ых, а против ограниченных взглядов общества на то, что этими вещами является, а что нет. Поболтайте как-нибудь с сатанистом: в большинстве своем они нормальные парни.
И. Кто из писателей повлиял на тебя особо? О Хайнлайне и Лейбере ты уже говорил; роман «Герои умирают» во многом напоминает мне Муркока. И не только тем, что там есть волшебный меч и много магии, но и положенной в основу научно-фантастической идеей – хотя теперь, благодаря квантовой теории, скорее уже научно-теоретической – о том, что во Вселенной существуют разные реальности, более или менее гармонично соотнесенные друг с другом.
А. Майкл Муркок – один из моих героев. Конечно; декадентский, морально двусмысленный мир его историй об Элрике… Кирендаль со своим борделем в «Герои умирают», по сути, прямая отсылка к Муркоку. О Фрице Лейбере. Нет никакого совпадения в том, что события моего первого романа «Iron Dawn» помещены в Тир, туда же, где разворачивается сюжет «Гамбита адепта», единственной, насколько я помню, истории из саги о Фафхрде и Сером Мышелове, которая происходит на Земле, а не в Невоне. Роджер Желязны… Первая версия «Герои умирают», написанная много лет назад, была вдохновлена его «Островом мертвых»… ну и «Девятью принцами Амбера», разумеется. Другой мощный источник вдохновения – книги Стивена Дональдсона о Ковенанте; их я прочитал еще в колледже, именно они сформировали мое представление о возможностях фэнтези как жанра для взрослых. Дональдсон показал мне, что герой фэнтези может быть совершенно не похож на тех, кого обычно признают героями, но в то же время способен захватывать воображение, вызывать эмоции своей искренностью. За пределами жанра наибольшее влияние на меня оказал Джозеф Конрад. Он убедил в том, что человек только тогда понимает, чего он стоит, когда обнаруживает, что правил не существует; мои герои часто оказываются в ситуации, когда правила, которые они сами для себя установили, вдруг становятся несущественными. И тогда им приходится действовать – причем действовать быстро – без опоры на ту стратегию, которая поддерживала их всю жизнь. Побеждает тот, кто раньше других находит верное решение в вакууме морали.
А насчет квантовой теории… да, тоже интересно… Дело было так: пару лет назад я впервые взял в руки «Гиперпространство» Митио Каку. Сижу читаю и вдруг говорю Робин: «Вот это да! Ты не поверишь: оказывается, Надземный мир существует в теории!»
И. Как бы ты сам описал роман «Герои умирают»?
А. Это агрессивное развлечение в форме размышления об агрессивном развлечении как концепции и одержимости современной культурой. Это история о любви: романтической, отцовской; история о подавленном гомоэротическом влечении, любви к деньгам, к власти, к стране, о любви преданной и любви в роли кнута и пряника одновременно. Это роман о разных героях и разных способах умереть. Короче, это крутая вещь, первоклассное попсовое чтиво с порнообертонами, гарантирующими стопроцентный стояк!
И. Йех-ху! Даже захотелось перечитать! А скажи, много ли своего актерского, драматургического опыта и опыта мастера боевых искусств ты вложил в события и характеры «Героев»?
А. В этом романе я касаюсь темы творческого напряжения, которое существует между актером Хари Майклсоном и Кейном, его персонажем. Я сам был когда-то актером; я знаю, что, когда вечер за вечером ты играешь одного и того же персонажа на сцене, его личность заражает твою личность вне сцены. Причем не так прямолинейно, как об этом обычно говорят: «актер заблудился в своей роли», нет, все куда тоньше. Просто в один прекрасный день ты ловишь себя на том, что ты стоишь, как твой персонаж, жестикулируешь, как он, даже говоришь иногда его голосом, причем совершенно непроизвольно. А когда твой герой еще и совпадает до какой-то степени с тобой настоящим, вот тогда ты обнаруживаешь, что поступаешь так, как поступил бы в данной ситуации он, думаешь, как он. Так происходит и с Хари; часть романного конфликта состоит в поиске героем способа освободиться от саморазрушительной манеры поведения Кейна, сохранив при этом связь с положительными чертами его личности. Один из уроков, который накрепко усваивают все актеры, состоит в том, что выдуманное бывает более реальным, чем настоящее. В этом, собственно, и состоит актерство. Ну а для драматурга нет ничего хуже, чем, сидя в театре на показе собственной пьесы, обнаружить, что ты «потерял» зрителя. Это всегда слышно: когда публике перестает быть интересно, театр вдруг наполняется шорохами, скрипами, шелестом – люди начинают ерзать, кто-то кашляет, кто-то сморкается, кто-то открывает пакетик с мятными леденцами… Вот почему моя книга выстроена как приключенческий роман. В прессе «Герои умирают» называли энергичным, бодрым повествованием и даже яростной, кровавой мясорубкой. А как иначе? Хочешь, чтобы зритель смотрел тебя, не отрывая пятой точки от кресла, будь добр, обеспечь драйв.
Что до боевых искусств, то ими я занимаюсь последние двадцать лет, то одним, то другим. Перепробовал около дюжины разных стилей, но профессионалом не стал ни в одном. Зато накопил огромный багаж теоретических знаний об искусстве рукопашного боя – и да, самому мне тоже приходилось драться, на ринге и вне его. Мне не понаслышке знакомы ощущения человека, которому крепко напинали; знакомо мне и то, что испытывает боец, вступая в единоборство с заведомо сильнейшим соперником и все-таки побеждая. Именно эти ощущения хотелось передать читателю через Кейна; Кейн, разумеется, не Брюс Ли, не Ремо Уильямс и, уж конечно, не сэр Ланселот. Он не мифический непобедимый воин. Все, что Кейн делает на страницах моего романа, – это вполне обычная драка, приемы которой может воспроизвести любой мало-мальски подготовленный человек. Кейн – не чемпион, среди героев моего романа найдутся бойцы и получше. Но в настоящей драке мастерство зачастую оказывается не главным.
И. Актер Хари Майклсон живет в капиталистическом обществе, подчиненном жестким кастовым законам. Как ты думаешь, у нас возможно такое?
А. Коротко говоря, да. На Земле, где живет Хари Майклсон, победил капитализм американского типа, только без его эгалитарных претензий. Поймите меня правильно: я за капитализм. Просто любая общественная система становится пагубной, если допустить ее развитие до крайних возможных пределов; а мы, американцы, любители крайностей, мы всегда пытаемся выйти за рамки возможного. В романе упоминается некое катастрофическое событие двухсотлетней давности – то есть в нашем недалеком будущем, – которое развязало руки транснациональным корпорациям, освободив их даже от видимости правительственного контроля. Возникшее общество строится на кастовых законах, поскольку именно они отражают любопытный психологический феномен индустриального общества: ты – то, что ты делаешь. Кстати, кастовое общество – самая стабильная форма социума, ведь тем, кто входит в ту или иную касту, выгодно поддерживать статус-кво. Вот почему высшие касты могут спать спокойно, ведь низшие сами способствуют собственному угнетению. К тому же такое общество прямо-таки воплощает давнюю капиталистическую мечту о самосовершенствовании: путь наверх можно купить. Никому не хочется раскачивать лодку, потому что никому не хочется просрать свой шанс подняться в один прекрасный день на ранг-другой выше, присоединиться к правящим классам. Хотя нам сейчас и социальная катастрофа не нужна: еще несколько лет республиканского большинства в конгрессе и мы сами к этому придем.
И. Может быть, республиканский конгресс и есть та самая катастрофа.
А. Эй, ты что, хочешь, чтобы к нам обоим с проверкой заявились?
И: Твой Надземный мир – мир Кейна – тщательно выписанное пространство. Сложные и даже причудливые образы обитателей Анханы, подробное изображение их жизни и верований, страхов и желаний – все это напоминает опять же Муркока и Лейбера. Да и магия в твоем романе показана с не меньшей достоверностью, чем, скажем, драки Кейна. Надземный мир выглядит таким живым и настоящим, что на его фоне «наш» мир, откуда родом Кейн и все Актири, как-то бледнеет.
А. Просто Надземный мир ближе к фундаментальным основам бытия; актер в этом романе играет так и для того, чтобы зрителю его Приключений казалось, будто он окунулся в мир куда более живой и увлекательный, чем повседневная жизнь. И да, Анхана, в особенности ее Крольчатники, многим обязаны Ланкмару Фрица Лейбера.
И. Насколько точны параллели между Надземным миром и реальностью? Когда я разглядывал карту Анханы, меня не покидало ощущение, что передо мной карта Парижа, точнее, его иномирного эквивалента. Существуют ли четкие аналогии между местами или персонажами? Мог бы, скажем, Кейн повстречать в Анхане своего двойника?
А. Параллели есть, но скорее из области метафоры; да и топографическое сходство лишь поверхностное. По причинам, которые скоро становятся очевидными для читателя, Кейн не может встретить в Анхане своего двойника. Он единственный в своем роде. Анхана напоминает Париж лишь постольку, поскольку это необходимо для развития сюжета: в центре города – островной анклав правителей-людей, река служит границей, которая отделяет богачей от гетто, где сосредоточены бедняки и нелюди, и так далее. Наверное, такое пространственное решение оказалось неслучайным, ведь как раз тогда я читал «Собор Парижской Богоматери»; внимательный читатель наверняка заметит и перекличку между Ночью Чудес и Двором Чудес… Что ж, воровать, так у лучших.
И. Не расскажешь немного об Актерах и Актири? Сквозь всю книгу проходит несколько зеркальных образов – темы отражения, переворота, противостояния, раздвоения…
А. Ну, скажем так – многое зависит от точки зрения. Ты вот, к примеру, никогда не задумывался над тем, какими должны были видеть Хана Соло жены и матери тех солдат Империи, которых он походя отправляет на тот свет? Что до образов, то я не готов говорить о своей литературной кухне. Есть вещи, которые не выносят яркого света. Не надо, например, пристально смотреть на кукловода.