором представлены стихи, написанные во время пребывания на Кюсю (называвшемся тогда Цукуси). Сохранил их друг Отомо и Окура — Ёсида Ёроси. Тоскуя о своих друзьях, он писал:
Какой далекой
Кажешься ты мне,
Страна Цукуси, от которой
Нас отделяют тысячи слоев
Плывущих белых облаков в небесной дали…
Ёроси начинал свою жизнь буддийским монахом, но по повелению государя Момму в 700 г. возвратился в мир, чтобы стать придворным врачевателем. Ёсида воспитал множество учеников, а сам дослужился до должности Главного придворного врачевателя. Его современники наверняка были благодарны ему за облегчение их страданий, а мы признательны ему прежде всего за то, что он сохранил стихи поэтов с Кюсю — так появился на свет V свиток «Манъёсю». Для культуры сбережение духовных ценностей означает почти так же много, как сотворение их: Окура писал всю жизнь, а до нас дошли лишь 75 его стихотворений:
Отважным мужем ведь родился я,
Ужель конец короткого пути
Без славы,
Что могла из уст в уста
Из года в год, из века в век идти?
Поэт ошибался — его имя пережило уже двенадцать веков.
Следуя хронологической логике нашего повествования, обратимся теперь к Отомо Якамоти — поэту, который считается основным составителем «Манъёсю» и одновременно самым плодовитым автором антологии. Его кисти принадлежат 479 песен, т. е. более одной десятой всего сборника.
Наследственным занятием рода Отомо было военное дело. Вот как сам Якамоти восславил свой клан:
Род Отомо — древний род,
Предком чьих был славный бог
Оокумэнуси он
Назван был в те времена.
И с древнейших этих пор
Наш почтенный славный род
Верною охраной был
Государя своего.
Клялся род Отомо так:
"Если морем мы уйдем,
Пусть поглотит море нас,
Если мы горой уйдем,
Пусть трава покроет нас.
О великий государь,
Мы умрем у ног твоих,
Не оглянемся назад".
И в стране те имена
Рыцарей былых времен
С древних пор
До сей поры
Славу светлую хранят,
О которой говорят
И другим передают
Без конца
Из века в век.
Далее Якамоти утверждает, что и нынешнее поколение Отомо так же преданно несет службу у государя.
Отец Якамоти, с которым уже знаком читатель, возглавлял обширный и мощный клан. Так что влиятельность Якамоти не шла ни в какое сравнение с положением Хитомаро и Окура. Когда Табито назначили в 728 г. главой Дадзайфу, его первенцу исполнилось десять лет. Через два года отец с сыном вернулись в Нара. Ребенку, видимо, запомнились поэты, окружавшие отца. И в память о них он написал "Шесть новых песен о цветах сливы, подражающих песням о цветах сливы, сложенным в свое время в Дадзайфу". Было среди них и такое:
Зима прошла, и вслед за нею
Пора весенняя на смену ей идет.
Но, сливы нежные,
Здесь нету больше друга,
И оттого никто вас не сорвет.
В отсутствие Табито род Фудзивара успел еще более упрочить свое влияние в столице, чем, разумеется, глава старинного рода Отомо никак не мог быть доволен. Оставшись без отца (он умер в 731 г.), Якамоти поступил в школу чиновников. Неизвестно, как сложилась бы его судьба при засилье Фудзивара, но страшная эпидемия чумы 737–738 гг. унесла жизни четырех представителей этого рода, которые могли в те времена претендовать на власть. Фудзивара оказались временно оттеснены, и место всесильного левого министра Фудзивара Мутимаро (680–737) занял Татибана Мороэ (684–757), а Якамоти стал одним из придворных государя Сёму.
Круг придворных был узок, и Якамоти подружился со старшим сыном Мороэ — Нарамаро (721–757), вместе с которым они воспевали на пирах пурпурные листья клена. А со старшим Татибана по повелению государя Якамоти отдал поэтическую дань снегу. Якамоти сложил:
О, сколько ни смотрю на белый снег,
Летящий с неба так, что все сверкает
Снаружи и внутри великого дворца,
О, сколько ни гляжу и ни любуюсь
Я мог бы любоваться без конца…
Разнонаправленность мыслей сановника и чиновника средней руки сразу же бросается в глаза:
Когда бы до седин таких же белых,
Как этот белый снег,
Я мог служить
У государыни моей великой,
Какой я был бы гордый человек!
Ограниченность тем раннеяпонской поэзии поражает. В 704 г. Фудзивара Хироцугу поднял мятеж, в связи с чем царь Сёму предпринял путешествие в провинцию Исэ в сопровождении свиты, в которую входил и Якамоти. Стихотворение Якамоти, сочиненное в то время, ни словом не касается мятежа:
Вот хижина
Среди полей Кавагути.
О, эти ночи,
Когда тоскую
По любимой.
Стихи, однако, вовсе не свидетельствуют о безразличии Якамоти к судьбе государя, как это иногда полагают. Просто считалось, что политические перипетии — не дело японской поэзии.
Тот, кто впервые прочел «Манъёсю», возможно, с некоторым раздражением отметит огромное количество топонимов, встречающихся в тексте. "В таких коротких стихах вряд ли есть смысл уделять столько места перечислению географических названии", — подумает раздосадованный читатель. Однако всему находится объяснение. Дело в том, что в «Манъёсю» переживания поэта, равно как и межличностные отношения, очень часто реализуются через "переживание пространства". Выше мы пытались выделить в творчестве Хитомаро и Окура специфические черты их поэзии. Если же говорить