Герои умирают — страница 7 из 15

– Хари? Проснись, Хари.

– Хррр?..

– Хари, я тут подумала. Я больше не могу так.

– Шан… как ты не можешь? Господи, четыре часа. До утра не потерпит?

– Я не нравлюсь себе, когда я с тобой, Хари. Ты это понимаешь? Ты вообще в состоянии это понять?

– В такую рань я ничего не понимаю…

– Хари, мне нужен развод.

1

Анхана отошла ко сну, исполненная сомнений и страха, но за ночь сомнения испарились, и к утру остался лишь страх – вернее, ползучий ужас, ледяными зубами гложущий кости.

В городе не осталось никого, кто не знал бы о сражении в доках, у каждого нашелся друг или родич, который был там и видел все своими глазами. Кое-кто связывал эти события с недавними взрывами в Промышленном парке. Кажется, не проходило и дня, чтобы на улицах столицы не вспыхнуло очередное побоище.

Самые храбрые из горожан – а может, самые отчаянные – все же вышли утром на улицы, хотя и с оглядкой. Они то шли не спеша, то переходили на рысь – все зависело от того, была ли поблизости подворотня или переулок, где можно укрыться, если на улице начнется драка.

Анхана давно уже слыла неспокойным городом, но до сих пор уличное насилие имело свои пределы: ну пырнут кого-нибудь ножом в пьяной драке или констебли сцепятся с бандой камнегибов из города Чужих. Но чтобы средь бела дня прямо на улицах разгорались настоящие бои – к такому здесь не привыкли.

Масла в пылающий костер страха добавлял масштаб последних событий: сначала струи пламени в тысячу футов длиной подожгли все в доках, потом нагрянула огромная стена воды – это было невиданно, а потому непонятно, непостижимо. И разве могли жители, даже те, чьи дома стояли за крепкими стенами Старого города, считать себя в безопасности, когда вокруг творилось такое?

Когда Ма’элКот начинал кампанию по очистке Империи от Актири, лишь самые наивные и суеверные из его Подданных верили в их существование. Но по мере того как Актири были обнаружены буквально везде – среди высших сановников Империи, среди знати, – недоверие постепенно переросло в нервную подозрительность.

Соседи и знакомые вдруг стали замечать друг за другом разные странности. Особенности характера, причуды поведения, на которые раньше никто внимания не обращал, теперь казались необъяснимыми и даже зловещими. В конце концов, откуда человеку знать, кто в его окружении может оказаться тайным Актири?

Поползли слухи о неких пробных камнях, которые кричат, если ими коснуться плоти Актири; об особых родимых пятнах, которые якобы есть на их телах. Рассказывали страшилки: один человек проснулся в полночь, а с ним в постели вместо жены – Актири, причем дело было в новолуние; болтали о проклятиях, которые насылали Актири, о совершенных ими отравлениях, массовых убийствах и прочем. Каждый новый слух оказывался жутче прежнего, как будто правду нельзя было обнаружить иначе, чем перевернув с ног на голову все, что люди считали истинным прежде. В глубине души все верили, что худшее впереди, и потому каждая новая дикая выдумка воспринималась как иллюстрация грядущего.

Множились рецепты уничтожения Актири. Одни считали, что избавиться от Актири раз и навсегда можно, вбив ясеневый кол ему в сердце, другие утверждали, что этого мало, надо напихать ему в рот медных монет, рот зашить, а голову отрубить и зарыть лицом вниз на перекрестье дорог. Но большинство сходилось на том, что сжечь Актири живьем на костре из дров, политых маслом, которое благословил жрец Проритуна, – вполне действенная метода.

В провинциях люди не ограничивались разговорами, а сразу переходили к делу – эти и другие методы уничтожения Актири испытывали на одиноких вдовах, стариках и других эксцентричных представителях человеческой породы, которые жили обычно на выселках, держались своего двора и ни с кем особо не общались. Обнаружилось, что все до одного способы работают безотказно.

Потом в столицу потекли слухи о том, что кое-где под подозрение попадают зажиточные крестьяне и люди почище: дворяне и мелкие землевладельцы, например. Горожане только головой качали, дивясь этим образчикам деревенского суеверия и глупости, но некоторые уже высказывали предположение – не всегда ошибочное – о том, что гонители этих новых обвиняемых имеют какой-то барыш, а именно вступают во владение собственностью и землей уничтоженного Актири.

Умудренные жизнью горожане задались вопросом: а как расценивают их поведение соседи? Не кажутся ли кому-то подозрительными их странности и причуды? Скоро они догадались, что всякий, кому вздумается, может обвинить их в чем угодно и они не смогут защититься. А потом они и сами стали приглядываться к богатеньким соседям, прикидывая, насколько беззащитными окажутся те.

В самом сердце Империи напряжение росло уже не один месяц, гайки закручивались, но слишком многие еще сомневались, не хотели верить, что Актири – не байка, придуманная, чтобы стращать детей. Немало было и тех, кто, скрывая одобрение, слушал истории о проделках скользкого бунтовщика Шута Саймона, который с подозрительной легкостью давал отпор любым представителям законной власти. В их глазах Шут Саймон стал уже кем-то вроде народного героя, продувной бестией, которая каждый раз умудряется натянуть нос самому Ма’элКоту.

Зато теперь любой сомневающийся житель Анханы может пойти и совершенно бесплатно взглянуть на развалины моста Рыцарей, а если не пожалеет медной монетки для пажа из «Глашатая Империи», то услышит списки погибших в сражении у доков – сотни и сотни имен. Матросы, докеры, портовые чиновники исчезли с лица земли, как не бывало. А это значит, что как герой кухонных побасенок Шут Саймон, может быть, и забавен, но как живой, настоящий и неумолимый враг Империи – страшен.

Пажи в императорских ливреях взахлеб кричали о том, как благодаря героизму Графа Берна был пленен маг, причинивший городу невиданные разрушения. Другие, в зелено-золотых цветах конкурирующей службы новостей «Текущие события Колина», рассказывали иную историю о непревзойденной меткости некоего неизвестного лучника и о том, как целый корабль с обвиняемыми Актири на борту все же покинул гавань и ушел вниз по реке. Военные поклялись добраться до беглецов, но те пока оставались на свободе.

Одним словом, Актири вдруг стали для жителей Анханы такой же реальностью, как и любая другая часть их повседневного быта. Актири бродили по улицам под окнами домов, а их злодейства дикостью и коварством превосходили все самые страшные россказни, которые шли о них раньше. И было это не далеко за морем, не в провинции и даже не в другом большом городе где-нибудь на краю Империи, а прямо здесь, в Анхане.

Благочестивые горожане возносили теперь молитвы за Ма’элКота, прося богов защитить Императора и ниспослать ему силы в его беспощадной борьбе с нечестивцами-Актири. Другие тоже шли в свои домашние святилища, где, кряхтя, опускались на колени перед изображениями богов, с непривычки находя такое положение в пространстве крайне неудобным. Эти молились не за Императора, а ему самому. У Возлюбленных Детей Ма’элКота не было иного Щита.

Но тот, к кому они обращали мольбы, был занят сегодня утром. Он пренебрег даже повседневным ритуалом Великого Труда и теперь вышагивал перед окровавленным алтарем в Железной комнате.

Не вся кровь на алтаре была высохшей: свежие капли стекали на отполированный песчаник через повязку, которая пока прикрывала рану в груди Паллас Рил, за руки и за ноги привязанной к углам прямоугольного, похожего на гроб, камня.

Допрос шел медленно. Аркадейл не мог работать, да Ма’элКот и не доверил бы столь деликатное дело подручным.

Его методы ведения допроса были, конечно, грубоваты в сравнении с изощренными и утонченными пытками искусника Аркадейла, но он не сомневался: рано или поздно они дадут желаемый результат.

2

За воротами Студии бушевала толпа низших: то нахлынет, то снова отхлынет, как море. Фанаты всё прибывали – их стало вдвое, а затем втрое больше, чем рассчитывали в Студии. Вдоль всей полосы отчуждения люди стояли плечом к плечу, заполняя пространство между оградой и домами вдали. Кто-то из охраны взобрался на ворота и, черным силуэтом рисуясь на фоне восхода, возбужденно кричал в рацию, что появления Кейна ждут два с половиной миллиона фанатов, а то и больше.

Он, конечно, ошибся – фанатов было не два с лишним миллиона, а меньше, но ненамного.

Но их ждало разочарование: Кейн был уже внутри.

Сначала в студийном госпитале его избитое, бесчувственное тело бережно извлекли из задубевшего от крови кожаного черного костюма, затем перенесли в подвал ИМ-Н, где он лежал всю ночь. Сам Хари приехал в Студию позже, на такси, и там, в подвале, нашел его на заре Кольберг.

Лучшего места для приватного разговора, чем платформа Трансфера в Надземный мир, и выдумать было нельзя. Толстые каменные стены были непроницаемы для звука, а слегка измененная физика внутреннего пространства исключала электронную прослушку.

Кольберг поставил у дверей двух охранников, снаряженных для разгона демонстрантов, а еще двух с силовыми винтовками взял с собой, предварительно проинструктировав, чтобы во время разговора они стояли между ним и Майклсоном и, если тот попытается напасть, стреляли без предупреждения.

Майклсон стал нестабилен, и Кольберг строил свою защитную тактику на предположении, что Актер может в любую секунду сорваться в неуправляемую агрессию психопатического типа. Вчера вечером Администратор уже допустил промах – поставил себя на линию огня, и только массивный письменный стол спас его от серьезных увечий. Эту ошибку он учел.

Конечно, безопаснее всего было бы избежать встречи с Майклсоном, поручив передачу финальных инструкций кому-нибудь другому, но Кольберг знал: безопасный выход не всегда самый надежный. Инструкции имели деликатный характер, а значит, чем меньше людей будут о них знать, тем лучше. Вот почему он взял охрану из туповатых и ограниченных Рабов и не более сообразительных Рабочих: их свидетельские показания не примет во внимание ни один суд.

К тому же он не спал всю ночь, томясь в соку собственной ярости, вызванной видеозвонком от поверенного семьи Доул, – подумать только, Профессионалу позволяют тревожить Администратора в его собственном доме, более того, даже поощряют его к этому! Неслыханно! Этот тип так нагло говорил с Кольбергом, что тот немедленно подал на него жалобу в Социальную полицию, однако это не смягчило ни гадкого кислого привкуса во рту, ни ощущения тяжести в желудке.

Вторжение Профессионала, мощный стресс, который всегда сопровождает подготовку кульминации Приключения, плюс амфетамины, без которых ему просто ни на что не хватило бы сил, полностью лишили его сна.

И все равно последний инцидент нельзя оставлять без ответа. Кейн, конечно, звезда, но Майклсон всего лишь Профессионал и должен знать свое место. Однако видеозвонок беспокоил Кольберга даже больше, чем нападение Майклсона; в конце концов, физическое насилие – это лишь результат нарастающей психической нестабильности Актера, а вот смехотворные юридические маневры – это уже продуманное оскорбление.

Войдя в подвал следом за печатающими негибкий шаг Рабами, Кольберг застал Майклсона почти голым перед зеркалом. Рядом на крючке висели кожаные шмотки Кейна, на полу лежал ворох хирургической ленты, которую Актер ножницами срезал со своего торса. На нем не осталось ничего, кроме поддерживающей повязки для мошонки, какие носят атлеты. Глядя на себя в зеркало, он проделывал сложные упражнения для растяжки и морщился от боли, – видимо, давали себя знать раны, и свежие, и давние.

Выглядел он даже хуже, чем Кольберг надеялся. Несмотря на антибиотики, грубо заштопанная рана на плече покраснела, а на спине налились чернотой ровные круги – отпечатки гелевых слизней, сосредоточенные вокруг большого рваного кровоподтека с опухшими краями, – подарочек от стража Донжона и его окованной железом дубинки. Из-под тугой повязки на правом колене выглядывал темно-багровый синяк, и даже неопытному глазу Кольберга было видно, как он сковывает движения Майклсона. Судя по нездоровой бледности запавших щек и темным кругам под глазами, Актер тоже не спал всю ночь.

Едва Кольберг возник перед ним в зеркале, взгляд Майклсона уперся в его отражение. Охраны он будто и не заметил.

– Кольберг, – решительно начал он, – тебе нечего тут делать, особенно сейчас.

– Администратор Кольберг, не забывай, Майклсон, – ответил тот с напряженной улыбкой.

Ни один мускул не дрогнул на лице Майклсона.

– Пошел ты, засранец.

Ледяная игла пронзила Кольберга и растаяла – так бывает, когда коснешься плохо заземленного терминала.

Он моргнул раз-другой, глубоко вздохнул и спокойно продолжил:

– Либо ты будешь отвечать мне со всем уважением, которое полагается мне по рангу, либо я добьюсь твоего разжалования в низшие за оскорбление кастового закона.

– Я и отвечаю со всем уважением, которое ты заслужил, дряблый мешок с дерьмом. Делай что хочешь.

Кольберг перевел взгляд на стоявших между ними киборгов:

– А могу и просто велеть тебя пристрелить прямо сейчас.

Майклсон пожал плечами:

– И что ты тогда скажешь тем Свободным – сколько их там теперь, миллион? – которые уже заплатили за то, чтобы провести сегодняшнее утро в моей шкуре? Небось, когда делал из меня звезду, ты и не думал, что это тебе когда-нибудь боком выйдет, а?

Кольберг кивнул, но не ему, а себе – действительно, такое надо было предвидеть.

– Я пришел сюда затем, чтобы объяснить тебе базовые правила этого Приключения. Правила уже представлены вниманию Совета управляющих, которые выразили свое полное согласие. Кнопка экстренного извлечения останется активной, так что при малейшем намеке на бунт ты будешь возвращен сюда, а Приключение прервано.

Майклсон молчал. Его устремленный в зеркало взгляд был необычайно сосредоточен, – казалось, предметом его особого внимания являются руки, вернее, кончики пальцев, которыми он ощупывал шрам за шрамом на поверхности своего тела, разминая их так, словно месил тесто.

– Попыткой к бунту, – продолжил Кольберг, – будет считаться любое упоминание о подписанном тобой контракте на убийство Ма’элКота, даже намек. Ваша схватка должна выглядеть кульминацией личной вражды, которую вы питаете друг к другу, понял? Любой намек на то, что это убийство совершено по замыслу Студии, приведет к твоему немедленному отзыву. – (Вместо ответа Майклсон молча погладил плоские ромбы шрамов на животе и на спине, там, где когда-то вошел и вышел из его тела меч, пронзив печень.) – Любое упоминание о Ламораке, как и о том, кто предал Паллас Рил, – не важно, в связи с его студийным контрактом или нет, – приведет к тому же: ты будешь немедленно отозван.

Пальцы Майклсона скользнули по рваному шраму на ключице.

– Любое упоминание о том, что затруднения Паллас Рил связаны с политикой Студии или прямыми указаниями ее служащих, приведет к твоему немедленному отзыву.

Майклсон потрогал длинный узловатый шрам на правом бедре.

– Отзыв по любой из этих причин будет означать для тебя запрет на возвращение в Анхану. Твоей жене придется выкручиваться самостоятельно. Пресса получит информацию о том, что в системе отзыва произошел сбой, обусловленный особенностями пространственно-временно́го континуума Анханы, и возвращать тебя туда слишком рискованно. Если ты осмелишься публично опровергнуть эту версию, тебя разжалуют в Рабочие и отправят в трущобы, откуда ты вышел.

Майклсон медленно натянул сначала кожаные штаны, затем жесткую от крови куртку и зашнуровал ее снизу доверху, проверив попутно, на месте ли ножи в чехлах.

– С Ма’элКотом будешь биться вне дворца Колхари. Студия слишком много вложила в это Приключение, чтобы его кульминация произошла где-то за сценой. Бой должен закончиться либо лишением его могущества, либо твоей смертью. Если одно из этих условий будет нарушено, по возвращении на Землю тебя ждет перевод в низшую касту за клевету и корпоративный шпионаж.

И Кольберг улыбнулся во все тридцать два зуба.

– Дурацкий приказ о прекращении противоправного действия, проведенный Доулами, основан на информации, которую они могли получить только от тебя. Этого хватит, чтобы обвинить тебя в корпоративном шпионаже. Но ты – моя собственность, понятно? И я могу сделать с тобой все, что пожелаю, в любой момент.

Майклсон молча натянул ботинки из мягкой черной кожи.

– Я спрашиваю тебя, ты понял?

– Понял, – сказал Майклсон таким низким и угрожающим голосом, что его ответ прозвучал не как слово из человеческого языка, а как звериный рык.

Да, не такой покорности ждал от него Кольберг, не того он требовал.

– И не рассчитывай, что Шермайя Доул тебя защитит, – кишка у нее против Студии тонка, – добавил он. – Да она не станет и пытаться.

– Ясно.

И тут, впервые с начала беседы, Майклсон повернулся к зеркалу спиной и взглянул в глаза Кольбергу. У Администратора похолодело в животе от его взгляда.

Майклсон спросил:

– А на кого рассчитываешь ты? Кто защитит тебя?

У Кольберга глаза полезли на лоб.

– Ты что, совсем меня не слушал? – От возмущения слова летели из его рта вперемешку с брызгами слюны.

– Слушал. Теперь послушай меня ты: что бы ты ни делал, шкуру свою тебе уже не спасти.

– Что? – задохнулся Кольберг. Неслыханно, просто невероятно! Он что, этот Майклсон, забыл, с кем говорит?

Но, едва взглянув в непроницаемо-черные, лишенные всякого выражения глаза стоявшего перед ним человека, Кольберг понял: это уже не Хари Майклсон.

Перед ним был Кейн.

– Ты перешел черту, – сказал Кейн. – Ту черту, которую провожу я сам, и ты заплатишь за это. Тот, кто обошелся так с Шанной, не имеет права дышать. Даже если я одержу победу, не погибну, верну Шанну, убью Берна, Ма’элКота и кого там еще придется убить, а потом вернусь на Землю и буду жить долго и счастливо, для тебя все кончится плохо. Запомни, Кольберг: ты доживаешь последние дни. Так что радуйся, пока можешь.

Кольберг таращился на него и то открывал, то закрывал рот, как вытащенная на берег рыба.

Кейн снова потянулся, хрустнув суставами так, что это прозвучало словно далекая канонада. Напоследок он размял пальцы обеих рук по очереди.

– А сейчас меня ждут зрители общей стоимостью в пятнадцать миллионов марок, – сказал он. – Так что проваливай.

3

Металлический блеск волос в свете прожекторов, сладострастно-влажный рот произносит:

– Добро пожаловать на «Обновленное приключение». Я Бронсон Андервуд. Главная новость этого утра опять Приключение десятилетия. Окровавленный, но не сломленный, Кейн в эти минуты возвращается в Анхану, чтобы предпринять последнюю отчаянную попытку спасти жену от ужасной гибели в результате амплитудного разрушения. «Часы Жизни» Паллас Рил в углу ваших экранов отсчитывают, по нашим предварительным оценкам, ее последние тридцать шесть часов. Однако нестабильность смыкания временны́х фаз между двумя мирами настолько велика, что амплитудный распад может начаться уже в течение ближайших суток. В общем, каков бы ни был лимит, времени осталось очень мало.

Затруднительное положение, в которое попала Паллас Рил, и героические попытки Кейна спасти жену захватили воображение зрителей по всему миру, и Студия не замедлила капитализировать возникший интерес. Об этой стороне Приключения расскажет наш главный корреспондент Джед Клирлейк в прямом эфире из Студии Центр в Сан-Франциско.

– Доброе утро, Бронсон.

– Доброе утро, Джед. Вот это событие, не так ли?

– Бронсон, ничего подобного я раньше не видел. Я много лет занимаюсь освещением анхананских операций для «Обновленного приключения» и могу с уверенностью сказать, что это крупнейший проект Студии Сан-Франциско за всю ее историю. Количество релизов Студии только за это утро ошеломляет. Предыдущий рекорд Приключения «Из любви к Паллас Рил» по первоочередникам онлайн, установленный, как вам известно, в самом начале, всего четыре дня назад, сегодня утром оказался побит десятикратно. Публика требует Кейна, и только Кейна, что заставило руководство Студии пойти на беспрецедентный шаг – по всему миру отменена трансляция любых Приключений с целью обеспечения как можно большего числа посадочных мест для Кейна. Пока Кейн готовится к переходу в Анхану, число его зрителей первого уровня, по предварительным подсчетам, составило один миллион шестьсот тысяч человек. Если предположить, что все эти люди – Свободные или Инвесторы, то семьдесят процентов аудитории Кейна будут смотреть его онлайн. Более миллиарда заказов на вторичное использование кубиков с Приключением уже размещены в Сети. Так что это уже не Приключение Десятилетия, Бронсон. Это – Приключение Века.

– Да, цифры впечатляют, Джед, очень впечатляют. А каковы планы Студии на освещение этого экстраординарного события в средствах массовой информации?

– Я связался с офисом Председателя Студии Артуро Кольберга, и мне сообщили, что нам следует сохранять полную готовность. Полагаю, что это хороший знак, Бронсон.

– Спасибо, Джед. Мы вернемся через минуту. А пока нас ждет Чикаго, где Джессика Роан уже связалась с родителями Паллас Рил, Аланом и Марой Лейтон, которые направляются в Чикагский филиал Студии, чтобы стать первоочередными свидетелями этого невероятного Приключения. Джессика?

– Доброе утро, Бронсон…

И мир нетерпеливо ерзает и пускает слюни в предвкушении, как обжора, почуявший запах пищи.

4

Система слежения Студии засекла Кольберга, когда тот вышел из хранилища. Ближайший к нему настенный экран вспыхнул, раздался громкий голос:

– Администратор Кольберг! Срочное сообщение от Профессионала Моны Карсон.

Профессионал Карсон возглавляла юридический отдел Студии Сан-Франциско; срочное сообщение от нее могло означать лишь одно – неприятности. Тихонько ругнувшись, Кольберг промокнул толстые ладони о блузу и только тогда ответил:

– Слушаю.

На экране появилось птичье лицо Карсон, которая тревожно хмурила тонкие брови.

– Администратор, покровители Кейна и Паллас Рил ждут вас в зале технической поддержки Кавеи. С ними Социальная полиция. Пожалуйста, подтвердите получение сообщения. Жду вас там.

Кольберг был ошарашен: его положению на социальной лестнице не хватало ровно двух ступеней, чтобы не волноваться из-за такого события, как визит соцполицаев. Экран перед ним вдруг завертелся, и Кольберг испугался, что вот-вот упадет.

Но головокружение прошло, и он, нашарив в кармане коробочку «спида», закинул в рот капсулу, проглотил, обдирая горло – запить было нечем, – и отослал охрану. Незачем являться к полиции с охраной, а то еще подумают, что он боится, и истолкуют испуг не в его пользу.

Он взглянул на экран и вызвал себе индивидуальный лифт, после чего зашагал к нему со всей энергией, на какую был способен, – как будто притворство могло придать ему сил.

Карсон уже ждала его у дверей службы техподдержки, когда он, пыхтя от напряжения, подошел к ней.

– Я ничего не могу поделать, Администратор. У них предписание Суда, совершенно неожиданное, а Социальная полиция и вовсе с ордером по всей форме: наши исключения из закона об общественных фондах безупречны, но они как-то сумели их обойти. Я уже направила нашего юриста в Суд за временным судебным запретом, но они уже здесь, и нам придется отбиваться. На это уйдет несколько часов, и это еще в лучшем случае.

– Речь идет о проклятом приказе о запрещении продолжения противоправного действия, так?

Карсон кивнула:

– Они привели полицейских, чтобы принудить нас к согласию.

Кольберг стукнул мягким кулаком по ладони и почувствовал, как встают дыбом волоски у него на руках: действовал амфетамин.

– Черт бы их побрал. Ладно, я займусь ими. А вы продолжайте работать над делом.

– Конечно продолжу, но мне противостоят адвокаты семьи Доул…

Ей незачем было продолжать: Кольберг сразу все понял:

– Ничего, Мона, мы справимся. Главное, не сдавайтесь.

Она кивнула и, пообещав продолжать драку, ушла. Кольберг еще постоял под дверью, отдышался, поправил блузу и только тогда вошел.

Шермайя Доул восседала в его кресле за главным пультом, как королева. Ошалевшие техники – никто из них в жизни не видел Свободных так близко – только что друг о друга не спотыкались, спеша ей услужить. Их подобострастие даже Кольберга вогнало в краску.

Рядом с Шермайей, как принц-консорт у трона, стоял Марк Вайло, а за его спиной торчали двое полицейских в небесно-голубых спортивных костюмах и шлемах с серебристыми масками на лицах.

Толстые губы Кольберга сложились в улыбку, и он сказал:

– Свободная госпожа Доул, Бизнесмен Вайло, какую неожиданную честь вы оказали моему техотделу.

Вайло фыркнул, явно в знак презрения, но Доул сделала ему замечание:

– Марк, прошу тебя. Веди себя как подобает. – И она еще сильнее выпрямила спину и царственно продолжила: – Администратор, мне очень жаль, что мы вновь встретились при столь… неблагоприятных для вас обстоятельствах. Надеюсь, вы понимаете, что все это… – она указала пальцем на соцполов у себя за спиной, – не направлено на вас лично. Они здесь из-за тех тревожных сообщений, которые уже несколько дней подряд муссируются в Сети и которые заставили меня встать на защиту интересов семьи Доул и работающих на нас представителей низших каст.

– Тревожные сообщения в Сети? – с притворным удивлением повторил Кольберг.

Дело ясное – высокородная сучка желает снять Майклсона с крючка, а он пока ничего не может ей противопоставить.

– Вот именно. И поскольку архивы и контракты Студии уже опечатаны, то любые находки, сделанные там офицерами службы общественного принуждения, будут считаться уликами, признанными Судом.

– Вы прекрасно разбираетесь в деловом праве, – прошептал Кольберг.

Шермайя кокетливо дернула плечиком: жест, который показался Кольбергу отвратительным в исполнении довольно упитанной дамы средних лет.

– Одно из моих маленьких увлечений, – сказала она. – Надо же чем-то занимать себя в свободное время, знаете ли. А теперь нам пора. Марк опять пригласил меня в свою частную ложу, а Кейн вот-вот выйдет на Трансферную платформу. Спасибо, что уделили нам время, Администратор, и еще раз примите мои извинения за доставленные неудобства. Идем, Марк, – закончила она, вставая, и они вышли, не сказав больше ни слова.

Кольберг разглядывал соцполов: те стояли словно статуи, и ему стало даже страшновато садиться на свое обычное место в присутствии этих серебристых физиономий, которые будут неподвижно парить за его спиной.

Он обернулся к первому попавшемуся технику и скомандовал:

– Стулья агентам Социальной полиции. Живо!

Техник, выпучив глаза, помчался выполнять приказ.

– Мы постоим, – отозвался один из соцполов. Они стояли так близко друг к другу, что Кольберг даже не понял, из чьего рта, снабженного устройством изменения голоса, вылетели эти слова. – Когда мы решим, что нам нужно сесть, мы сядем. Продолжайте.

Кашлянув в кулак, Кольберг неловко опустился в кресло, каждую секунду чувствуя, как невидимые глаза сверлят его затылок.

– Ну что ж… – напряженно заметил он. – Хорошо. Дайте сигнал в артистическую: Кейн, через пять минут на выход.

5

Чулан, который материализуется вокруг меня, узок и тесен, точно гроб, к тому же перекошен из-за стены, которая навалилась на него сзади и застыла, не завершив падения. Пасмурный свет сочится в дыру над моей головой. Пахнет плесенью, отсыревшей штукатуркой и мокрым углем.

Плечом я надавливаю на дверь выше замка, разбухшая от влаги древесина коротко взвизгивает и застопоривается.

Ясно. Значит, придется выбивать. О том, чтобы войти тихо, можно забыть.

Я упираюсь спиной в стену и, приноровившись к углу ее наклона, резко бью ногой в дверь. Трухлявая древесина не столько ломается, сколько рвется от моего удара, сыплются проржавевшие гвозди, я выхожу и оказываюсь на том же заброшенном складе посреди Промышленного парка, откуда меня выдернули совсем недавно.

Пол усыпан битой черепицей, с потолка свисают полуоторванные доски, печальные, как ветви засыхающей ивы. Сквозь дыры в кровле внутрь заглядывают серо-стальные облака, точно давя меня своей тяжестью; падают последние капли дождя. Их «кап-кап» уже не заглушает звуков снаружи: подкованные копыта цокают по мостовой, кричат и бранятся прохожие.

Я поднимаю руки и лицо к белесому свету и полной грудью вдыхаю воздух Анханы, ожидая того радостного ощущения свободы, которое обычно несут с собой Приключения.

Но ничего не происходит.

Никакой свободы, только тяжесть, неимоверная, гнущая к земле так, словно облака надо мной – это камни, наваленные мне на спину; а еще настойчивое, мучительное осознание утекающего времени.

Я начинаю подозревать, что никогда уже не испытаю того, что раньше. Они украли у меня и это – мою свободу…

Отец сказал бы сейчас, что настоящую свободу украсть нельзя, значит моя была ненастоящей. И наверное, был бы прав. Скорее всего, моя свобода с самого начала была лишь плодом моего воображения, иллюзией, но эта иллюзия была мне дорога.

Люди не прощают тех, кто лишает их иллюзий.

Я встряхиваю головой и иду, осторожно пробираясь между завалами мусора. Каждый шаг заводит меня все дальше в руины. Надо найти ту точку, где я потерял след; да, она говорила, что, когда я вернусь, ее здесь уже не будет, и все же лучшего места для начала поисков не придумаешь.

Бывшая контора пуста, только погасшие угли костерка Томми лежат посередине. Дверь в подвал распахнута настежь. Я заглядываю туда – вода в основном схлынула. Надо, наверное, спуститься, оглядеться напоследок.

Но тут ветхий склад вокруг начинает скрипеть и вздыхать особенно громко.

Кажется, я здесь не один.

Я тихо сливаюсь со стеной возле единственного уцелевшего дверного проема. Похоже, пока я выбирался из чулана, любопытные уши ловили каждый звук; а те, кто крадется сейчас сюда, не простые зеваки. Честные люди не ходят так тихо.

Вдруг позади меня, за перегородкой, отсыревшей настолько, что кажется, будто ее слепили из одной штукатурки, раздается хриплый шепот:

– Кейн? Барон, ты? Это я, Томми.

Черт, надо же, окружили.

– Да, Томми. Это я. В чем дело?

В дверном проеме появляется Томми, его жизнерадостная уродливая физиономия сияет.

– Я надеялся, что это будешь ты, Барон. Я тебя вычислил… Думаю, кто еще может пролезть сюда, в самую середину, никем не замеченный, хотя Подданных тут не один десяток и каждый высматривает тебя в оба глаза?

Я отвечаю на незаслуженный комплимент пожатием плеч:

– Зачем они меня высматривают? И где они?

Томми встряхивает головой, его лицо темнеет.

– Плохо дело, Кейн. Коты подстрелили и забрали с собой Паллас, а та боевая девчонка, Таланн, помнишь? Ее убили.

С тревогой заглянув мне в лицо, он разводит руками, точно извиняется:

– Берн размазал ее кишки по всему мосту Рыцарей.

С-с-с…

Господи, я старею.

Некоторое время я не чувствую ничего и не думаю ни о чем, кроме того, что каждый прожитый день моей Богом проклятой жизни давит мне на спину так, словно на нее взгромоздили пирамиду.

Только в молодости можно спокойно относиться к таким вестям. Только когда ты молод, здоров и полон оптимизма, такое можно воспринимать как данность. А для этого надо верить, что впереди всех ждет благо, и если кто-то пострадает на пути к нему, то боль будет не напрасной, каждая принесенная жертва – осмысленной, и, главное, верить, что смерть, когда она придет, не просто задует искру сознания, а принесет с собой нечто иное.

Короче, только в молодости можно считать, что дерьмо случается с людьми не напрасно.

Что ж, похоже, они все же получат то, чего так добивались, все эти господа управляющие. Может, мне только и осталось что месть.

Груз прожитых дней прижимает меня к земле так, словно сам Господь опустил на меня свой жернов. Я съезжаю спиной по стене и сажусь на пол, шарю в противной пустоте, которая заполнила мое нутро, ищу в ней остатки гнева.

Эх, хоть бы одну искорку той ярости, которая жила во мне раньше, я бы раздул из нее огонек, и он дал бы мне сил встать и идти. Но я нахожу только пепел.

Томми говорит:

– А еще с тобой хочет говорить величество. Поэтому мы и караулим тебя тут второй день. Честно говоря, я не ожидал, что ты вернешься сюда, зато Ламорак был уверен. И смотри-ка, не ошибся.

Ламорак…

Значит, он все еще здесь, по-прежнему под защитой Короля Воров…

О, вот она наконец: крохотная искорка под толстым слоем пепла ожила, затлела, обволакивая сердце дымом.

Я поднимаю глаза и вижу за спиной Томми других Подданных Короля – их много. В руках – обнаженные клинки, они тускло сверкают. Я невольно улыбаюсь:

– Спасибо тебе, Томми.

Он недоуменно хмурится:

– За что это?

– За то, что помог мне подняться.

Я подтверждаю свои слова делом, а он пятится и берет у одного из Подданных моток веревки.

– Зачем вас столько? Величество боится, что я буду драться?

Томми пропускает конец веревки меж пальцев:

– Да не, не в этом дело. Или уж сказать тебе правду? Не только величество хочет тебя видеть. Награду за твою голову подняли, и сильно. Мы сейчас сделаем вид, что связали тебя, и поведем к Королю всей кучей, чтобы ни у кого не возникло охоты напасть.

– Подняли, говоришь? Не слышал.

– Ха, еще как. Ты теперь стоишь целую тысячу ройялов…

Голос Томми прерывается, взгляд заволакивает пелена: по всему видно, что мечтами он уже в той волшебной земле, в том колдовском королевстве, где он не просто Томми, а владелец тысячи золотых монет. Но вот он возвращается с небес на землю и, кашлянув, добавляет:

– Я… хм… Я должен связать тебе руки.

Я скалю зубы:

– Только попробуй – башку оторву.

– Барон, поверь, ничего личного…

– Я объясню это величеству потом. Он поймет.

– Обещай, что не сбежишь, ладно? Я и сам не хочу тебя связывать.

– Сбегу? – Я отвечаю ему коротким ледяным смешком. – С чего это? Нам с тобой по пути.

6

Артуро Кольберг сидел в своем кресле, маски безликих полицейских маячили за его плечом. Он почти не следил за действиями Кейна и очнулся от леденящих душу раздумий, лишь когда Томми и Кейн вышли к мосту Рыцарей, превращенному в груду развалин, и разбитым докам, по которым солдаты все еще бродили в поисках выживших.

– Это все натворила Паллас? – прошептал потрясенный Кейн. – Черт меня подери… Откуда у нее столько сил?

– Баржа-то все равно ушла, – сообщил Томми.

– Да уж надо полагать.

Судя по учиненному разгрому, битва была эпической, а у него, Кольберга, не оказалось на месте ни одного Актера онлайн и, как результат, не осталось ни одного кубика с записью недавнего побоища.

Зрители упустили что-то интересное, как если бы его и не было.

Кольбергу стало еще тошнее.

Не покидая отдела техподдержки, он составил и надиктовал пресс-релиз, то и дело бросая косые взгляды на тревожную красную кнопку экстренного извлечения. На огромном изогнутом экране Кейн шел по подземным пещерам Анханы в сопровождении Подданных Арго.

И все же Кольберг имел основания быть довольным собой. Он записал отличный пресс-релиз, в котором ровным голосом оповестил публику о том, что Паллас Рил в плену, и ни одним звуком не выдал той бури, которая бушевала у него внутри.

После столкновения в хранилище прошло всего несколько минут, но шок, который испытал Кольберг, услышав угрозы Майклсона, отлился в холодную ярость. Все, все против него: Кейн, Ламорак, Паллас, Доул с Вайло и эти чертовы полицейские за спиной. Но это еще не значит, что он сложит лапки и сдастся.

Он не беззащитен, нет.

Кольберг принял решение, что карьере Майклсона пора положить конец. Для игры в «Слишком поздно» нужны двое. И как только у него появится хотя бы крохотный, микроскопический шанс оправдаться в глазах Совета управляющих, он немедленно уволит Майклсона.

И куда он тогда денется со своим гонором? Кого будет молить о работе на сетевой доске объявлений? Надо забрать у него деньги, дом и друзей… Ну и конечно, главный удар, который Кольберг предвкушал особо: он мечтал оказаться рядом с Майклсоном в тот миг, когда время Паллас Рил истечет и она, войдя в противофазу с Надземным миром, будет корчиться в агонии страшной смерти.

Вот бы увидеть тогда его лицо. Но сначала надо, чтобы Майклсон дожил до этого. Будет чертовски жалко, если он откинет копыта в Надземном мире прежде, чем Кольберг сумеет с ним поквитаться.

7

Мы долго карабкаемся по лестнице для обслуживания шахты писсуара, а когда добираемся до заветной двери, Томми придерживает ее, и я выхожу на белый свет. Он действительно белый: солнце по-прежнему светит сквозь облака.

– На песок! – командует Томми, и я ощущаю неприятную тяжесть в желудке.

Пару раз я видел, как Подданных вызывали на песок, то есть на Суд Короля. И оба раза это плохо кончилось – для Подданных.

– Ты точно не знаешь, в чем дело?

Томми пожимает плечами и угрюмо мотает головой:

– Знал бы, давно бы сказал. Извини.

Они всей гурьбой ведут меня вниз, на самое дно стадионной чаши, мимо рядов каменных скамей, темных и выщербленных от времени.

Величество уже там, на южной трибуне, где раньше была королевская ложа, сидит на возвышении в туго набитом кресле, которое он зовет своим троном. Рядом с ним Деофад и…

Вот тебе на – Ламорак. Сидит на месте Аббаля Паславы, выставив перед собой ногу, которая не гнется из-за шины. Шину наложил ему я, причем совсем недавно.

Но я запрещаю себе разглядывать его. Я знаю – задержись я на нем глазами чуть дольше, меня будет не остановить: я рванусь прямо к нему очертя голову, как почуявшая кровь росомаха. Даже не глядя на него, я все время ощущаю его присутствие – моя щека, обращенная к нему, горит, будто обожженная ядовитыми щупальцами актинии.

Хамский стадион… Не люблю бывать тут днем: беспощадное солнце Надземного мира высвечивает каждую трещинку в камне, каждую соринку на арене. То ли дело ночью, когда Подданные жгут праздничные костры и танцуют, едят вволю и напиваются допьяна, а напившись, хлопают друг друга по плечам и клянутся в вечной дружбе. Это и есть тот клей, который соединяет меня с теми, кто приходит сюда ночью: общая память и чувство семьи, которой у меня, по сути, никогда не было.

Но Королевство Арго – это ночная семья; сейчас, при свете дня, этот дом, лишенный чарующего флера дружбы, кажется пустым и бесприютным, как любая ночлежка в трущобах Темпа. Растрескавшиеся каменные скамьи, ярусами уходящие к небу, поросли лишайником. На сыром от недавнего дождя песке чернеют свежие проплешины костров, валяются бараньи кости, яблочные огрызки, рыбьи головы, вишневые косточки и разный безымянный мусор. В этих отбросах не спеша роются две здоровенные крысы. Они ничего не боятся, хотя уже давно рассвело, и бок о бок с ними ищут поживы чайки и вороны. Чайки то норовят долбануть хищным клювом какую-нибудь из крыс, а то вместе с ними отбиваются от соперниц-ворон, которые, хрипло каркая, наскакивают на крыс, на чаек и друг на друга.

Птицы пестрым облаком взлетают, когда я приземляюсь на песок, перескочив через каменное ограждение арены. Одна крыса так раздулась от жрачки, что не успевает убежать. Я поддаю ее ногой, и она с отчаянным писком катится по арене.

За мной спускаются около дюжины Подданных, которые привели меня сюда; вперед важно выходит Томми и с видом завзятого царедворца начинает:

– Я привел на Суд Королевства Арго Почетного Барона…

– Заткнись! – бросаю ему я и подкрепляю свои слова небольшой оплеухой.

Томми пролетает пару шагов вперед, но восстанавливает равновесие и поворачивается ко мне. Его лицо пылает гневом и обидой.

– Кейн, черт тебя подери, нельзя же…

Но я уже не слушаю его. Мои глаза устремлены на Короля и его Суд.

– Хватит валять дурака, величество, – громко говорю я. – Я пришел. Скажи мне, что тебе нужно, и покончим с этим.

Сзади раздается резкий металлический скрежет: это Подданные, которые стоят за мной полукругом, потянули мечи из ножен; но величество поднимает руку, и все стихает.

– Ладно, – говорит он хрипло и подается вперед; его лицо налито кровью. – Ладно, ублюдок. Где тебя носило всю ночь? Когда ты ушел со склада и куда делся?

– Не твое дело.

Черт, на этот вопрос я не смогу ответить, даже если очень захочу.

Но я уже понимаю, к чему он клонит. Позади меня королевские Подданные. Они отрезают мне путь к отступлению. Я прикидываю, каковы мои шансы пробиться сквозь них, если понадобится.

– Нет, срань такая, теперь это мое дело! – рявкает величество в ответ. – Потому что ты пошел прямо к Котам.

– Да ты из ума выжил. – Сказать бы ему, кто тут на самом деле предатель, но нет… нельзя пока. – Может, ты видел, как я за ручку здоровался с Берном?

Яростно рыча, он вскакивает с кресла и потрясает кулаками так, словно призывает на мою голову молнию с небес:

– Я знаю, что ты работаешь на Ма’элКота, свиная морда! Понял? Знаю!

В наступившем молчании слышно, как, взлетая, свистят крыльями чайки, а за стенами стадиона начинают свой день жители Крольчатников. Обступившие меня Подданные морщатся и отводят глаза.

Наверное, они тоже еще не видели, чтобы величество настолько потерял контроль над собой; я, по крайней мере, вижу такое впервые. Но мне случалось слышать голоса и пострашнее, так что одной яростью меня не напугаешь.

– Да ну? – спокойно говорю я. – Может, расскажешь тогда откуда?

Величество таращит глаза и кхекает так, словно чем-то подавился. Вряд ли ему будет приятно, если лишенный чувства юмора старина Деофад и все другие услышат сейчас о его шашнях с Очами.

Ламорак начинает что-то бормотать, но так тихо, что слов не разобрать, а по его губам мне удается прочесть лишь «вопрос» и «ответ». По идее, величество тоже не должен его слышать, но он вдруг говорит:

– Вопросы здесь задаю я, Кейн. А ты на них отвечаешь. Ясно?

Я выдерживаю секундную паузу – пусть до него дойдет, что я все слышал и понял, – потом спрашиваю:

– Паллас жива?

Величество цедит сквозь зубы:

– Кажется, я ясно выразился…

– Томми сказал мне, что вчера Коты ранили Паллас и забрали ее с собой. Она жива?

– Откуда мне знать?

– Брось притворяться, величество. Мы оба понимаем откуда. Хочешь, скажу?

Мгновение он колеблется, а я гадаю, решит ли он, что довольно меня терпел, и отдаст ли приказ перерезать мне глотку. Но он отводит глаза:

– Да жива она, жива.

Так-так, ха. Дышать уже стало легче, и груда прожитых дней, гнущая меня к земле, потеряла часть своей тяжести. Остается решить, как быть дальше.

– Что ты делаешь для ее спасения?

Он смотрит на меня ошарашенно, так, словно мысль о спасении Шанны даже не приходила ему в голову. И где, спрашивается, ее Заклинание? Неужели стерлось?

– Ну, я… э-э-э… то есть болтают, что Ма’элКот держит ее у себя и сам допрашивает…

Я позволяю пламени, которое ревет у меня в груди, как в топке, слегка подогреть мой голос.

– А ты, сукин сын, значит, решил закидать дерьмом меня, вместо того чтобы спасать Шанну? Да что с тобой такое?

Кстати, хороший вопрос… Не важно, стерлось то Заклинание или нет, величество все равно ведет себя как-то не так. Он ведь реалист, прагматик, который обычно шагу не ступит, не прикинув раз сто все его последствия. К тому же он давно меня знает. Он знает, что я скорее отпилю себе яйца тупым ножом, чем стану делать то, в чем он меня обвиняет.

И тут в сплошной кости, которую я использую за неимением мозгов, наступает озарение: если величество так хочет получить ответы на свои вопросы, то почему он не заставит Ламорака применить ко мне заклятие Доминирования, чтобы не мытьем, так катаньем узнать то, что ему нужно?

Ламорак снова начинает двигать губами. Я читаю по ним два слова: «доверие» и «дело». Величество говорит:

– Сначала утрясем между нами это дело, а уж потом поговорим о доверии.

Вот ведь чертов сукин сын, а…

Зато теперь все ясно.

Все встало на свои места.

Ламорак не применил ко мне заклятие потому, что он не может колдовать на два фронта сразу.

Вот тебе и голос разума.

Да, решать любые проблемы кулаками, наверное, не лучший способ… Но иногда применение силы не просто напрашивается, но при разумном ее дозировании существенно улучшает ситуацию.

Величество сказал что-то еще, но я пропустил его слова и не знаю, почему теперь все смотрят на меня так, словно ждут ответа. Я качаю головой:

– Извини, я отвлекся… Что ты там говорил?

– Я сказал… – начинает он, но я опять пропускаю все мимо ушей.

Как только все головы поворачиваются к нему, я с размаху въезжаю пяткой в скулу ближайшего ко мне Подданного справа. Кость под моей ногой поддается с треском, раненый взлетает в воздух и приземляется на соседа. Вместе они валятся на песок.

Так, значит, осталось десять.

Чтобы удрать с арены, мне не обязательно валить всех. Полсекунды никто не двигается – все соображают, что я только что сделал. Первым в себя приходит Томми, но у него единственного в руках нет меча. Он шарит у себя на поясе, ища рукоятку, когда я подскакиваю к нему и хватаю за запястье. Резкий поворот одной рукой и сильный удар другой довершают дело: перелом предплечья. Конечно, ломать локоть проще, но Томми хороший парень, и я не хочу оставлять его калекой.

Он воет, когда осколки кости пропарывают ему мясо, и падает на колени. Я переношу тяжесть тела на другую ногу, подхватываю его рукой за подмышку и делаю такое движение, как теннисист, который отбивает удар слева. Томми падает на другого парня, прямо напротив меня, забрызгивая его своей кровью. Оба летят на землю – не разберешь, где чьи руки и ноги.

Остальные нападать не торопятся. Даже приближаться ко мне и то не спешат – оно и понятно. Зато я пользуюсь их замешательством и бросаюсь бежать со всех ног.

Перескочив через Томми и его соседа, я несусь прямо к королевскому помосту. На бегу раненое правое колено дает о себе знать, а у самой стены, когда мне надо прыгнуть, оно подгибается.

Я едва успеваю сгруппироваться так, чтобы не врезаться башкой в стену, иначе неминуемо оставил бы на ней все свои мозги. Но удар все же получается что надо, а на вторую попытку уже нет времени: парни опомнились и догоняют.

Первый так разогнался, что не успевает затормозить, когда я разворачиваюсь, бросаюсь к нему, делаю ему подсечку ногой, а когда он падает, въезжаю ему кулаком в основание шеи. Он врезается головой в исполосованную старыми шрамами стену и валится на колени.

Остальные рассыпаются полукругом: думают напасть со всех сторон сразу. Треснувшийся о стену мотает головой. Он стоит на четвереньках, и я использую его как скамью: вскакиваю ему на спину и, прежде чем он успевает что-нибудь сообразить, подпрыгиваю. Двух футов высоты, которые дает мне его тело, хватает, чтобы я зацепился за край стены и подтянулся наверх.

– Держите его, убейте его!

Ламорак так вопит, что от звуков его испуганного голоса во мне закипает кровь.

Я прыгаю и приземляюсь на ноги. Вокруг меня скамьи нижнего яруса, а передо мной – Деофад с занесенным мечом, его зачарованный клинок Лютен светится, как полоса раскаленной добела стали в кузнице.

Но у меня нет никакого желания выяснять отношения с этим упрямым старым ублюдком, и я кувырком откатываюсь в сторону, а клинок высекает искры из камня там, где я только что стоял. Пока дед возится с ним, я вскакиваю и во весь дух чешу туда, где засели величество с Ламораком. Король по глупости решает встретить меня лично; он, как обычно, безоружен, и, если бы Ламорак не подчинил себе сейчас его волю, ему и в голову не пришло бы нападать на меня с голыми руками.

Я даю ему подбежать, а когда он уже совсем рядом, слегка сгибаю колени и опускаю плечи так, чтобы они пришлись ему под ребра. Инерция его движения тут же перебрасывает его через меня. Величество кувырком летит по ступеням вниз, а я бегу дальше.

Пока они с Деофадом копошатся, поднимая друг друга на ноги, я достигаю цели.

Ламорак бледен, как поганка.

– Кейн… – шепчет он, глядя на меня так, словно между нами не меньше тысячи футов. Ясно, входит в мыслевзор. – Не…

– Заткнись!

Правым хуком я бью ему в ухо, точнее, в челюстной сустав и слышу, как он хрустит под моим кулаком. Звук приносит мне чувство глубокого удовлетворения.

– Не покидай меня, Ламорак. – Ухватив его за грудки, я сильно встряхиваю его, мешая сосредоточиться. – Я еще с тобой не закончил. А ну, попробуй поколдовать. Давай пробуй.

Ламорак вскидывает руки, защищая голову от удара, и отворачивается, чтобы не видеть летящего к нему кулака.

– Нет… – мямлит он быстро немеющим ртом. – Повалуфта… чевт, ты фломал мне челюфть.

Я уже заношу кулак для следующего удара, но все же заставляю себя медленно сосчитать до десяти: а вдруг найдется хоть одна причина, по которой я должен оставить его в живых.

На счете «восемь» за моей спиной раздается грозный вопль:

– Кейн, стой! Всем стоять! Никому не двигаться, мать вашу! – Это орет величество.

В наступившей тишине я внимательно вглядываюсь в Ламорака: если он опять начнет колдовать, я его вырублю.

Внизу тихо чертыхаются люди, поднимаясь на ноги и оценивая тяжесть своих увечий. Ламорак обеими руками держит сломанную челюсть и отворачивает от меня лицо.

Прямо за моим плечом раздается негромкий голос величества:

– Может, хоть ты мне объяснишь, что это сейчас было?

Ламорак косится на меня, но, испугавшись, тут же отворачивается.

Я шепотом спрашиваю у величества:

– А что ты помнишь?

– Да все я помню, Кейн, все. И что я говорил, и что делал, и как не мог остановиться. И как мне казалось правильным то, что я делал. Жуть, да и только.

Величество обходит меня, садится на скамью возле Ламорака и с агрессивным вниманием заглядывает ему в глаза.

– Одолжи-ка мне ножичек, Кейн, да побольше.

Я отрицательно мотаю головой: я принял решение. Правда, оно основано на предчувствии, необъяснимом и иррациональном, но очень сильном.

– Пусть живет.

– Ага, конечно.

– Прошу тебя. Считай это личным одолжением.

– Чего-то я тут не догоняю, – говорит величество. – Я думал, вы с ним друзья. С чего это он решил тебе такую подлянку кинуть? И почему ты терпишь?

Я гляжу на Ламорака сверху вниз, а он на меня снизу вверх. Слегка приподняв бровь, я едва заметно киваю на величество, словно спрашиваю: «Сказать ему или нет?» Ламорак отвечает мне молящим взглядом, и я с деланым безразличием пожимаю плечами.

– Помнишь, у нас был долгий разговор в ту ночь? – медленно начинаю я. – Паллас сказала, что вернется ко мне. Он плохо это принял.

– Да уж понятно.

Ламорак выпучивает глаза – он явно не ждал такого поворота.

– Ты… – брызжет он слюной. – Врешь! Ты все врешь! Он, он…

– Я же велел тебе заткнуться, – говорю я и стремительным ударом колена сворачиваю ему нос.

Его голова резко запрокидывается и ударяется затылком о каменную скамью. Глаза закатываются, тело обмякает, и Ламорак падает на скамью, пуская ртом кровавые пузыри.

Великий Серый бог, вот это было приятно. Желание довести начатое до конца обуревает меня, но я противлюсь ему и побеждаю. С трудом.

– Сделай мне одолжение, постереги его. Пусть он посидит у тебя под замком в той квартирке, где ты встречал нас после Донжона, – только сделай так, чтобы никто из Подданных не оказался в пределах слышимости его голоса.

– Ладно уж, так и быть. Но только, чур, когда ты с ним закончишь, он мой.

– Как скажешь.

Величество удовлетворенно хрюкает и встает:

– Так, ну а что мы будем делать с Паллас?

– Вот, это уже другое дело. – Кто знает, от души он говорит или заклинание Паллас еще действует, но это не важно. – По-моему, пора тебе начинать играть в открытую.

Он подозрительно щурится:

– В каком это смысле?

– Я знаю, чего ты добиваешься, величество. Тебе мало этого стадиона. Мало Крольчатников. Ты нацелился на куш покрупнее.

– Не знаю, о чем ты…

– Врешь. Ты не по доброте душевной поставил на карту Королевство, поддержав рискованную игру Паллас в Шута Саймона. Какое тебе дело до всяких там Актири, ты за них всех, вместе взятых, крысиного хвоста не дашь.

Он молчит, хмуро глядя вниз, на арену, где зализывают раны его парни.

– Я знаю, что ты задумал, – продолжаю я. – Ты хотел накрыть всех, кто работает на Шута Саймона, и сдать их Очам. Но за какую награду? За титул? Или за устный приказ Тоа-Сителя Очам смотреть в другую сторону, пока ты обделываешь свои делишки в городе? А может, тебе обещано негласное содействие в борьбе с другими бандитами?

Величество поворачивается ко мне с таким видом, словно моя рука уже сдавила ему горло. Его губы шевелятся, но с них слетает лишь сиплое карканье.

Он отдергивает плечо от протянутой к нему руки, но я лишь дружески пожимаю его:

– Все в порядке, величество. Я же не спятил.

– Я… Кейн, клянусь… она сказала, что кинула тебя. Я думал, ты будешь доволен…

– Ну что сказать, зло не такая простая штука, как кажется, да?

– Но теперь все по-другому, – бормочет он. – Теперь-то я ее знаю… Черт, Кейн, клянусь, я никогда не сделаю ей ничего плохого. Кому угодно, но не ей.

– Я даю тебе шанс. Ты поможешь Паллас, а я помогу тебе. Понял? Я перебью цену Тоа-Сителя. Я сделаю так, что тебе будет выгоднее спасти Паллас, чем предать. Сделай это для меня. – Я отчетливо выговариваю каждый звук, так что слова падают весомо, словно камни. – И я положу тебе в руки Анхану.

Теперь он ловит мой взгляд, и я вижу в его глазах блеск воспаленного честолюбия.

– Что надо делать?

– Завари на улицах Анханы такую кашу, чтобы Ма’элКоту вздохнуть было некогда, а тем более раздумывать о том, где я и чем занят. Мне нужен настоящий полномасштабный мятеж, понял? Не какая-нибудь мелкая заварушка в Крольчатниках, а бунт, такой, чтобы все – полиция, Очи, армия – все высыпали на улицы и были заняты по горло. Пусть город пылает.

– Ты многого просишь. Слишком многого. Я не могу рисковать Королевством.

– А какой у тебя выбор? Паллас не будет молчать под пытками вечно. Рано или поздно она сломается, и тогда Ма’элКот узнает, кто помогал ей проворачивать операции и даже снабжал ее деньгами. А когда он это узнает, его армия пожалует сюда в полном составе, чтобы стереть с лица земли Крольчатники и все твое Королевство вместе с ними. Можешь считать, что Королевство уплыло у тебя из рук в тот самый миг, когда они схватили Паллас. Сдавать Ма’элКоту ее агентов ты опоздал, теперь Ма’элКот и без тебя все узнает, а покончив с ними, обрушится на тебя, как гнев Господень, уж поверь. Твой единственный шанс – ударить первым, и без промедления. Как говорится, куй железо, пока горячо.

Он задумчиво устремляет глаза куда-то вдаль, и я даю ему пару секунд на размышление.

– Можно устроить поджоги, – говорит он наконец, – но этого будет мало. Такой мятеж, о котором ты говоришь, нуждается в подкреплении. Мои парни начнут, но кто-то должен подхватить. Значит, надо разозлить народ, заставить его бояться…

– Это легко, – говорю я. – Люди уже и так напуганы. Ма’элКот застращал их своей охотой на Актири, а превратить страх в злость – раз плюнуть.

– Да? И как же?

А вот это я продумал в деталях.

– Надо побить Ма’элКота его же собственной дубиной. Ма’элКот… – Я развожу руками так, словно показываю фокус. – Он один из них.

Величество недоумевающе хмурится, а я ухмыляюсь, глядя на него.

– Он тоже Актири, – продолжаю я. – Охота на Актири – военная хитрость, дымовая завеса, за которой не видно, что делает он сам.

Величество, вылупив глаза, хватает меня за рукав.

– Мать его перемать, – выдыхает он. – Чё, правда, что ли? – (А какая разница? Если долго и громко рассказывать одну и ту же историю, которая к тому же играет на худших страхах людей, она начинает обрастать собственной правдой.) – Но… нет, это правда? В смысле, если Актири все-таки существуют… тогда все ясно, яснее некуда. Все совпадает… Одного доказательства, одной-единственной улики хватит, чтобы свалить его в одну минуту. Знать его уже ненавидит; они разорвут его в клочки, только дай шанс. Армия тоже не будет за него драться… но без доказательств…

Я понимаю, что мне придется сделать.

Будет чертовски больно. И боль не пройдет годами.

Но если выбирать между моей спокойной совестью и жизнью Паллас, то выбор очевиден.

Обеими руками я беру величество за плечи, нависаю над ним и со всей доступной мне искренностью начинаю:

– Слушай меня, величество. Это правда. Сам подумай: Ма’элКот появился неизвестно откуда во время Войны Долин. Как так может быть, чтобы о человеке такого роста, красоты и силы никто ничего не слышал аж до сорока лет? Где он был все эти годы? Свалился на нас с неба, а через пять лет, глядь, он уже Император. Разве так бывает? Где люди, которые помнят его ребенком? Где его друзья, родственники? И вот тебе ответ: ни друзей, ни семьи, ни истории. Ясное дело, он Актири. А кто еще?

– Я понял, – шепчет он. – Клянусь кровью Тишалла! Теперь я все понял! Но, Кейн, мне все равно нужны доказательства, то, с чем я приду к знати и заставлю их восстать.

И я отвечаю ему с глубокой убежденностью честного человека:

– Я достану тебе доказательства.

Его взгляд, устремленный куда-то поверх моего плеча, туманится. Я знаю, что он видит: Большой зал во дворце Колхари с высоты Дубового трона.

– Дай мне доказательства, Кейн, и мятеж тебе обеспечен.

Я качаю головой:

– На это уйдет пара дней. А мятеж нужен сейчас. Через два дня Паллас либо расколется, либо умрет, и тогда военные явятся в Крольчатники и разнесут твое Королевство в пух и прах. Так что удар надо нанести немедленно, в пределах этого часа. Действуй решительно и смело, и ты получишь то, о чем мечтаешь. Разожги мятеж, а через два дня я принесу тебе доказательства. Клянусь.

Он заглядывает мне в глаза в поисках правды, которой там нет. Я отвечаю ему прямым взглядом. В нем десять лет нашей дружбы, его доверие, которое я сумел завоевать за эти годы, и все это я предаю одним махом.

Когда он узнает, что я ему солгал, мы с Паллас уже либо вернемся домой, либо умрем.

Даже слабеющее, ее заклятие должно склонять его сейчас на мою сторону, однако природный прагматизм наверняка подсказывает величеству, что он зря рискнет жизнью своих людей. Он балансирует на узкой грани между верностью Паллас и своим людям, не зная, что выбрать.

На моей стороне годы доверия и дружбы, моя репутация: Кейн скорее убьет человека, чем обманет его. Наконец Король кивает. Выбор сделан. Он сорвался и летит в бездну.

– Ладно, – говорит он твердо. – Я тебе верю. Через час начнется мятеж.

Я только киваю в ответ.

Бросив взгляд на лежащего без сознания Ламорака, я вижу, что он будто щерится на меня со злобным презрением.

«Ухмыляйся сколько хочешь, задница, – думаю я. – Я не клялся перещеголять тебя в благородстве».

– Сжечь целый город, – продолжает меж тем величество, задумчиво качая головой. – Не велика ли цена за жизнь одной женщины?

– Невелика, – отвечаю я. – Ради нее я не пожалею мира, не то что города.

И вот это уже чистая правда.

8

Новость пробежала по городу, как импульс по нервам человеческого тела, причем мозгом этого тела оказался Хамский стадион в Крольчатниках. Патрульный на границе с Лицами поболтал с семьей прокаженных нищих. Один из них поковылял на улицу Мошенников и там шепнул пару слов стайке чумазых уличных мальчишек. Один пацаненок во весь дух понесся в Промышленный парк, где разыскал дружка: тот промышлял тем, что подворовывал по карманам, продавая новости агентства «Текущие события». Он и рассказал новость Рабочим, которые стояли у ворот компании «Древесный уголь Черного Гэннона» на углу Лэкленда и Бонда. Рабочие разошлись по припортовым районам. Кто-то из них шепнул пару слов возчику, и тот повез новость дальше, через мост Дураков в Старый город.

Тайные Подданные Королевства Арго знали свое дело: каждый передал новость еще как минимум троим. Не прошло и часа, как нищий на Дворянском берегу, что на южной стороне Большого Чамбайджена, уже обменивался соображениями с человеком, который подал ему милостыню:

– Хочешь знать, что я об этом думаю? Ма’элКот перегнул палку с этими Актири, вот что. Сам-то он откуда взялся, а? Может, и он чего скрывает? Вор у вора дубинку украл, вот в чем тут дело.

Те же слова раздавались во всех тавернах и постоялых дворах города, от «Змеиной ямы» до двора Менял. Многие, услышав их, презрительно фыркали: в такое невозможно поверить, смехотворная выдумка. Но, пересказывая новейшую дикую сплетню приятелям, они нет-нет да и слышали в ответ: «А что, в этом что-то есть. Я где-то уже слышал такое сегодня. Не знаю, конечно, но, по-моему, это не исключено…»

Сплетня зажила своей жизнью. Как всякая сплетня, она была бы забыта через два дня, если бы эти дни прошли в тишине и покое. Обыденность усмиряет даже самые назойливые страхи и превращает любые слухи в пустую болтовню.

Однако короткий осенний день не успел склониться к закату, а на Южном берегу реки уже вспыхнул Дворянский игорный дом. Пожарная команда с ведрами успела только окружить горящее здание, как в полумиле оттуда запылал жилой дом. Еще через полчаса в тени моста Воров загорелась конюшня. К тому времени начальники охраны мостов уже сообразили, что пора отправлять на пожары солдат, и послали в гарнизоны за подмогой.

Время было далеко за полдень, когда город наполнился военными: потные, раскрасневшиеся от жара, они боролись с огнем в самых разных местах. Многие солдаты ворчали: «Император посылает дожди в черт знает какую даль, чтобы спасти урожаи тамошних крестьян, а нам почему ливень не пошлет? Наверное, ему на руку, если весь город выгорит».

Капитан стражи рухнувшего моста Рыцарей велел своим людям прекратить поиск уцелевших и тоже отправил их тушить пожары, причем сам возглавил отряд. Пока они быстрым маршем шли через остров, капитан бросил своему адъютанту:

– Дурно все это пахнет, ох как дурно. Вот помяни мое слово: тяжелые нас ждут времена.

Мог бы и не говорить: все горожане, его солдаты в том числе, и так это понимали.

Город затаил дыхание, со страхом ожидая наступления ночи, которая, как все были уверены, не могла пройти просто так.

9

Прежде чем раздался стук в дверь, Кирендаль заметила в Потоке новую струю. Она ничем не напоминала ту тонкую пряжу, которая возникает, когда Поток тянут на себя маги; нет, тут действовало что-то огромное и могущественное настолько, что Кирендаль показалось, будто ее окружает океан; его волны прокатывались прямо сквозь стены ее квартиры так мощно, словно за ними плескался левиафан.

Тап сидела на спинке стула Кирендаль и расчесывала прекрасные серебристые волосы хозяйки. Кончиками пальцев ощутив ее напряжение, она спросила:

– Кир? Что-то не так?

– Позови Закки. Он у себя. – Кирендаль вскочила с кресла стремительно, точно отпущенная пружина, ее длинные бледные руки и ноги напряглись, приобретя изысканное сходство с ненатянутыми луками. Глаза цвета денег будто глядели сквозь стену. – Разбуди его, и оба прячьтесь. Что-то сейчас будет.

– Кир…

Кирендаль закричала на свою крошечную подружку:

– Не трать время на споры! Иди!

Перевязанное крыло мешало Тап летать, но она была из породы древесных фей, ловких, как обезьяны. Напуганная тревогой Кирендаль, она стремительно перескочила со спинки кресла на диван, оттуда на пол, пробежала по ковру и выскочила в соседнюю комнату.

Кирендаль прикрыла свои угловатые прелести халатом – не хотелось отвлекаться на поддержание Иллюзии одежды. Растянув Оболочку, она впустила в себя эту новую силу и даже вскрикнула от неожиданности – Поток вошел в нее, как нетерпеливый любовник. Оказалось, что у Потока есть свой запах, интригующий и пока не опознанный ею, хотя она была уверена, что уже сталкивалась с ним раньше…

Отбросив эти мысли, фея сосредоточила свой могучий интеллект на распознавании Потока; когда в дверь постучали условным стуком, она была готова.

Кирендаль протянула воображаемую руку, Поток сам отодвинул задвижку и распахнул дверь.

В холле стояли два ее тайных агента: человек и камнегиб. Взволнованные лимонно-желтые Оболочки обоих покрывал аметистовый налет торжества.

– Просим прощения, Кирендаль, – начал человек, – но мы тут поймали кое-кого и подумали, может, ты сама захочешь поговорить с ним.

Между ними стоял Кейн – руки в стальных наручниках, черная Оболочка опасно пульсирует таинственной жизнью. Прошедшие дни добавили ей черноты, так что теперь Кирендаль едва различала Кейна сквозь сумрак. Потрясенная, она открыла рот, но не могла сказать ни слова: Поток двигался не от него, как всегда, а к нему, точно он был магом, наделенным божественной силой. При этом Поток не проходил сквозь него; одни струи извивались и взвихрялись вокруг, сталкиваясь с другими. Она понимала, что это происходит само собой, без всякого участия Кейна, – и в самом деле, ведь он даже не в мыслевзоре, без погружения в который ни один смертный не может ни видеть Поток, ни тем более повелевать им. Так что же тогда происходит?

– Стража-то не облажалась, а, Кир? – заявил камнегиб. – Сцапали мы его, вот как.

– Не будьте идиотами, – оборвала она верного слугу. – Прекрати ломать комедию, Кейн. Покажи им.

Кейн пожал плечами, и наручники со звоном упали на пол. Одураченные агенты подпрыгнули и схватились за оружие. Кейн поднял руки:

– Мы поговорим или мне сначала приструнить этих щенят?

– Оставьте его, – приказала фея. – Кейн, заходи. А вы двое стерегите дверь. Да смотрите хоть теперь не оплошайте.

Кейн осторожно шагнул через порог. Поток бушевал вокруг него, мешая разглядеть его улыбку. Он закрыл за собой дверь и прислонился к ней спиной. И, как в тот раз, вокруг него закружились призрачные Кейны – двойники отделялись от него при каждом его движении и рассеивались в пространстве. Видно, он был готов к любой неожиданности, раз его копии обрели конкретный облик в Потоке. Если раньше Кирендаль лишь чувствовала их присутствие, то теперь она своими глазами видела эти подвижные сгустки энергии.

– Стой здесь! – резко бросила она ему. – Сегодня новый день, и я ко всему готова. Одно резкое движение – и тебе конец.

Он развел руками:

– Не кипятись, Кирендаль. Я пришел извиниться перед тобой и позволил твоим стражникам скрутить меня, чтобы не убивать никого из них.

– Ты – извиниться?

– Ну да. Я без приглашения влез к тебе в дом в тот раз, связал твоего пажа, попортил крыло твоей дриаде…

Кирендаль глядела на него прищурившись. Призрачные Кейны заслоняли лицо настоящего, мешая разглядеть его выражение, а ей необходимо было понять, искренен он или нет.

– Деньги – вот лучшая на свете форма любви, – сказала она. – Если бы ты вправду хотел извиниться, то позволил бы деньгам сделать это за тебя.

– Я так и планировал.

– Тогда пятьсот ройялов – во столько ты мне обошелся.

Черная густая бровь поползла вверх.

– Многовато за один сломанный стол и фингал под глазом.

– Столько я заплатила Берну. После твоего… ухода… он выгреб у меня всю кассу и был таков.

– Что ж, я возмещу тебе убыток в двойном размере, – сказал Кейн и пожал плечами. – Сдай меня.

Целую минуту Кирендаль смотрела на него не мигая. Кажется, она ослышалась?

Но Кейн продолжил:

– Я серьезно. Ты же знаешь, сколько сейчас дают за мою голову. Пошли гонца к Очам, и я не удивлюсь, если Тоа-Ситель собственной персоной явится сюда за мной и вложит награду прямо тебе в руки.

– Я не понимаю.

– Чего зря деньгам пропадать? Пусть кто-нибудь их получит – почему бы не ты?

– Что за игру ты затеял?

– Не твое дело. Так нужны тебе деньги или нет?

– Что мне действительно нужно, – вырвалось вдруг у феи, – так это понять, что происходит?

Кейн ухмыльнулся, глядя на нее:

– Этого все хотят.

– Мои агенты сообщают мне, что город горит; куда ни повернись, везде народ спорит, Актири Ма’элКот или нет, – новейшая сплетня, которую, кстати, пустили Подданные Арго. А еще говорят, что в городе вот-вот начнется мятеж. Вчера какой-то маг-человек в одиночку повернул вспять воды Большого Чамбайджена, утопил уйму народу в порту и снес мост Рыцарей – спроси меня кто-нибудь раньше, возможно ли такое, я поклялась бы, что нет. Еще я слышала, что этот маг, обладающий Силой, на которую человек просто не имеет права, – твоя бывшая подружка Паллас Рил. Теперь ты сам являешься ко мне в дом и требуешь, чтобы я сдала тебя Очам. Между этими событиями есть связь или мне кажется?

– У тебя надежные осведомители, – бесстрастно сказал он.

Кирендаль ждала продолжения, но так и не дождалась: Кейн молчал точно каменный, даже не моргал.

– Что ты задумал?

– Хочу попасть во дворец. – И он поморщился, словно от внезапной боли, а в ответ на ее недоумевающий взгляд только раздраженно тряхнул головой. – Тебе не обязательно знать зачем. Так ты берешь деньги или нет?

Кирендаль оскалила на него зубы, слишком острые по человеческим меркам, и прошипела:

– А если нет, то что?

Кейн ответил небрежно, как будто разговор шел о безделице:

– Тогда я пойду в другое место.

Но Поток вскипел вокруг него так сильно, заклубился такой чернотой, что Кирендаль невольно спросила себя – чего она упрямится? Ей ведь никогда не претил легкий заработок. Глядя, как распределяется вокруг него Поток, она поняла: противиться желанию Кейна себе дороже. Лучше пойти ему навстречу, иначе сгоришь в огне его Силы, как мотылек в пламени свечи.

– Ладно, – торопливо согласилась она. – Я пошлю гонца и ни о чем больше не буду тебя расспрашивать. Придет день, когда ты сам расскажешь мне все.

– Договорились.

– В твоей жизни, – осторожно добавила она, – действуют силы, мощь которых побивает мое воображение. Я вижу их, точнее, малую их часть, но не понимаю их природы. Ты стоишь в точке их противоборства.

Он ответил ей усмешкой прожженного циника:

– Со всеми так, Кирендаль. Просто обычно мы этого не замечаем.

– Мне заранее жаль всякого, кто встанет у тебя на пути.

– Ага, мне тоже. Давай уже к делу, а? Время не терпит.

10

Услышав, как открылась и снова закрылась за его спиной дверь, Тоа-Ситель повернул голову, окинул вошедшего Берна холодным равнодушным взглядом и снова уставился в окно.

Из окна была видна не только стена Сен-Данналин, окружавшая дворец Колхари, но и замысловатые шпили храма Катеризи и вообще вся западная часть улицы Богов. По ней, залитой багровым светом заката, к дворцу полз экипаж с решетками на окнах, запряженный четверкой вороных, – отчаянная давка на улице не давала коням двигаться быстрее. Теперь, когда мост Рыцарей рухнул, все бедняки и недочеловеки, которым закон предписывал покидать пределы Старого города на ночь, стекались к единственной уцелевшей переправе – мосту Дураков. День выдался не по сезону жарким и заканчивался духотой; глядя на толпу сверху, Тоа-Ситель понимал, что до наступления комендантского часа ей не рассосаться. Он видел потасовки, которые вспыхивали в толпе время от времени: один потный горожанин потерял терпение, когда ему в очередной раз наступили на ногу, другому надоело терпеть тычки локтями в ребра, третьего вытянул хлыстом по физиономии дворянин за то, что тот загородил путь его лошади. Констебли, которых в толпе было всего ничего, заметно нервничали. Вообще-то, в такой ситуации им должны были помогать солдаты, но армию бросили на тушение пожаров, которые по-прежнему полыхали в разных концах города, посылая столбы черного дыма к безоблачному небу.

Сзади раздался голос Берна:

– Ну как, еще не доехал?

Тоа-Ситель кивнул на приближающийся экипаж.

– Едет. Объезд занимает время, знаешь ли, – буркнул он. – Ты, наверное, в курсе, что мост Рыцарей рухнул?

В кои-то веки Берн не клюнул на наживку, а только сказал:

– Ма’элКот хочет видеть Кейна в Железной комнате.

– Какое совпадение, я тоже, – буркнул Тоа-Ситель.

– Как думаешь, где он был?

Герцог раздраженно пожал плечами:

– Выпал из этого мира. А сегодня, после полудня, вернулся. Точнее сказать не могу.

Тоа-Ситель незаметно вздохнул, ожидая язвительных замечаний Берна. И ведь крыть ему будет нечем: Коты Берна свое дело сделали. Правда, Актири сбежали, зато Ма’элКот теперь знает, где они, так что ему останется только руку протянуть, чтобы извлечь их оттуда, если ему захочется, ведь маг, который прятал их до сих пор, лежит, беспомощный, на алтаре в Железной комнате.

А вот Очи не справились с задачей, не высмотрели Кейна. Вместо них его нашла шлюха из недочеловеков, хозяйка борделя «Чужие игры» утерла нос ему, Тоа-Сителю. Он был убежден, что Берн с присущей ему ребячливостью ни за что не упустит возможности поиздеваться над ним, но Граф его удивил. Встав у окна рядом с Тоа-Сителем, он уперся ладонями в подоконник и невидящими глазами уставился на толпу, которая запрудила улицу Богов.

– Нет таких слов… – раздался его громкий шепот, – у меня нет слов, чтобы сказать, как сильно я его ненавижу.

Тоа-Ситель открыто уставился на профиль Графа, уже не столь безукоризненный со сломанным носом, теперь еще кроваво-красный от заката, – и с удивлением обнаружил, что испытывает к нему нечто вроде сочувствия.

– Быть может, Ма’элКот позволит тебе его убить.

– Надеюсь. Очень надеюсь. Но… – Граф повернулся к Тоа-Сителю и грациозно, как он делал вообще все, пожал плечами. – Я не знаю. Я волнуюсь, понимаешь? По-моему, кругом происходит слишком много такого, о чем я не знаю. У меня такое чувство, что все вышло из-под контроля. Не только у меня – у всех нас. Вообще у всех.

Не раз и не два прежде Тоа-Сителю случалось окидывать Берна внимательным взглядом, но теперь ему показалось, что он видит Графа впервые. Берн совсем не пострадал при катастрофе на мосту Рыцарей – пара царапин, оставленных кинжалами той девчонки, которую он убил там, не в счет, – и это лишний раз напомнило Герцогу, что перед ним тот, кого защищает Сила самого Ма’элКота, любимец Императора. Его мужественная красота, могучее телосложение и грация пантеры – все это Тоа-Ситель видел уже не раз, но вот чего он не замечал прежде, так это неожиданной глубины его чувства к Ма’элКоту, заботы о нем, а может, и об Империи тоже. Еще вчера, да нет, сегодня утром Тоа-Ситель поспорил бы на свою бессмертную душу, что Берну недоступны те самые чувства, которые он сейчас походя демонстрировал.

Всю неделю Герцог задавался вопросом: не порождена ли ненависть Берна ревностью к наемному убийце и страхом, что тот может занять в расположении Ма’элКота то место, которое сам Берн занимал до сих пор. Теперь Тоа-Сителю вдруг пришло в голову, что и его собственное злобное презрение к Графу могло быть продиктовано теми же мелочными чувствами; ведь до того, как Берн получил титул Графа и должность командира Серых Котов, он, Тоа-Ситель, был единственным доверенным лицом Императора, его ближайшим советчиком.

«Как странно, – подумал Герцог, – я, тот, для кого читать в душах других – работа, остаюсь загадкой для самого себя».

– И у меня такое же чувство, – сказал он вслух, приходя к внезапному решению. – Берн, ты и я никогда не были друзьями. Вряд ли когда-нибудь и будем. Однако мы слишком увлеклись противоборством и подсиживанием друг друга, наша вражда сыграла на руку нашим противникам. А между тем мы оба служим Императору, просто каждый на свой лад, так давай впредь не забывать об этом. Хватит нам с тобой биться, как двум любовникам, соперничающим за одну даму, пусть между нами отныне будет мир.

И он протянул руку. Берн взглянул на нее так, словно перед ним оказался какой-то непонятный предмет, дернул плечами и пожал ее.

– Ладно, – сказал он. – Мир.

Но тут же повернулся к окну и снова уставился на алую дольку над линией горизонта – последний ломоть истекающего кровью солнца.

– Но с Кейном все равно надо что-то делать. Знаешь, я думал, когда он исчез в первый раз… я думал, что, когда он вернется, Ма’элКот скажет мне: «Убей» – и дело с концом. Но когда я объявил ему, что та сучка из города Чужих требует выплатить ей награду за голову Кейна, он расхохотался – ну, ты знаешь его смех, как будто богатый дядюшка смеется… в общем, ты понял… и велел мне привести его в Железную комнату и оставить там. Знаешь, я подумал, что Кейн просто нравится Ма’элКоту. А может быть, и больше чем нравится. Между ними что-то происходит. Что-то глубокое, вот только не пойму что.

Тоа-Ситель кивнул:

– Согласен. Недели не прошло с тех пор, как Ма’элКот обещал отдать Кейна тебе. И он говорил серьезно, но теперь я не уверен, что он так поступит. Ты наблюдал за ним в то время, когда он был занят Великим Трудом?

– Как он лепит то одного, то другого Кейна и все ломает голову, куда его вставить?

– Да. С той ночи в Сумеречной башне он не лепит никого, кроме Кейна. Всю первую ночь, которую Кейн провел во дворце, Ма’элКот только тем и занимался, что подвергал его магической проверке. С тех пор его одержимость Кейном растет. В последнее время он не думает ни о чем и ни о ком, кроме Кейна. Это чрезмерно, да и опасно.

– Зря я не убил его тогда, в «Чужих играх», – отрешенно произнес Берн, по-прежнему глядя в окно.

– Зря, – согласился Тоа-Ситель. – Но что сделано, то сделано. Надо искать способ избавить Ма’элКота от одержимости. А для этого надо понять ее природу. Что ты знаешь о прошлом Кейна?

Берн пожал плечами:

– То же, что и все. Но я подскажу тебе, где стоит поискать, – в Монастырях.

– Вот как?

– Ага. Ты знаешь, что мой отец монах? Из ордена Экзотериков. Так вот, они там помешаны на записях. Записывают все подряд, вообще все.

– Да, я об этом слышал, – задумчиво протянул Герцог. – И что, они позволят мне заглянуть в их архивы?

– Нет, обычно нет, они же тайные. Но сейчас совсем другое дело. В Монастырях очень озабочены деяниями Кейна…

Размышляя над услышанным, Тоа-Ситель прижал лоб к оконному стеклу и стал смотреть вниз, во двор замка, где стремительно густели ночные тени. Пятеро Рыцарей дворцовой стражи, в тяжелых доспехах, окружили дверцу зарешеченного экипажа, которую распахнул один из Очей Короля. Во дворе вспыхнули факелы. Из экипажа, стоявшего в тени стены Сен-Данналин, вышел человек. Сверху он казался совсем маленьким. И как будто ничуть не тяготился ни наручниками вокруг запястий, ни стальными кандалами на ногах.

– Слишком многие, – протянул Тоа-Ситель задумчиво, – озабочены сейчас деяниями Кейна. Что ж, подождем его в Сумеречной башне.

11

В сумерках отряд верховых констеблей подъехал к улице Богов с запада и стал теснить конями задние ряды, видимо, чтобы заставить толпу двигаться быстрее. Толпа ответила ворчанием и жалобными воплями. Почему их вообще прогоняют из Старого города с наступлением темноты? Кто это придумал? Ма’элКот? И какого черта эти ублюдки со своими клячами так пихаются?

На улице, и без того запруженной народом, вскоре стало не протолкнуться. Пищали дети, зажатые между более крупными взрослыми. Взрослые кричали констеблям: «Полегче, людям же больно!», но капитан констеблей нервничал. Он знал, что буча неминуемо разразится, и хотел, чтобы это произошло на Северном берегу, а не в его районе, поэтому приказал своим людям давить сильнее. Чем скорее улицы Старого города очистятся от этой швали, тем лучше.

Неудивительно, что толпа скоро начала давать отпор.

Настал момент, когда лошади уже не могли двигаться вперед, оказавшись перед стеной шевелящейся плоти: человеческие, магические и первобытные тела стояли плечом к плечу так тесно, что казалось, еще чуть-чуть – и они сольются в единый, невиданный доселе организм. Вдруг какой-то огр протянул когтистую лапу, пальцами выковырнул из мостовой булыжник и запустил им в капитана. Булыжник просвистел у капитана над ухом и упал за спиной его лошади, но толпа подхватила идею.

Камни полетели со всех сторон, напуганные констебли расчехлили тяжелые дубинки и принялись охаживать ими тех, до кого могли дотянуться. Звуки, похожие на барабанную дробь, раскатились по улице.

Кто-то в толпе взвыл:

– Почему вы колотите нас? Разве не вы должны защищать нас от Актири?

Кто-то другой ответил:

– Да ими самими командуют Актири, вот почему! Надо призвать ублюдка Ма’элКота к ответу!

Капитан отдал приказ немедленно арестовать заводилу, но тот как сквозь землю провалился. Зато толпа уже выкрикивала хором:

– Актири! Актири! Ма’элКота к ответу!

Те двое – один задал вопрос, а другой ответил – были Подданными Арго. Энергично действуя локтями, они принялись проталкиваться к ближайшему проулку, очень довольные своей работой, но и по дороге не переставали подогревать толпу громкими выкриками: «Ак-тири! Ак-тири!» Сначала за ними повторяли лишь те, мимо кого они лезли, но вскоре крик отделился от зачинщиков и зажил своей жизнью, а сами они скрылись в проулке.

Тем временем толпа грозно скандировала:

– Ак… ТИРИ! Ак… ТИРИ!

Люди, толкая друг друга, повернули вспять и двинулись на лошадей, которые шаг за шагом начали отступать к началу улицы Богов.

Едва толпа поняла, что путь назад свободен, ее уже было не остановить.

Капитан мог бы скомандовать своим людям отступление и тем сохранить хотя бы видимость контроля над ситуацией. Он мог бы бросить их в отчаянную атаку, и тогда, забив в толпе кого-то насмерть дубинками и зарубив мечами, его люди, может, и погасили бы мятежный дух толпы. Но капитан не предпринял ни того ни другого. Молодой и неопытный, он дрожащим от напряжения голосом кричал своим людям, чтобы те держали строй, – ему казалось, что у него нет другого выхода. Отступление в его глазах было равно предательству, а приказать своим людям избивать тех, кого они вроде как поклялись защищать, он не мог. Капитан замешкался, ища выход, и проиграл.

Одного из констеблей внезапно стащили с лошади, замелькали кулаки, ноги – и констебль исчез. Толпа взревела, точно хищный зверь, отведавший крови.

Так совсем небольшой сдвиг перспективы, видение общей цели, на миг мелькнувшее перед толпой, превратило сборище индивидов, случайно оказавшихся в одном месте в одно и то же время, в единый организм, в котором каждый мужчина, каждая женщина, каждый гном, эльф, огр или фея были клетками. Их отдельные сознания словно бы перестали существовать или, точнее, слились в единый разум более высокого порядка – коллективный разум, который правил единым организмом, и этот организм был голоден.

Не прошло и секунды, как с лошади сбросили еще одного констебля и еще. Отряд распался, уцелевшие повернули коней и бросились наутек, провожаемые улюлюканьем и градом камней.

Когда стемнело, толпа уже вовсю хозяйничала на улице Богов. Бунтовщики поджигали дома – пусть огонь пожаров будет им вместо солнца – и грабили магазины, готовя себе пир.

Толпа изголодалась, и у нее была целая ночь для подкрепления сил.

12

Двое Рыцарей дворцовой охраны втолкнули его в движущуюся комнату, один из них дернул за веревку девятого этажа и присоединился к остальным. Звонкий удар бича пронесся по шахте, заскрипели веревки, когда огры внизу налегли на поворотное колесо и движущаяся комната поплыла наверх.

Кейн ехал молча, сложив за спиной руки и никак не реагируя на взгляды солдат. Те явно нервничали: то и дело слизывали бусинки пота, выступавшие на верхней губе, их влажные руки вцепились в рукояти мечей в ножнах, и, главное, они не сводили с Кейна глаз. Они хорошо знали, что он за птица, и не хотели рисковать. Он даже не удержался от искушения и звякнул своими кандалами: всего лишь раз – полюбоваться, как солдаты подпрыгнут. И они не обманули его ожиданий. Он тихо и невесело усмехнулся.

Он уже слишком стар, чтобы смеяться.

Стар и напуган: не за себя, конечно, не за свою жизнь. Он всегда знал, что ему суждено умереть в Надземном мире. К тому же у него было несколько дней, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что он умрет скоро, может быть прямо сейчас, той же смертью, какой умерла Таланн или тот жрец из Рудукириша во время ритуала Возрождения. Он умрет, побежденный тем, кому он не ровня, с кем бесполезно тягаться.

Так что он боялся не смерти, а того, как бы не облажаться перед ней.

На трибуне Хамского стадиона он не мешкал потому, что видел перед собой цель, ясную и вполне материальную, и, чтобы достичь ее, ему нужно было всего лишь преодолеть некоторое расстояние по грязи и камням.

Здесь цель была по-прежнему ясна, как солнце: Шанна, живая и невредимая, дома. Однако на Земле путь к ней застилался туманом возможного или невозможного. И он был слишком далек от цели, чтобы с уверенностью выбрать единственный верный путь к ней, а ведь в глубине души он знал, что двух путей быть не может, что лишь один из миллиона ведет к желаемому результату – спасению Шанны. Но даже если он не ошибется и найдет эту единственную безопасную тропу, то она все равно поведет его через зыбучие пески, мимо ям, заполненных заостренными кольями, мимо чудовищ, которые жаждут добраться до Шанны.

«Шажок за шажком к свету», – как мантру, повторил он себе и прибавил к ней еще одно давнишнее правило: «Всегда делай вид, будто знаешь, что делаешь. Не показывай никому своей растерянности».

Толстые перекрытия девятого этажа скользнули перед ними и замерли, движущаяся комната остановилась. У выхода его провожатых встречали еще два Рыцаря. Первый Рыцарь шагнул вверх, покидая комнату, но с каждым выходившим человеком уровень пола поднимался немного выше, так что Кейна они практически выносили на руках – стальная перекладина между кандалами не дала бы ему сделать шаг нужной величины.

Обменявшись паролем и отзывом со стражей у входа в Сумеречную башню, Рыцари принялись снимать кандалы с Кейна. Предстоял долгий подъем по винтовой лестнице.

Идя наверх в сопровождении четырех солдат – два спереди и два сзади, – Кейн постепенно осознал, что на лестнице пахнет нагретым металлом, причем нагретым не в горне, а при помощи электричества. От запаха першило в гортани. Когда они поднялись на самый верх и впереди уже показалась распахнутая дверь, Кейн уловил запахи серы и разложения, как будто наполовину мумифицированный труп лежал возле трещины в склоне вулкана, через которую тянуло сернистыми парами.

В комнате на верху лестницы стояли и внимательно наблюдали за его подъемом двое мужчин. Дрожащий свет фонаря падал на них сбоку, и Кейн разглядел, что это Тоа-Ситель и…

– Привет, Берн, – обратился к нему Кейн с наигранной насмешкой. – А я-то думаю, чем тут так воняет.

– Смейся, смейся, пидор, – ответил ему Берн спокойно. – Придет и твоя очередь.

– Ты прямо как моя мать, она тоже всегда так говорила.

Тоа-Ситель без всякого выражения приказал переднему солдату:

– Развяжи ему руки.

Тот нахмурился:

– Вы уверены?

– Так велел Ма’элКот. Развяжи его, и идите вниз.

Солдат пожал плечами, разомкнул наручники, и все четверо затопали по лестнице обратно. Кейн до последнего прислушивался к их затихающим шагам, пока напоказ снимал со своих запястий тонкие лоскутки кожи, натертой грубыми краями кандалов.

– Где ты пропадал эти два дня? – спросил его Тоа-Ситель.

Но Кейн проигнорировал вопрос, а подойдя к окну, посмотрел вниз. В сумерках небо затянуло облаками, на которые снизу падали багровые отблески городских пожаров. Ветер доносил издалека крики, в которых иногда угадывалось одно слово, повторяемое нараспев десятками глоток:

– Ак-тири… Ак-тири…

Значит, Подданные выполняют свою часть сделки; хорошо бы и у него был шанс выполнить свою…

– Красивый отсюда вид, – сказал он.

– Я задал тебе вопрос и жду ответа! – с неожиданной горячностью сказал Тоа-Ситель.

Кейн повернулся к окну спиной и привалился к подоконнику, глядя на мрачные лица своих врагов, освещенные сзади драматическим красным светом.

– У меня для тебя новость, Герцог. Я не обязан тебе отвечать. Хочешь ответов – задавай вопросы Ма’элКоту, пусть он отвечает, если захочет.

Берн делает шаг вперед, его рука медленно ползет к плечу, к торчащей над ним рукоятке Косаля.

– Ах ты, паршивец. Да я тебя убью прямо сейчас.

– Расслабься, Берн. Чего это ты такой напряженный? Или Таланн все же чиркнула тебя ножичком пару раз?

Взгляд светлых глаз Берна опасно темнеет, но голос звучит почти весело:

– Так вот как ее звали? Она не успела мне сказать. Знаешь, какими были ее последние слова перед смертью? Она просила меня: «Берн, трахни меня по-собачьи!»

Кейн встряхнул головой и усилием воли выдал свой напряженный оскал за улыбку.

– Какой ты еще ребенок. Даже жалко, что можно убить тебя всего один раз.

Берн снова шагнул вперед, но Кейн, ухмыляясь, поднял обе руки и покрутил ими так и этак, словно демонстрируя драгоценности.

– Ты опоздал. Надо было начинать, пока у меня руки были связаны. Теперь ты упустил свой шанс.

И он прислонился к подоконнику. Он был уверен – если Берн бросится на него, он легко отправит его полетать сквозь это окошко у себя за спиной. «Посмотрим тогда, как сработает твоя хваленая Защита, когда ты на предельной скорости грохнешься о мостовую внизу».

Но тут Тоа-Ситель предостерегающим движением положил руку на плечо Берна.

– Ты сказал, пусть отвечает Ма’элКот, – заговорил он. – Ты хочешь сказать, что Ма’элКот знает? И что мои поиски тебя были чем-то вроде… э-э-э… развлечения? Что это было – чья-то забава или часть замысла покрупнее?

«О, а почему бы и нет? – мелькнула у Кейна мысль. – Почему бы не посеять разлад в стане противника?»

– Не злись, Тоа-Ситель. Бог, как ты, может быть, слышал, ходит неисповедимыми путями.

– Он издевается над тобой, – сказал Берн. – Ма’элКот так не делает. Он всегда был честен с нами, и ты это знаешь.

Кейн перевел взгляд с одного своего противника на другого. «Когда это Берн и Тоа-Ситель стали „нами“?»

Этого было достаточно, чтобы его желудок завязался узлом от страха.

Он кивнул на массивную дверь из железа, поверхность которого покрывала вязь из серебристых рун:

– Ма’элКот там?

Берн ухмыльнулся:

– И не он один.

Тоа-Ситель шипением призвал его к молчанию.

– Пусть он сам узнает.

Во рту у Кейна вдруг стало сухо и так холодно, как будто он глотнул ледяного ветра арктических пустынь. Кровь запела в ушах.

– Паллас… – прошептал он, и на бесконечный миг между двумя гулкими ударами сердца все, что было в нем рационального, покинуло его, уступив место страшным сказкам, которые в народе рассказывали про Железную комнату.

Во всей Анхане, а то и во всей Империи не было таверны, где, доведись кому-то произнести жарким августовским вечерком эти два слова: «Железная комната», – у всех, кто был рядом, не побежали бы ледяные мурашки по коже. Да что там: узнай Кейн, что Паллас поместили в Театр Истины, он и то не напугался бы так сильно.

Но мысль о Железной комнате пугала его вовсе не потому, что ему предстояло войти туда самому, наоборот, он рвался туда, надеясь, что его появление в этих мрачных стенах поможет той, которая заперта там сейчас.

Кейн оттолкнулся от подоконника, но Берн и Тоа-Ситель встали перед ним плечом к плечу, преграждая ему путь к массивным дверям.

– Когда Ма’элКоту понадобится твое общество, он сам тебя позовет, – сказал Тоа-Ситель.

Кейн ответил:

– Уйди с моей дороги.

– Жди, когда тебя позовут, – сказал Берн и сделал шаг к Кейну, возвышаясь над ним, как башня. – Он не любит, когда его отрывают от дел.

Кейн поднял голову и взглянул в ледяные голубые глаза Берна. Тот стоял так близко, что Кейн одним броском мог бы вцепиться зубами прямо ему в горло. Старая ненависть к врагу не остыла в нем, как никуда не делось и отчаянное желание вырвать ему руки и ноги так, чтобы кровь хлестала из рваных ран, и все же Кейн был очень далек от того, чтобы совершить такую же безрассудную глупость, как тогда, в казино Кирендаль. Нет, теперь он действовал хладнокровно, преследуя одну простую и ясную цель: спасти Шанну.

– До чего же занятно меняется порой наша жизнь, Берн, – сказал он небрежно. – Представляешь, я все еще могу вообразить будущее, в котором ты будешь жив завтра.

Берн презрительно фыркнул. На Кейна пахнуло мясом.

– Держись от двери подальше, тебе говорю.

Кейн чуть подался в сторону, чтобы видеть дверь из-за плеча Берна.

– От какой, от той, что ли?

Искоса он бросил насмешливый взгляд на Тоа-Сителя, потом протянул руку и легко постучал по груди Герцога двумя пальцами:

– Эй, Тоа-Ситель, помнишь, ты недавно говорил мне, что никогда не подойдешь ко мне на расстояние вытянутой руки?

Герцог ощутимо напрягся – он вспомнил скоропостижную смерть Крила в Монастырском посольстве. Этой секунды Кейну хватило, чтобы оттолкнуть его на расстояние вытянутой руки в сторону и проскользнуть между ним и Берном к двери.

Подбежав к двери, он обеими руками схватился за огромное кольцо Уробороса, поднял его, кряхтя от натуги…

– Кейн, нет! – вскрикивает позади него Берн, и в его голосе Кейн слышит страх, причем такой искренний, что поневоле улыбается.

Ухмыляясь, он оглядывается через плечо: Берн и Тоа-Ситель стоят там, где он их и оставил, оба бледные, и одинаковым жестом протягивают к нему руки, словно и хотят остановить его, и боятся, как бы он не отпустил кольцо.

– Ты не знаешь… – говорит Тоа-Ситель хрипло, – ты не знаешь, что может быть внутри…

– Черт, – со смехом отозвался Кейн. – Вы прямо как дети малые. Ладно, расслабьтесь, я не буду стучать.

И он рванул на себя дверь.

Внутри пахло кровью, человеческим дерьмом, которое неоднократно смывали соленой водой, а еще смолой – в жаровне тлели древесные угли. Покой был просторным и таким высоким, что стены и потолок отражали шелестящее эхо шагов Кейна, и все же, когда Ма’элКот поднялся ему навстречу, комната как будто съежилась, в ней, казалось, не осталось уголка, до которого Император не мог бы дотянуться рукой, если бы пожелал.

– Кейн, входи. И закрой за собой дверь.

Кейн пожал плечами и оглянулся назад. Берн и Тоа-Ситель смотрели ему вслед со смесью благоговения, смутной тревоги и глубокой подозрительности.

Он подмигнул им и закрыл дверь.

13

Дверь за спиной Кейна захлопнулась, и комната загудела, словно гонг.

Ма’элКот двинулся ему навстречу, устрашающий, как грозовая туча:

– Я давно жду твоего возвращения.

На нем была накидка из тонкой сетки, которая закрывала его тело с головы до ног, – так малыш, решив поиграть в привидения, накидывает простыню себе на голову; к нижнему краю сетки были приторочены четыре крупных черных камня неправильной формы – они блестели, как гриффинстоуны. Под сеткой на Императоре не было ничего, кроме коротких кожаных штанишек в обтяжку – точно такие же он надевал под одеяние для ритуала Перерождения. Пот блестел на его захватывающей дух мускулатуре, как у бодибилдера, когда тот намажется специальным гелем; его борода и распущенные волосы впитали в себя столько пота, что с них текло.

– Мне нужны от тебя ответы, Кейн, – продолжал он без тени своего обычного, почти отеческого добродушия.

Если бы далекий раскат грома содержал в себе слова, отчетливо произнесенные и разрезанные паузами на смысловые части, то именно с ним был бы сравним бесстрастный, но в то же время угрожающий голос Ма’элКота.

– Паллас Рил – твоя любовница. И Паллас Рил – это Шут Саймон. – Император возвышался над Кейном, словно гора, грозящая камнепадом. Маска спокойствия на его лице дала трещину, когда жилы на его шее вздулись от напряжения. – Ты пожалеешь, что обманул Меня, Кейн.

Но Кейн не слышал его угроз. Не мог слышать. За спиной Императора на пропитанной кровью глыбе песчаника размером со стол лежала хрупкая обнаженная женщина, в которой для Кейна были сосредоточены все надежды и все смыслы.

Ее грудь была тиха. Ее раскрытые глаза безучастно смотрели на круг серовато-коричневого камня в потолке над ней. Связанные вместе руки были запрокинуты за голову, лодыжки тоже связаны, причем удерживавшие их веревки проходили через тяжелые железные кольца на полу. Ее драгоценное лицо покрывали синяки: их, а также мелких повреждений кожи было так много, что они почти сливались в одну большую рану. Кусок льняной ткани, некогда белоснежной, а теперь коричневой от запекшейся крови, местами еще влажно блестевшей темно-красным, стягивал ее грудь. Но взгляд Кейна сразу приковали ее глаза, о, эти глаза…

Широко открытые, они не мигали и не видели, и Кейну было совершенно все равно, что сделает с ним Ма’элКот.

Это мгновение, когда он стоял перед ней и не мог ни думать, ни дышать, длилось, как ему показалось, вечно. Даже сердце в нем замерло, жили одни глаза.

И вдруг, когда ее грудь медленно-медленно приподнялась, а потом так же медленно опустилась, для Кейна настал новый день. Он сам задышал вместе с ней, и все в мире снова обрело для него смысл.

– Но сначала, – сказал Ма’элКот, подойдя так близко, что Кейн почувствовал запах гнили в его дыхании, – Я хочу узнать, где ты был?

Кейн встряхнулся.

– А ты мне кто, мать, что ли? – ответил он насмешливо, как говорил с Берном.

Его спасла быстрота реакции: рука Ма’элКота еще только начинала движение, а Кейн уже сгруппировался и нырнул, так что тяжелая длань лишь наподдала ему сзади напоследок, но от этого удара он полетел по полу кубарем.

«Срань господня, – подумал он, откувыркавшись свое по металлическому полу и собираясь с мыслями, чтобы встать. – Кажется, у меня проблема…»

Ма’элКот прыгнул на Кейна, как кот на мышь, и, набрав полные горсти его черной кожаной туники, оторвал от пола и затряс, как терьер трясет крысу, чтобы переломить ей хребет. Все раны Кейна до единой завопили от такого обращения, их агонизирующий хор как будто прочистил ему мозг.

И он понял сразу несколько вещей.

Во-первых, он умрет здесь и сейчас. Если Ма’элКот не получит ответа, который его удовлетворит, он забьет его здесь прямо голыми кулаками, а ответа у Кейна не было, точнее, он не мог его произнести.

Во-вторых, Ма’элКот решил убивать его голыми руками не от ярости, а потому, что, пока он в этом сетчатом балахоне, ему недоступна магия. Ведь из такой же серебристой ткани был костюм Аркадейла в Театре Истины, и накидки, которые придумал Коннос, были точно такие. Значит, они отрезают его от Потока. Значит, вот как он узнал, кто такая Паллас и что она и Шут Саймон – одно лицо: серебряная сеть освободила его от заклятия Вечного Забвения.

И наконец, в-третьих, и это главное: отрезанный от Силы, которая делает его тем, кто он есть, Ма’элКот уязвим.

А значит, его можно убить.

Прямо сейчас. И прямо здесь.

У Кейна даже голова закружилась. Лучшего шанса у него не будет.

Даже без ножей, которые отобрали у него Рыцари дворца, и несмотря на чисто физическую мощь гиганта Ма’элКота, который выше его на полтора фута и тяжелее примерно вдвое, у него, Кейна, все же есть вполне приличные шансы уложить этого полубога прямо здесь.

Причем другого такого шанса у него точно не будет.

Прямо сейчас.

Тут Ма’элКот снова встряхнул его, да так, что комната запрыгала и завертелась у него перед глазами, и прямо ему в лицо крикнул:

– Где? Отвечай Мне! Где ты пропадал?

– Ладно, – сказал Кейн, – ладно…

Ма’элКот перехватил его так, чтобы держать одной рукой, а вторую сложил в кулак размером с камень для катапульты. Кейн успел выставить вперед обе руки, чтобы они приняли на себя хотя бы часть сокрушительной силы удара. Кулак, который мог запросто сломать ему шею, только выбил искры из его глаз. Кровь из разбитого носа и губ быстро наполнила ему рот.

– Ма’элКот, стой! – сказал Кейн так отчетливо, как только мог, учитывая поврежденный рот. – Ты же убьешь меня… и никогда не узнаешь…

Ма’элКот держал Кейна так, что ноги у того болтались над полом; могучая грудная клетка Императора ходила ходуном, когда он то втягивал в себя воздух, то выпускал его сквозь зубы, сжатые так плотно, что красные пятна выступили от напряжения на лице.

– Я доверял тебе, Кейн, – простонал он. – А Мое доверие дорогого стоит. Я добьюсь у тебя ответа или отниму у тебя жизнь.

Кейн равнодушно встретил его яростный взгляд:

– Поставь меня.

Ма’элКот то бледнел, то краснел от злости. Жизнь Кейна долго висела на волоске, но Император все же уступил слабости многих блестящих умов – любопытству: ему необходимо было знать.

Очень медленно, борясь со своим гневом, он опустил Кейна ногами на железный пол, потом еще медленнее разжал кулак, в котором держал куртку Кейна.

– Говори же.

Кейн притворился, что поправляет одежду, потом сделал вид, что надо вытереть кровь с губ; это дало ему около двух минут на то, чтобы обшарить Ма’элКота глазами в поисках места, куда ударить.

В колено, не защищенное ничем, кроме тонкой кожи штанов? В выступающий пах? Или в нервный узел, называемый солнечным сплетением?.. Нет, бить надо в горло, прямо туда, где между канатами могучих мышц шеи едва виднеется хрящ. Удар должен быть стремительным и точным, рука прямой как копье, кулак твердым. Даже если горло не порвется, мышцы вокруг него сведет от удара, и он не сможет заорать. И тогда плоть будет против плоти, кость против кости, человек против человека; на таких условиях Кейн не позволит себе проиграть.

И Ма’элКот умрет прямо перед алтарем, к которому он приковал Паллас Рил.

И все же, балансируя между нападением и ненападением, зная, что, если он не сделает этого сейчас, Ма’элКот не даст ему другого шанса, глядя в отравленные яростью глаза огромного человека-бога, Кейн вдруг вспомнил строчку из «Гамлета», которую произносит принц, когда застает Клавдия за молитвой: «Он молится! Какой удобный миг…»[2]

Образы понеслись один за другим: они дерутся, Ма’элКот умирает, он освобождает Паллас, распахивает дверь Железной комнаты и видит по ту сторону Берна и Тоа-Сителя – их он не сможет убить раньше, чем они поднимут тревогу и сюда нагрянут Рыцари дворца, охраняющие выход на лестницу. А Ма’элКот – это не Злая Ведьма Запада, и его слуги не будут прыгать от радости, приветствуя свое избавление, и не отпустят убийцу с миром. Императора любят. Его почитают.

К тому же он чертовски хороший Император.

«И один из немногих людей, которых я уважаю, – подумал Кейн, – и не просто уважаю, но восхищаюсь, а уж таких совсем мало».

Хороший человек? Явно нет; но и сам Кейн отнюдь не был хорошим человеком, и знал это. И все же Ма’элКот лучше многих; он, по крайней мере, интеллектуально честен, прекрасно осознает собственную жестокость и никогда не забывает о благе своих Подданных…

Ну хорошо, убью я его здесь и сейчас, а дальше что? Умрет Ма’элКот, умрет Кейн, умрет Паллас, может быть, Берн, может быть, Тоа-Ситель, еще сотни тысяч Подданных Империи могут умереть во Второй войне за Престол, которая обязательно разразится после убийства действующего Императора. Так кому же достанется победа?

Победа достанется Студии: долгая, разрушительная, братоубийственная гражданская война – это как раз то, на что они надеются.

Значит, победит Кольберг.

А это, тут же решил Кейн, не выход.

Отец учил его: забудь правила. Он отмахнулся. Ему казалось, что он и так не обращает на них внимания. А тут он вдруг обнаружил, что есть такие правила, по которым он живет, даже не зная об их существовании, и эти правила буквально везде – это они сделали Кейна тем, кто он есть, они продолжают связывать его по рукам и ногам, они, как проволоки, ведущие к замаскированным минам, попадаются ему под ноги на каждом шагу. И к нему, словно откровение, пришла мысль:

«А может, не стоит его убивать».

Причем не стоит убивать его не только здесь и сейчас, но и вообще. Ведь это правило Кейна: если тебе угрожают, убивай. А он может отказаться быть рабом собственного прошлого.

Так что здесь, в застенке Железной комнаты, он, как ни странно, ощутил новую свободу.

«Все думают, что Кейн – это и есть я, что он – мой предел».

Надо выйти за пределы модели поведения Кейна – он ведь уже сделал первые шаги на этом пути. Нельзя пока оставлять их совсем, надо ходить вокруг да около, пользоваться как оружием самими моделями, которые определяют, чего от него ждут и враги и друзья. Может быть, тогда у него все получится.

Вот именно, все – зачем мириться на меньшем?

Спасти Шанну. Спастись самому. Вытащить Короля Арго из того дерьма, в которое он его втравил. Достать Кольберга. И поквитаться со Студией: спасти Империю от Второй войны за Престол.

Возможность достижения желанных целей маячила перед ним, но такая зыбкая, туманная, что у него захватило дух. Однако он уже ступил на эту тропу, ощупью сделал первые неверные шаги по ней, мимо коварных ловчих ям и болотных «окон», а теперь, когда в нем самом словно взошло солнце, оно сожжет этот туман. Он понимал, что сделал правильный выбор: он ступил на ту тропу, которая приведет его к цели; теперь главное, чтобы ему хватило мужества идти по ней не сворачивая. Стоит ему проявить нерешительность и хотя бы на мгновение поддаться страху, и он пропал. Демоны, которые стерегут этот путь, тут же найдут его, окружат и разорвут в клочья. Но против этого он не возражал.

Среди моделей поведения Кейна была одна, от которой он не собирался отказываться и дальше: если сомневаешься, то наглость тебе в помощь.

Широкая ухмылка озарила его лицо.

– А знаешь что? – весело бросил он прямо в лицо разъяренному Ма’элКоту. – Не буду я тебя убивать.

Глаза Императора удивленно раскрылись, брови сошлись над переносицей.

– А ты решил, что сможешь? Интересно почему?

– Я не совсем правильно выразился: я надеюсь, что мне не придется тебя убивать.

– Хватит увиливать, Кейн. Мне нужен ответ.

– А ты здесь небось целый день, да? Раздражает, поди, когда приходится вести допрос в этой сетке? Ничего удивительного, что ты такой злой. А вообще-то, забавно: в сетке ты не можешь использовать магию, чтобы вытянуть из нее ответы. Без сетки ты не помнишь, какие вопросы ты ей хотел задать и зачем вообще привязал ее здесь. И что тебе остается в качестве орудия воздействия? Боль? Но ты не хуже моего знаешь, что для адептов это вещь несущественная.

Ма’элКот фыркнул:

– Я пальцем ее не тронул. Эти синяки уже были на ней, когда она попала к нам в плен.

Кейн почувствовал, как ему стало легче дышать, словно тугой узел распустился в груди.

– Кейн, Я терпеливый человек, – угрожающе пророкотал Ма’элКот, – но не сегодня.

– Ясно дело, я тоже. Слушай, если ты не снимешь эту сетку, я, может, еще решу попробовать забить тебя до смерти.

Брови Ма’элКота поползли вверх, уголки рта дрогнули: ярость без всяких переходов сменилась изумлением.

– Вот как?

– Ага. Ты, конечно, большой и сильный, но ты не воин. А вот я воин, и без твоей магии я повалю тебя, как мешок с камнями.

– Ты не уйдешь из дворца.

Кейн пожал плечами:

– Раньше уходил.

Ма’элКот, поджав губы, задумался над его словами.

– Вот именно, – произнес он наконец. – А зачем ты завел такой разговор?

– Хочу, чтобы ты понял кое-что, Ма’элКот. – «А заодно забыл о том, где я был». – Если бы я желал тебе зла, то мог бы отнять у тебя жизнь. Прямо сейчас. – И он развел руками, показывая пустые ладони, – этакий жест невинности. – А еще я хочу, чтобы ты снял сетку.

– А это еще зачем? Не надейся, что Заклинание, которое защищает твою любовницу, поможет вернуть ей свободу. Возможно, Я забуду, зачем привязал ее здесь, но я не забуду, для чего нужна сетка, а когда я надену ее опять, то сразу вспомню, кто такой Шут Саймон.

– Не-не-не, ты все неправильно понял. Во-первых, она мне не любовница – она бросила меня несколько месяцев назад. Во-вторых, она не Шут Саймон – в смысле, она не тот, кто поддерживает врагов Империи.

– Оставь это, Кейн. Берн же сам…

– Идиот, и ты это знаешь. Он предположил, что Шут – это она, а она не стала его поправлять. А все потому, что она покрывает настоящего Шута Саймона.

– Хм… – Ма’элКот отвел глаза, потом взглянул на Кейна снова. – Было время, когда он думал, что настоящий Шут Саймон – ты.

Кейн фыркнул:

– Я не такой умный. Хотя он, видать, тоже. Но я знаю, кто он. Хочешь, скажу?

Ма’элКот сложил на груди громадные руки:

– И кто же?

Ложь соскользнула с его языка мгновенно, без промедлений:

– Это Король Арго.

– Невозможно, – тут же отозвался Ма’элКот. – Герцог Тоа-Ситель…

– Повелся на его враки как маленький. Величество сам мне сказал.

– Но… но… – Ма’элКот нахмурился, не в силах подобрать слова.

Кейн едва не расхохотался в голос: вот уж никогда не думал, что увидит когда-нибудь Императора в такой растерянности.

– Хочешь знать, что он делает прямо сейчас? Сними сетку.

– Не вижу…

– Еще бы тебе видеть, – парировал Кейн. – Сидишь тут целый день в комнате без окон, в комнате с такой репутацией, что люди раньше в штаны себе наложат от страха, чем постучат сюда и скажут тебе, что происходит! Да и в Потоке ты ничего не чувствуешь, потому что спрятался в эту дурацкую сетку. Ты все еще хочешь быть Богом для твоих Детей, Ма’элКот? Так вот, они зовут тебя, призывают на помощь прямо сейчас, пока мы тут болтаем. Может, сам выйдешь наружу и посмотришь? Половина твоей столицы горит, пылает в пожарах!

– В пожарах? – повторил за ним Ма’элКот и неожиданно показался Кейну таким юным и беззащитным, как молодой мальчик, которого застали в полусне.

Руки Императора поднялись, как будто сами собой, без всякой его на то воли, потянули сетку изнутри, и она стала сползать с его головы, таща за собой пряди его кудрявых волос, которые упали ему на лицо и на глаза. Отдельные волоски, запутавшиеся в сетке, рвались с едва слышным звуком, который наверняка отдавался треском статического электричества в черепе самого Ма’элКота.

Освободившись, он отшвырнул сетку в угол и замер, подняв голову и насторожившись, словно охотник, заслышавший дальний голос добычи.

Постояв так, он выдохнул:

– Аххх…

Кейн сделал вдох-другой. Ма’элКот не двигался, кажется, даже не дышал: он стоял как соляной столб, уставившись в какую-то невообразимую даль, его лицо лишилось всякого выражения, словно обкатанный рекой камень.

Кейн долго стоял так же напряженно и неподвижно, как Ма’элКот, но наконец заставил себя отвести глаза, повернуться и подойти к алтарю, на котором лежала привязанная Паллас Рил.

Ее широко раскрытые глаза смотрели в пустоту; в них самих была пустота, такая же, как у Кейна в груди, – пустота и безжизненность. Кровь засохла у нее в ноздрях, волосы свалялись, в них забился какой-то речной сор и обрывки водорослей. Его рука уже двинулась к ее лицу, чтобы вытащить из волос соринку, как вдруг внутренний голос, живущий в самой жестокой и циничной части его «я», насмешливо произнес: «Что, не страшно и тронуть ее теперь, пока она привязанная?» Он отдернул руку и залился краской стыда.

– Паллас… – позвал он тихо-тихо, чтобы его не услышал Ма’элКот, и нагнулся к ней, чтобы заглянуть в ее пустые глаза. – Паллас, где ты?

При звуках его голоса грудь Паллас вдруг поднялась, точно наполненная невидимым приливом, а вместе с дыханием вернулось и сознание.

– Кейн… – сказала она. В ее голосе он слышал невыразимые оттенки смыслов, которые он даже не пытался интерпретировать. – Ты такой живой…

У него бешено защипало глаза.

– Я не понимаю…

– Я в безопасности, Кейн, – продолжала она чуть слышно, глядя на него как будто из дальней дали. – Мне никто не может причинить вред… спасай себя…

– Паллас… – беспомощно прошептал он.

Свет уже гас в ее глазах, когда она добавила совсем тихо:

– Я так много поняла теперь… мы должны были быть счастливы… прости меня за твою боль…

И она ушла в ту таинственную даль где-то в глубине себя, из которой совсем недавно вышла, и унесла с собой его сердце.

«Я клянусь тебе, что я все исправлю. Все. Клянусь».

Пока он стоял перед ней, застыв в мечтах о несбыточном счастье, Ма’элКот подошел к нему сзади и ухватил его за шею. Его пальцы сжались на шее Кейна, точно челюсти дракона.

– Что ты НАДЕЛАЛ?

Под тяжестью императорской длани Кейн рухнул у алтаря на колени. Мощная хватка почти перекрыла ему кислород.

– Ма’элКот… что?..

– Мои Дети кричат от боли и страха; они корчатся от ужаса и истекают кровью в мучениях; и это сделал ты!

«Может, все-таки зря я его не убил?» – подумал Кейн, когда у него потемнело в глазах. «Как он узнал?» – мелькнула в голове запоздалая мысль.

Он еще пытался бороться, говорить, отрицать правду, но железные пальцы Ма’элКота стиснули его горло так, что нельзя было протолкнуть ни слова, словно удавка, они пережали ему дыхательное горло, и в комнате стало темно.

– Их муки эхом отдаются в Моем сердце; острыми когтями рвут Мне живот. Я навлек на них эти несчастья, Я, Тот, кто готов ради них висеть на Древе Богов! Это случилось потому, что Я привел в Анхану тебя, потому, что убийство следует за тобой по пятам так же верно, как стаи воронья за армией. Я, зная об этом, привел тебя в Мой город, чтобы ты избавил Меня от мелкой напасти, меньшей, чем шип в боку, меньшей, чем укус паука, и вот теперь Мне конец…

От высот апокалиптической ярости его голос соскользнул к озадаченному изумлению, а его прекрасные глаза наполнились крупными слезами, похожими на прозрачные драгоценности.

– Мои Дети молят Меня о спасении, об уменьшении их страданий. Другие молятся меньшим богам, но кому возносить мольбы Мне? Кому? Я поставил Себя на равных с богами, и нет теперь никого, кому Я мог бы принести Свою боль.

Рука на шее Кейна разжалась, и он растянулся на полу, как тряпичная кукла, судорожно хватая ртом воздух. Комната перед его глазами постепенно светлела.

Он понимал: Ма’элКот ничего не знает о том, какова была доля непосредственного участия Кейна в том, что творится сейчас в его столице. Он возлагает на него метафорическую ответственность: Кейн навлек испытания на город самим фактом присутствия в нем, и Кейн не спешил исправлять это заблуждение.

Возвышаясь над ним, подобно громадной иконе в Большом зале, Ма’элКот занес кулак, чтобы раздавить его одним ударом, словно таракана, но передумал. Его лицо исказилось болезненной ненавистью, как будто Кейн был зеркалом, в котором он видел себя, и это зрелище причиняло ему боль.

– Я стану хуже, чем ты, если убью тебя за это, за Мой грех, – сказал он.

Помогая себе руками, Кейн поднялся сначала на колени, подождал, пока перестанет кружиться голова, встал на ноги и отряхнулся.

«С этим парнем главное, – подумал он, – бесить его как можно больше, чтобы не давать ему думать. Лучшие мозги в мире не помогут, если ты слишком зол, чтобы пользоваться ими».

– Знаешь, что мне интересно? – начал он решительно. – Когда это ты стал таким нюней?

Ма’элКот открыл рот, потом снова закрыл. Его глаза вылезли из орбит, жилы на шее набухли.

– И ты смеешь?!

– Да я все что угодно смею, – заявил Кейн. – Затем я тебе и понадобился. Может, перестанешь уже скулить и займешься делом?

– Делом?.. – повторил Ма’элКот, и молнии сверкнули в его глазах. – Я тебе покажу дело!

Ма’элКот протянул к Кейну руку так стремительно, что тот даже не подумал уклониться от неизбежного. Пальцы Императора вцепились в его тунику и вздернули его в воздух.

«Знаешь что, – беспомощно подумал Кейн, – достал ты меня уже лапать».

Ма’элКот поднял глаза к потолку и взмахнул свободной рукой; в следующий миг он без всякого предупреждения согнул колени, оттолкнулся от пола, прыгнул и, словно ни чуточки не тяготясь ни весом Кейна, ни своим собственным, прошел вместе с ним прямо сквозь камень потолка.

Кейн невольно зажмурился, когда каменный потолок рванулся ему навстречу, но песчаник неожиданно оказался не тверже густого белого тумана и выпустил их в пропитанную дымной вонью ночь. Когда Ма’элКот осторожно опустил его ногами на камень, тот уже снова затвердел, и Кейн обнаружил, что они стоят на крыше Сумеречной башни дворца Колхари.

Над раскинувшимся вокруг городом стояли колонны дыма и пепла, мощные, как при извержении вулкана; они тянулись к ясному звездному небу, и звезды гасли одна за другой, скрываясь за сгущающимся пологом, так что на улицах Анханы скоро не осталось иных источников света, кроме зловещего оранжевого пламени пожаров.

– Ни ветерка вокруг, – проворчал Ма’элКот, – а пожары расползаются.

– Ага, точно, – поддакнул Кейн. – Думаешь, это случайность?

Ма’элКот расправил плечи, его грудная клетка раздулась, грозясь вот-вот лопнуть. Что-то стихийное и дикое мелькнуло в его глазах, они зажглись зеленым светом, отблески которого Кейн видел на камнях вокруг них.

– Они думают, что я буду спокойно стоять и наблюдать, как они жгут Мой город?

Не успел Кейн собраться с мыслями, как Ма’элКот воздел руку к небу, словно черпая Силу оттуда. Кейн уже видел у него этот жест в Большом зале и теперь метнулся в сторону от устремленного вперед кулака. Прямо над ними ударил гром, и башня под их ногами содрогнулась до самого основания.

Далеко-далеко, на восточной оконечности Старого города, вблизи Шестой башни, пламя, вырывавшееся из окон огромного дома, вдруг застыло и… погасло, точно его никогда и не было, даже дымок не курился над крышей.

«Христос всемогущий, – подумал Кейн, тряся головой, чтобы избавиться от звона в ушах, который стал почти таким же громким, как до этого был гром. Он даже представить себе не мог, что́ надо было сделать, чтобы получить такой результат. Его знания о магии были слишком примитивны. – Неужели он и впрямь все может?»

Ма’элКот опять поднял руки к небу, и Кейн сказал:

– Глупо это как-то, тебе не кажется?

Император стремительно повернулся к нему – руки воздеты, в глазах пляшут зеленые молнии.

– Остерегись, Кейн…

– Бла-бла-бла! Потом пугать будешь, а пока лучше подумай, что ты делаешь. Ты что, собираешься стоять здесь всю ночь и попусту разбрасываться Силой? Не пройдет и часа, и каждый пожар, который ты потушишь сейчас, будет пылать с новой силой, а может, даже сильнее, чем раньше.

Рука Императора медленно опустилась, зеленое пламя в глазах угасло.

– Ты прав. Более чем прав: Я сражаюсь лишь с частью проблемы, и не самой большой. Буря, – безрассудно добавил он, – шторм, вот что нам нужно, ливень, который зальет все костры и загонит бунтовщиков под крыши… но Я уже услал такую погоду в Каарн. На возвращение грозового фронта уйдут часы… А тем временем Анхана будет пылать; Я не могу тушить пожары, пока вызываю бурю, и не могу вызывать бурю, пока…

Голос Императора прервался, и Кейну стало на мгновение жалко этого человека, который, судя по всему, испытывал настоящее горе.

– Да, плохи дела. Но у меня есть для тебя новость. Это еще не худшая из твоих проблем.

– Есть и еще?

Кейн кивнул:

– То, что ты видишь сейчас перед собой, – это лишь верхушки. Результат более глубоких проблем. Знаешь, чем вызван этот мятеж?

– Ну, полагаю, что страхом…

– Вот именно, – подтвердил Кейн и, прищурившись, обвел глазами горящий город. Выдержав достаточную для пущего драматического эффекта паузу, он сказал: – Они боятся, что ты – Актири.

И посмотрел прямо на Ма’элКота, желая убедиться, что его слова возымели должный эффект.

Императора точно дубинкой по голове огрели. Он только и сумел каркнуть через сведенное судорогой горло:

– Как?

– Ты сам этого добился, – начал объяснять Кейн, стараясь удержаться от злорадства. – Твоя охота на Актири напугала народ. Ты так умело нагнал на людей страху, что неудивительно, что этот страх в конце концов обратился против тебя. Говорю тебе: за всем этим стоит Король Арго.

Он всматривался в лицо Императора, стараясь не пропустить проблеск понимания за маской боли. Удалось ли ему убедить его? Информацию надо было сообщить сейчас, пока она еще свежая и имеет видимость ценных разведданных; через час-другой Очи Короля принесут ему те же известия, и тогда у Кейна не останется козырей.

– Слухи в этом городе распространяются с быстротой пожара, ведь не меньше половины всех нищих Анханы – Подданные Короля Арго, – продолжал он. – И нет ничего удивительного в том, что люди им верят. Твоя охота на Актири научила людей с подозрением относиться к любым странностям в поведении соседей, потому что ведь каждый может оказаться Актири. Стоит ли удивляться, что люди заподозрили в Актирстве тебя, ведь у тебя столько странностей!

Купится он или нет?

– Но это же бессмысленно! – возмутился Ма’элКот. – Зачем Мне, столько сделавшему ради…

Кейн осмелился и положил ладонь на скользкий от пота бицепс Ма’элКота, заглянул ему в глаза и с сожалением покачал головой:

– Ты на все смотришь рационально, Ма’элКот. Ты ищешь разумных ответов на неразумные вопросы. Поэтому тебе никогда их не понять.

– Но ведь они рано или поздно вспомнят…

– Вот именно. Или поздно. Но город уже будет лежать в руинах, а каждый оставшийся в живых дворянин объявит тебе войну. И тогда заполыхает вся Империя. На мой взгляд, у тебя есть только одна возможность – уничтожить Королевство Арго. И времени у тебя совсем немного – примерно сутки.

Рука Ма’элКота машинально накрыла руку Кейна и сжала ее.

– Сутки…

– Останови его, пока все не вышло из-под контроля. Останови его, пока не вмешались дворяне.

– Да. Я остановлю его. Я введу в город войска, а если придется, то дотла сожгу Крольчатники. Все равно это давно пора было сделать.

– И ты падешь.

Кейн слизнул кровь с губ и изобразил ухмылку.

А ведь это было похоже на драку – то, что он делал сейчас, на крыше башни; драку другого сорта, но все-таки драку. Он боролся за свою жизнь, за жизнь Шанны и величества. Всего пару часов назад он думал, что предал лучшего друга; теперь он понимал, что стоит ему подтолкнуть Ма’элКота в нужном направлении, и предательство может превратиться в нечто совсем иное. Все, что он наобещал величеству, чтобы втянуть его в эту авантюру, может обернуться правдой.

Надо удержать Ма’элКота от военного решения проблемы по одной простой причине: оно сработает.

«Считай это схваткой», – повторил он себе. Тактика, к которой он обычно прибегал в рукопашном бою, не подведет его и тут. Надо атаковать не переставая, бить в одну цель с разных сторон, ломить вперед, пока оборона противника не ослабнет. Не давать ему времени опомниться, не давать ему времени определиться с ответной тактикой.

Поняв, что между обычным боем и тем, что он делает теперь, есть много общего, Кейн почувствовал себя увереннее. Приравняв любое решение Ма’элКота к ответному удару, он понял, что, как всегда в драке, каждый ответный удар открывает новые возможности, новые окна для нападения, и в них-то и надо бить. Скоординированный удар военных по Крольчатникам, разумеется, достигнет своей цели, значит надо добиться, чтобы этого не случилось.

– Военные Короля не поймают, – сказал он. – Его Подданные знают пещеры под городом как свои пять пальцев. А пещер там – целые мили. При первом намеке на вмешательство военных они просто уйдут под землю, в буквальном смысле, и на то, чтобы выкурить их оттуда, понадобятся дни, а то и недели. У тебя нет столько времени.

– Мне оно и не нужно, – сказал Ма’элКот. – Я притяну этих людей к Себе, как притянул тебя, Кейн. Я использую Мою Силу…

– Да? Если это так просто, то почему же ты искал меня целых два дня и не мог найти?

На лбу Ма’элКота забилась жилка. Мускул задергался в уголке рта, и он не ответил.

– А я тебе скажу почему, – продолжал Кейн. – Я был с Королем.

– Где? Где это место? Где ты был?

Ма’элКот кинулся на него, и его гигантская рука схватила бы его снова, но на этот раз Кейн ускользнул: он проворно отскочил в сторону и зашел Императору в тыл. Ма’элКот стремительно развернулся, и Кейн примирительно поднял руки ладонями вперед.

– Ну все, хватит, – сказал он. – Нечего меня лапать, надоело уже. До сих пор я был снисходителен, но не искушай меня больше. А то я уже начинаю злиться.

Ма’элКот развернул плечи:

– Ты дашь Мне ответ, которого Я требую, или Я покажу тебе, что значит злиться.

– Хочешь сказать, я зря надеялся на извинения, а? – без тени усмешки спросил Кейн. – Дело вот в чем: ты знаешь, как сильно скала вокруг Донжона замедляет Поток? Так вот, скала, на которой стоит город, действует точно так же, и Подданные это прекрасно знают, потому они и пользуются пещерами. У Короля есть маг Аббаль Паслава. Он ушлый парень, и, кстати, все это во многом его идея. Так вот, он отыскал под городом такие пещеры, куда Поток даже не дотягивается.

– Сила Моей воли не может противостоять какой-то скале? Не верю.

– Нет? Тогда почему ты не мог меня найти? – просто спросил Кейн.

Ма’элКот нахмурился и промолчал.

– Все очень просто: не иначе как грубой силой Короля из тех пещер не вытащить, а у тебя нет на это времени. Значит, если ты пойдешь против него с армией сейчас, то потеряешь единственное преимущество, которое имеешь: он не знает, что ты уже все знаешь. Он не знает, что ты уже знаешь, что Шут Саймон – это он и что он стоит за всеми этими делами. Это твой шанс, Ма’элКот. Твой большой шанс. Воспользуйся им и вымани его наружу.

Ма’элКот поглядел на город, и его многочисленные пожары отразились в его зрачках.

– Но как? Как Я успею?

Кейн усмехнулся:

– Ну, это как раз легко. Паллас Рил у тебя, так?

Ма’элКот снова повернулся к нему, нахмурился, и его глаза опять затуманились.

– Паллас Рил? Да… да, она здесь. Но при чем тут она?

– Это нельзя объяснить, Ма’элКот. Тебе придется просто поверить мне на слово. Но она завязла в этом деле по самые уши. Ее ведь взяли, когда она помогала Актири, помнишь?

– Да, ах да. Это все действие того заклятия… Я чувствую, как оно тянет…

– Ясно все, брось, это не важно. Я расскажу тебе, что важно по-настоящему: величество рассчитывает на то, что это Заклинание собьет тебя со следа. Он еще не знает, что у тебя есть серебряная сетка, которая нарушает действие Заклинания.

– Да, верно, сетка, да…

– Ты же еще Император. Когда ты говоришь, люди слушают. В твоем распоряжении все пажи «Имперских известий». Ты можешь вызывать бурю. Спаси же этот город. А наутро разошли всех пажей и глашатаев до единого с одним известием: в полдень ты сам ответишь своим хулителям. Ты покажешь всем, кто тот злой гений, который стоит за бедами и несчастьями, постигшими город в последнее время. А сделаешь ты это вот как: ровно в полдень ты отвезешь Паллас Рил в какое-нибудь публичное место – например, на тот новый стадион на Южном берегу реки, стадион Победы, где тысячи и тысячи горожан станут свидетелями. Прямо перед ними ты совершишь над ней то Заклинание, которое совершал над Актири, захваченными в твоем дворце. Ты убьешь ее и магическим путем прочтешь ее воспоминания. И сделаешь это публично, так чтобы все видели. Тебе же нечего скрывать, верно?

– Но… но какую пользу это принесет?..

– Тебе – никакой. Ты ведь и так уже все знаешь, зато величество этого не знает. Понимаешь? Ему придется действовать, чтобы прикрыть себя. Он не может позволить себе так подставиться. Если все будут связывать его с делом Актири, дворяне не захотят восстать вместе с ним, и у него ничего не выйдет. А между публикой на стадионе пусть будут твои люди: Коты в гражданском платье, и они возьмут его, как только он пошевелится.

– Ты думаешь, он попытается спасти Паллас Рил? – спросил Ма’элКот скептически.

– Черт, нет, – ответил Кейн. – Она для него даже не наживка. Наживка – ты.

– А… – Ма’элКот опять смотрел точно издалека. – Кажется, Я начинаю понимать…

– Она ему без интереса, вообще. Нет, он, конечно, убьет ее, если ты ему дашь. Но он ищет шанс убить тебя.

– И что, у него будет такой шанс, Кейн? Этот его Паслава – маг такого же могущества, что и Паллас Рил?

– Может быть, но я разберусь с ним сегодня… Слушай, у меня тут возникла идея, – сказал Кейн так, будто эта мысль только что пришла ему в голову. На самом деле он знал, что Ма’элКот рано или поздно сам до этого додумается, так почему бы не заработать очков, подсказав ему эту мысль раньше? – А зачем тебе вообще подвергать себя опасности? Ты же нужен Империи, безрассудные поступки – это не для тебя. Ты ведь умеешь делать правдоподобные Иллюзии – фантазии, кажется, их зовут – или нет? Ну, знаешь, как та эльфийская шлюха, которая заправляет сейчас Лицами?

– Кирендаль, – задумчиво подсказал Ма’элКот. – Да… думаю, да.

– Ну тогда тебе даже выставляться не придется. Сидишь себе здесь, в Сумеречной башне, изготавливаешь Иллюзию самого себя, заставляешь ее дышать, двигаться, говорить – короче, все как положено. Все совершенно безопасно. Просто проведешь всю операцию как фантазию. Черт, да тебе тогда и Паллас не нужна, ты и вместо нее можешь послать Иллюзию. Тебе ведь это несложно, а?

Кейн внимательно следил за тем, как проворачиваются колесики в мозгу Ма’элКота, пока тот обдумывал предложенный ему выход, заходя то с одной стороны, то с другой, прикидывая возможные последствия.

– Нет, – наконец медленно произнес он. – Нет, Паллас придется послать на стадион по-настоящему. есть предел даже тому, что Я могу сделать с Иллюзией. Все должно быть убедительно: игра света и теней, ветерок, играющий с Моими кудрями, даже Мой голос. Ведь Я буду слышать его только в уме, а Мне придется спроецировать его на полный стадион людей, причем каждый должен будет слышать его так, как услышал бы по-настоящему. Осечки очень опасны, их попросту не должно быть, иначе мы выдадим наш план нашему врагу.

– Нет, не надо! – тихо, с отчаянием в голосе взмолился Кейн. – Прошу тебя, не отправляй ее туда. Это же так опасно. Прошу! – А про себя он думал: «Пожалуйста, не бросай маленького кролика в терновый куст». – Я помогу тебе, Ма’элКот. Я сделаю эту работу за тебя. Но если Паллас будет грозить опасность, то мы не договоримся.

Ма’элКот шагнул к Кейну и, возвышаясь над ним, точно башня, заглянул ему прямо в глаза:

– Итак, значит, все дело в женщине.

Кейн молчал; его сердце билось так сильно, что он боялся отвечать – вдруг его удары заглушат слова.

– За последний час Я не меньше двух раз был близок к тому, чтобы убить тебя собственными руками, – продолжал Ма’элКот тихо. – Король Арго – твой близкий друг, по крайней мере еще недавно был им. Он дал тебе титул Почетного Барона Арго, принимал тебя под своим кровом, делился с тобой хлебом и вином, а может быть, и тайными мыслями, а ты выдал его мне. И все ради женщины. Ради Паллас Рил.

– Она у тебя. Она нужна мне, – прохрипел Кейн. – Когда этот план сработает, она не будет тебе нужна. Отдай ее мне.

– Зачем? Ты ведь говорил, что вы больше не любовники.

– Это был ее выбор, не мой. – Кейн выпрямился и со спокойной уверенностью посмотрел прямо в глаза Императору. – Я люблю ее, Ма’элКот. Всегда любил. Пока она жива, у нее всегда будет шанс передумать насчет меня.

Это была правда, и он не стал ее скрывать; пусть Ма’элКот прочтет по его лицу, что он не врет ему сейчас, и тогда правда зашпаклюет шероховатости его лжи.

– Даже теперь, когда ты предал Короля Арго?

– Даже после этого. Он сам предал ее, первым. – Кейн отступил на шаг, чтобы не мешать правде развеваться вокруг него подобно стягу. – Она начала это совсем не для того, чтобы быть против тебя, Ма’элКот. Она никогда не собиралась бросать вызов твоему правительству и вредить кому-то, пока Коты не начали атаковать ее на каждом шагу. Тут ей пришлось защищаться, а до этого она просто хотела спасти жизнь кучке ни в чем не повинных людей.

– Не такие уж они невинные… – начал было Ма’элКот, но Кейн перебил его:

– Чепуха. Политика ее не интересует, ясно? Зачем ты начал всю эту историю с Актири, я не знаю, это твое дело; но эти люди никакие не Актири, и она знает это не хуже тебя. Она же… э-э-э… кхе… – Кейну пришлось прокашляться сквозь невесть откуда возникшее ощущение комка в горле. – Она героиня, Ма’элКот. Самая настоящая героиня. Не то что я… или ты, уж извини. Она из тех, кто не может стоять в стороне и смотреть, как убивают невинных, вот поэтому она в это и влезла.

– Мм… – прогудел Ма’элКот. – Если она такая героическая личность, то как она вообще связалась с человеком вроде тебя?

Кейн встряхнул головой и отвел глаза:

– Не знаю. Наверное, она думала, что сможет и меня спасти…

Тут он понял, что Ма’элКот отвлек его от основной темы, и с усилием вернулся к делу:

– В общем, Король Арго увидел возможность ударить по тебе, прикрываясь ею, а через твою охоту на Актири он увидел возможность разрушить все, что ты уже построил. Но она на это не соглашалась. Свержение правительства никогда не входило в ее планы. Они поссорились, и она пригрозила ему разоблачением. Вот тогда он ее и предал. Продать ее через Тоа-Сителя он не мог, это открыло бы Герцогу глаза на его двуличность. И тогда он подкупил Ламорака.

Ма’элКот поднял брови:

– Вот как? Значит, Ламораку платят и Коты, и Король Воров? Вот это предприимчивость.

– А ты разве не удивился, когда Ламорак рассказал про баржу после того, как ты едва не запытал его до смерти?

Тут Кейн, конечно, рискнул, но не так сильно: он был почти уверен, что именно Ламорак привел Котов к мосту Рыцарей.

– Да, – протянул Ма’элКот, – действительно, Я был удивлен. Теперь многое начинает проясняться…

– Но ты разрушил все планы величества, когда захватил ее в плен живьем. Он-то надеялся на совсем другой исход. Убить ее сам он не мог – его люди не поняли бы такого шага. Они там, в Королевстве, еще сохраняют кое-какие понятия о чести, хотя большей частью иллюзорные. Короче, Король надеялся, что всю грязную работу выполнит за него Берн, но Берн облажался. Паллас осталась жива. Вот почему ему пришлось начать действовать. Отсюда мятежи, пожары и сплетня о том, что ты Актири. Ему надо было нанести тебе такой удар, чтобы ты отвлекся от нее и не успел ничего у нее выведать, а уж потом стало бы слишком поздно. Теперь понимаешь?

– Да… – задумчиво протянул Ма’элКот. – И когда Мой иллюзорный Император якобы убьет ее на стадионе, на глазах у всех ее врагов, то они перестанут бояться, что она проговорится и выдаст их.

– Вот именно, – сказал Кейн. – А мы с ней убежим куда-нибудь далеко-далеко и будем жить там долго и счастливо.

– Но если ее враг – Король Арго, то почему она противится Моим усилиям? Почему она ничего мне не расскажет?

– Она же героиня, – ответил Кейн пересохшим ртом. – Как она может кого-то выдать? За это я ее и люблю. а ты, если хочешь получить от меня помощь, оставь ее здесь, во дворце.

– Я уже объяснил тебе, в чем тут сложность, – начал Ма’элКот, но Кейн снова перебил его, рубанув ладонью воздух так, что это нельзя было понять иначе, чем угрозу.

– Не начинай опять про свои проблемы, – сказал он. – Кто из нас двоих бог? Или ты хочешь сказать, что твоих божественных силенок не хватит на то, чтобы создать обычную Иллюзию на благо своей Империи?

Император грозно нахмурился:

– Ты сомневаешься в Моих силах?

– Сомневался как раз ты, а не я, – парировал Кейн.

Взгляд Императора снова затуманился – он, очевидно, уже прикидывал, как все будет происходить там, на залитой солнцем арене южного стадиона.

– Что ж, может быть, и получится, – сказал наконец он. – Трудно, конечно, но не невозможно. И уж конечно, на такой подвиг не способен ни один смертный, так что это даже интересно. Однако нельзя пренебрегать силой Паллас – если Моя воля хотя бы на миг ослабит контроль за ее волей, она сможет найти способ вернуться к Потоку и пробить Мою защиту.

– Ну так засунь ее в Донжон, – пожал плечами Кейн.

Ма’элКот задумчиво сдвинул брови:

– Полагаю…

– Надежнее места не найти, – легкомысленно добавил Кейн. – К тому же скала не пропустит к ней Поток.

– Да… – медленно произнес Император. – Полагаю, что в Донжоне вполне надежно.

«Вот и продолжай так думать. Слишком уж ты легко сдался, значит точно задумал что-то другое. Вот и славно, – мысленно добавил Кейн, – и у меня другой план тоже есть».

Взгляд Ма’элКота снова сосредоточился на Кейне.

– Это можно сделать. Даже если Иллюзия не удастся, Я ничего не теряю. Каков бы ни был итог, Я все равно соберу достаточно людей, перед которыми разоблачу Короля Арго, так что риск совсем невелик. Кейн, Я недооценивал тебя. Ты потрясающе умен.

Озабоченность в чертах правителя сменилась твердой решимостью.

– Мы сделаем это вместе. «Потерять» условный труп Паллас Рил будет легко. Еще легче подложить на его место другой. Похожий. Когда дело дойдет до сожжения. Прими мою благодарность, Кейн. Когда все это завершится, Моя благодарность обретет более ощутимые формы: Я дам тебе титул, и земли, и вассалов, которые будут во всем послушны тебе. А еще Я отдам тебе жизнь Паллас Рил.

«Черт возьми, – изумленно подумал Кейн. – Никак сработало?»

14

Кейн стоял у алтаря, где лежала связанная Паллас, пока Ма’элКот говорил с Тоа-Сителем и Берном. Кейн клял свою беспомощность, потому что ничего не мог сделать для Паллас здесь и сейчас, хотя бы наготу ее прикрыть. Правда, от этого стало бы легче скорее ему, чем ей: там, где она была сейчас, в той дальней таинственной дали, она совершенно потеряла связь со своим телом.

Он наблюдал за лицами Герцога и Берна, а те не сводили глаз с Императора, который ходил по Железной комнате туда-сюда, отдавая приказы. Впрочем, Берн успевал еще бросать похотливые взгляды на голое избитое тело Паллас на алтаре, а один раз, увидев, что его застиг за этим Кейн, он медленно и подчеркнуто похотливо провел языком по губам.

Вот когда Кейн с запоздалым сожалением понял, в чем состоит главный недостаток его плана: он не предусмотрел в нем возможности собственноручно грохнуть этого больного на голову ублюдка.

Зато Тоа-Ситель смотрел на невероятно прекрасное лицо Императора неотрывно. За привычной маской вежливого равнодушия скрывалась озабоченность Герцога, граничащая со страхом. Когда же Ма’элКот поведал своим приближенным, что истинным врагом является Король Арго, краска залила лицо Герцога, и он пробормотал:

– Не верю. Ни одной секунды не верю.

– Веры от тебя никто и не требует, Тоа-Ситель, – повернулся к нему Ма’элКот. – А вот повиноваться тебе придется.

– Но… но… вы не понимаете! – выпалил Тоа-Ситель. – Кому вы верите, Кейну? Разве вы забыли о разрушениях, которые всегда идут за ним по пятам? Забыли Донжон? Забыли Войну за Престол?

Ма’элКот шагнул к нему, навис над ним, его лицо потемнело так, словно туча вдруг закрыла солнце.

– Я не забыл. Помни и ты: Я – Ма’элКот. Это Моя Империя, и Я распоряжаюсь ею по своему усмотрению. Как и этим городом, как и твоей жизнью, Тоа-Ситель.

Герцог не дрогнул, но взгляда Императора все же не вынес и опустил глаза. Ма’элКот тут же смягчился и дружески положил руку на плечо верного слуги:

– Мне понятна твоя тревога, Мой Герцог, однако не забывай – разрушения, которые сопровождали Кейна, неизменно оборачивались к Моей выгоде. Сначала Война за Престол привела Меня к власти, потом резня в Донжоне приблизила Меня к победе над Моим заклятым врагом. Я не прошу тебя верить сейчас на слово Кейну, верь Моему суждению.

Тут вышел вперед Берн. Ухмылка на его лице была кривой из-за того, что он прикусил губу изнутри. Он спросил:

– А где в это время будет сам Кейн? Я бы на твоем месте запер его здесь, чтобы иметь возможность приглядывать за ним в любое время.

– А тебя Я не спрашивал, Берн. – Ма’элКот наклонился, поднял с пола серебряную сетку, одним движением могучего запястья скрутил ее в узел – довольно увесистый из-за нашитых по краю гриффинстоунов – и швырнул этот узел в Кейна. – У Кейна есть в этом деле своя роль.

Кейн поймал сеть одной рукой, расправил ее, встряхнув, и принялся аккуратно сворачивать ее заново.

– В плане есть одно слабое звено – это Аббаль Паслава. Его еще зовут Чародеем, и он что-то вроде домашнего волшебника в Королевстве…

– Мы все знаем, кто такой Аббаль Паслава, – сухо заметил Тоа-Ситель.

– Так вот, тут есть одна проблема. Паслава – большой специалист по Иллюзиям и прочей такой дряни. Вдруг он как-то отследит Иллюзию Ма’элКота или даже рассеет ее? Это нам все испортит.

– И что ты предлагаешь?

Кейн взвесил на руке сверток из сетки:

– Убить его. Это несложно. Мне ведь там доверяют. Я заманю его куда-нибудь одного, накину там на него эту сетку, чтобы он не мог сопротивляться, и через пару секунд дело с концом. Я знаю несколько способов убить человека так, чтобы на нем следов не осталось. Паслава уже далеко не молод; если я скажу величеству, что он вдруг упал и умер у меня на руках, мне все поверят.

Берн спросил Ма’элКота:

– Откуда нам знать, что он сделает то, о чем сейчас говорит? Зачем рисковать, отпуская его на свободу? Ма’элКот, говорю тебе…

– Не бойся, – пророкотал Ма’элКот. – Я взвесил Кейна на весах Моего разума и не нашел в нем недостатков: он будет верен. Тоа-Ситель, впредь все необходимые приказы будешь отдавать ты; тебе Я передаю всю полноту власти в этом деле. А ты, Берн, подготовь Котов и приведи их на место. Как только Король Арго окажется у Меня в руках, мы поговорим о Паллас Рил.

«Твоя реплика», – скомандовал себе Кейн.

– Ма’элКот, ты же обещал…

– Нет. Мое обещание было дано при одном условии: когда закончится это дело. Но дело не закончилось и не закончится до тех пор, пока Я Сам не решу, что Паллас Рил больше не угроза Империи. Завтра в сумерках, если в городе снова будет спокойно, Я продолжу допрос. И если Я решу, что твоя история верна, то Я отпущу ее на свободу.

– На свободу? – повторил за ним ошарашенный Берн. – Но так нельзя!

– Можно. И так будет. Кейн, у тебя много дел. Сейчас ты пойдешь с Тоа-Сителем и подстроишь свой побег из железного экипажа, в котором тебя повезут в Донжон. Побег должен быть убедительным, но… – Брови Императора сдвинулись, предвещая грозу. – Никого не убивай. Прибереги свою жажду крови для наших врагов, и ты будешь вознагражден. Если отнимешь жизни верных Мне солдат, то будешь наказан. Тебе понятно?

Кейн раздраженно дернул плечом, демонстрируя явное неудовольствие:

– Да уж куда понятнее.

– Тогда ступайте, все вы. У Меня тоже есть дела, надо вернуть грозу из Каарна в город. На это уйдет несколько часов, а потом я займусь подготовкой Иллюзии на завтра. Ступайте.

Трое мужчин обменялись взглядами: взгляд Кейна был мрачным, взгляд Тоа-Сителя – мягким, а Берна – откровенно ядовитым. Тяжело вздохнув, Кейн двинулся к выходу. Ему пришлось приложить немалое усилие, чтобы отойти от Шанны. Уходя, он заставил себя не оглядываться.

Тоа-Ситель проводил Кейна до двери и даже распахнул ее перед ним. Когда они уже вышли, сзади до них донесся громовой раскат голоса Ма’элКота:

– Берн, а ты задержись.

Кейн тут же обернулся. Мысль о том, что Берн останется в Железной комнате один на один с Шанной, пока Ма’элКот будет заниматься своей погодной магией, была настолько невыносима, что он не сдержался. Но Ма’элКот, даже не оборачиваясь, рассеянно щелкнул пальцами, и дверь захлопнулась у Кейна перед носом.

Какое-то время Кейн стоял, уставившись на серебристые руны, которые встревоженными пауками расползались по всей поверхности двери от кольца Уробороса, и пытался успокоить дыхание и собраться с мыслями.

– Кейн…

Голос Тоа-Сителя звучал до странности напряженно. Когда Кейн оглянулся на Герцога через плечо, то увидел, что его лицо, обычно бесстрастное, побелело от еле сдерживаемой ярости.

– Ты уже однажды обвел меня вокруг пальца, Кейн, – прошипел Тоа-Ситель, – и сто тысяч человек стали тогда жертвами Войны за Престол, включая и двух моих сыновей. Я знаю, кто ты такой, Кейн, тебе не одурачить меня дважды. Не знаю, как ты перехитрил Ма’элКота, но со мной этот номер не пройдет: я тебе не верю. Я слежу за каждым твоим шагом, Кейн, и стоит мне заподозрить предательство с твоей стороны, как ты умрешь.

Кейн оскалился:

– Ты просто бесишься, потому что я сделал твою работу лучше, чем ты. Величество перехитрил тебя так же, как Ламорак – Берна.

– Я тебя предупредил, Кейн…

– Знаешь что, Тоа-Ситель: на твоем месте я меньше беспокоился бы обо мне и больше – о своей заднице. – Кейн тут же перешел на почти дружеский тон, как бы нарочито отказываясь от конфронтации. – Дам-ка и я тебе совет, Герцог. Не потому, что так уж люблю тебя, поверь. Но потому, что считаю тебя порядочным, по сути, человеком. Подумай о том, кто тебе друг, а кто – враг. Подумай, с кем ты останешься, если падет Ма’элКот.

– Он не падет, во всяком случае не при моей жизни, – ответил Тоа-Ситель.

– Не зарекайся. Если Ма’элКот падет и ты вместе с ним, кто тогда окажется у власти? Кто сумеет удержаться на троне хотя бы до следующего претендента, который его убьет?

Тоа-Ситель нахмурился; вдруг его глаза потемнели, и кровь совсем отхлынула от и без того бледных щек. Он встряхнул головой и забормотал:

– Но… никто же не пойдет за ним; он всего лишь Граф… у него нет авторитета, нет настоящей власти…

Кейн цинично ухмыльнулся в ответ:

– Знаешь, в мире есть люди, которым надо только одно: чтобы кто-то указывал им, что делать. А уж кто это будет такой, им без разницы.

Тоа-Ситель нахмурился, но попытался выбросить огорчающие его картины из головы:

– Ма’элКот не падет. Он не может пасть.

– Я бы не поставил свою жизнь на это. В последнее время он ведет себя немного странно, тебе не кажется? Вспышки ярости, одержимость мной – где я был да что делал. Мне кажется, у него крыша слегка поехала.

Тоа-Ситель прищурился и посмотрел на него словно издалека. Кейн сразу понял, что Герцогу уже приходили в голову такие мысли.

– Конечно, – продолжал Кейн, – завтра одной угрозой станет меньше. Но ты ведь уже понял, что Ма’элКот – не неприкасаемый. Он так же уязвим, как и другие. А если это видим мы, то видят и его враги.

– Кейн…

– Я сожалею о твоих сыновьях, Тоа-Ситель. Понимаю, тебе от этого не легче, но клянусь: никто даже не предполагал, что такая жестокая война разразится. Совет Монастырей никогда не послал бы меня сюда, если бы они знали, как все будет. Так что новая война нужна мне не больше, чем тебе, понимаешь? Подумай и об этом. Кто-то должен взять власть в свои руки и сохранять порядок, если Ма’элКот падет. И я не знаю никого, кто справился бы с этим лучше, чем ты.

Мускулы в уголках рта Герцога напряглись и снова расслабились, взгляд обрел четкость.

– Идем. Нам надо устроить твой побег.

15

– Неужели ты ему доверяешь? – возмущался Берн, меря шагами комнату и рубя напряженной рукой воздух. – Да еще и хочешь отпустить ее! После всего, что она мне сделала? Да ты хотя бы знаешь, скольких моих ребят она загубила?

– Тише, Мой мальчик, – пророкотал Ма’элКот. – Успокойся. Я не верю Кейну. И Паллас Рил не получит свободу. То, что она сотворила в доках… – Тень скользнула по его безукоризненному лицу и пропала. – Я Сам не смог бы сделать лучше. Она стала силой – слишком опасной, чтобы позволить ей жить.

– Но ты сказал Кейну…

Массивные плечи приподнялись и снова опустились.

– В конце концов, она ранена в грудь. Рана серьезная, она вытягивает из нее жизнь; вряд ли с такой раной она долго протянет – но пусть живет, пока нам нужен Кейн. – Император улыбнулся себе в бороду. – К тому же будет любопытно, а может, и поучительно совершить над ней заклятие на самом деле, вместо того чтобы…

– Для чего он тебе нужен? Почему ты отпустил его? – произнес Берн запальчиво. – Почему ты не позволяешь мне убить его?

– Может, еще и позволю. – Рука Ма’элКота легла на плечо Берна. – История, которую он рассказал Мне, звучит убедительно; она объясняет все факты, дает ответы на все вопросы. Но это как раз подозрительно: только выдумка может быть настолько безукоризненной. Реальная жизнь хаотична.

Император развернулся величественно, словно корабль, забирающий круто против ветра, и двинулся к алтарю. Остановившись над ним, он заглянул в неподвижное, ничего не выражающее лицо Паллас Рил, протянул руку и рассеянно провел ладонью по ее глазам, опуская ей веки.

– У Меня уже есть причина сомневаться в словах Кейна, – продолжил он. – Однако его план удивительно подходит к Моим целям: если он осуществится, то Я получу все, не рискуя практически ничем. К тому же не исключено, что он сказал Мне правду. Я допускаю такую возможность, хотя и не полагаюсь на нее.

Он поднял голову, и вся задумчивость, точно маска, упала с его лица; взгляд, который он устремил на Берна, пронизывал насквозь.

– Дай Мне твой нож. – Ма’элКот протянул руку; Берн не мешкая вынул из ножен кинжал и подал ему. Кинжал потонул в ладони Ма’элКота, а когда тот поднял его на уровень своих глаз, то и вовсе показался перочинным ножиком. – Я отдал Кейну сеть – на ней стоит Моя метка, Я поставил ее, когда поднял сеть с пола.

Глаза Ма’элКота вспыхнули зеленым огнем. Сжав кинжал в руке, он устремил на него полный глубокой сосредоточенности взгляд. Клинок сверкнул отражением изумрудного блеска в глазах Императора. Когда глаза обрели свой обычный вид, кинжал продолжал тускло светиться. Ма’элКот протянул кинжал Берну, который принял его трепетно, словно святыню.

– Направь острие этого кинжала на Кейна, и ты почувствуешь, как нагреется его рукоять, и увидишь, как засветится клинок. Иди за ним и узнай его цель. Возьми с собой отряд Котов. Если представится возможность арестовать или убить Короля Арго или кого-то из его Подданных, не упусти ее. Только не показывайся Кейну. Я не могу дать тебе Плащ, все Мои силы уйдут на возвращение грозы в город.

– Я сделаю, как ты велишь, Ма’элКот, – ответил Берн, сжимая кинжал так, словно то был символ его клятвы. – Ты можешь полагаться на меня.

– Я знаю, Берн. И Я на тебя рассчитываю. – Ма’элКот отвернулся, а взгляд Берна тут же скользнул к обнаженному телу Паллас Рил на алтаре. Ее отсутствующий взгляд, синяки на ее стройном теле, окровавленная повязка, скрывавшая груди, даже цепи вокруг запястий и лодыжек – он никогда в жизни не видел ничего более эротического. Он хотел ее так, что у него спирало в груди дыхание.

– Э-э-э… Ма’элКот?

– Да, сын Мой?

– Когда ты закончишь с Паллас Рил, может, отдашь ее мне? Это ведь я ее поймал, – добавил он поспешно. – Так будет честно.

– Мм… да, ты прав. Так будет честно.

16

– Кейн снова онлайн.

Кольберг резко выпрямился, как собака, взявшая след:

– Как долго его не было?

– Один час и семь минут, Администратор.

– Отлично, отлично.

Он подался вперед, бросив предварительно взгляд на соцполов: те все же сели часа два назад в кресла, которые он велел им принести, и теперь сидели неподвижно, точно манекены. Может, уснули?

Экран на дальней стене комнаты техподдержки засветился, показывая внутренности железного экипажа. Монолога пока не было. Кейн небрежно болтал с человеком, в котором Кольберг узнал Тоа-Сителя, того самого, Герцога. Кроме них, в экипаже были еще двое – Рыцари дворцовой охраны, судя по форме. Кейн то и дело поглядывал в зарешеченное окошко на пожары на улицах и на людей, которые бежали кто куда – кое-кто с оружием, почти все в крови, одни мародеры тащили какие-то коробки, ящики и даже кувшины, другие нападали на них и отнимали наворованное.

– Хорошо, – прошептал Кольберг. – Они везут его прямо через центр мятежа. Отлично… Черт, Кейн, я знал, что ты не подведешь. Зна-ал.

И Кольберг захихикал, увидев потрясенные, застывшие от ужаса лица Рыцарей дворца, когда те увидели, как наручники соскользнули с запястий Кейна и упали на пол кареты. Откуда ни возьмись в руке Кейна блеснул короткий крючковатый нож, который он тут же прижал к горлу Герцога.

– Убейте его! – зарычал тот. – Не обращайте на меня внимания. Не дайте ему уйти! Это приказ!

– Ага, давайте действуйте, – поддакнул Кейн. – Только вот кто останется в живых и объяснит Ма’элКоту, что вы выполняли приказ? Думаете, он вам поверит? А ну, отоприте дверь, а сами прижмитесь к стенке. Ну, живо!

Рыцари были не расположены рисковать своей жизнью. Они распахнули дверцу, и Кейн выволок Тоа-Сителя спиной вперед прямо в пасть мятежа. Двое Рыцарей на крыше экипажа завопили, когда из открывшейся дверцы на мостовую вывалились двое, но и они не больше жаждали приключений, чем те, которые ехали внутри. Кейн и его заложник смогли отступить в ближайший переулок.

– Так достаточно далеко? – спросил Тоа-Ситель тихо.

– Да. Я здесь почти как дома. Меня не поймают.

– Хорошо.

И Тоа-Ситель вдруг забился в его хватке и отчаянно завопил. Вырвавшись, он стал призывать Рыцарей. Ударом ноги Кейн повалил его на землю, потом еще постоял над ним с ножом в руках и, убедившись, что Рыцари его увидели, повернулся к ним спиной и растаял в густой красновато-черной дымке, застлавшей переулок.

Кольберг хихикал, наблюдая, как Кейн пробирается по охваченным мятежом улицам. Вся его нервозность, вся горькая решимость уничтожить Кейна во что бы то ни стало, даже присутствие соцполов, которое до сих пор непрестанно действовало ему на нервы, – все было забыто. На его глазах рождалось непревзойденное Приключение, и это было главное.

В ту ночь в Старом городе не было ни одного уголка, где бы царил покой; отовсюду неслись крики, всюду дрались, где-то звенело стекло, билась посуда. Уж кто-кто, а Кейн умеет заварить кашу – если подумать, то это и есть его главный талант. Вот он обогнул фасад какого-то магазина, в котором засел взвод регулярной пехоты, отбивая натиск толпы из нескольких десятков горожан, вооруженных булыжниками; прямо на глазах у Кейна кто-то из толпы поджег и этот дом.

Скользнув в ближайший туалет, где спугнул схоронившегося во тьме горожанина, Кейн сильным боковым ударом снес с петель дверь служебной шахты и скользнул по металлической лестнице вниз. Дверь у ее основания вела в пещеры под городом. Порывшись в кармане, Кейн нашел зажигалку Кирендаль; ее дрожащего огонька хватало, чтобы уверенно идти вперед.

На ходу он объяснял зрителям, что происходило в те моменты, когда они его не видели. Рассказ был хорош, мастерски выстроен, как всегда, однако что-то в нем было не совсем так, какая-то нота не давала Кольбергу покоя. Он даже подался вперед и слегка наклонил голову, как спаниель, который прислушивается к новым звукам. Что же это такое, легкое напряжение, даже неестественность… а-а-а, так вот оно что.

Кольберг улыбнулся с удовлетворением. Кейн контролирует свой монолог. Вот в чем причина. То есть он сознательно подбирает слова, чтобы не сказать ненароком что-нибудь лишнее, могущее вызвать неоднозначные трактовки, отсюда и отсутствие привычной текучести речи, построенной словно по методу свободных ассоциаций.

Кольберг улыбался, несмотря на то что осторожность Кейна снижала качество развлечения; улыбался тому, что все же запугал строптивого Актера. «Но может быть, он просто скрывает что-то еще», – вдруг мелькнула у Администратора невесть откуда взявшаяся мысль. Скрывает? Что еще он может скрывать? И Кольберг опять улыбнулся: ничего Кейн не скрывает, просто он, Кольберг, перфекционист, вот и придумывает себе разные ужасы.

Тут и там на разном расстоянии от себя Кейн видел отблески пламени костров, отраженные в каменных поверхностях стен. Несколько таких мест он обошел, не приближаясь к ним: оттуда доносились голоса и журчание воды, которая сочилась через песчаник и стекала в небольшие озерца внизу. Еще мимо пары таких мест он прополз – не рискнул обходить их боковыми коридорами, в которых боялся заблудиться. Он знал: стоит сделать один неверный шаг в этом трехмерном подземном лабиринте, и дорогу обратно придется искать несколько часов, а то и дней. Наконец ему попался костерок, к которому он подошел открыто. Трое мужчин, похожие на нищих, и еще один, в кольчуге Рыцаря Арго, грелись у небольшого огонька, разведенного прямо на голой каменной плите.

Люди нисколько не обеспокоились появлением Кейна. Он назвал себя и обменялся с ними короткими опознавательными сигналами, а они спокойно кивнули ему: мол, проходи. Он бросил на ходу:

– За мной могут идти чужие. Берегитесь. Может, вам даже лучше смыться.

Рыцарь легко поднялся на ноги, с уверенностью положил руку на рукоять меча:

– Остановить их?

– Нет. Просто не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал. Так что смотрите в оба глаза, и все.

И он ушел; неподалеку был вход в служебную шахту говночистов, и он скользнул туда, поднялся наверх и через очередной туалет выбрался на освещенную заревом костров ночную улицу Промышленного парка.

Держась подвижных сине-черных теней, он шел со всей возможной быстротой. Улицы то были совершенно пустынны, то вдруг наполнялись криками, борьбой, толпами грабителей. У входа в переулок, куда он хотел нырнуть, перед ним выросли двое с мечами и потребовали:

– Назовись!

– В смысле?

Острие меча закачалось в опасной близости от его открытого горла.

– Ты за Императора или за проклятых Актири?

– Лоялисты, значит? Тяжелая ночка вам выпала, ребятки!

Пока те пытались решить, к какому из двух лагерей это позволяет им отнести Кейна, он подался вперед, схватил ближнего за запястье и вывернул его так, что тот сам выронил меч. Поскольку вес тела Кейна все равно уже сместился в сторону от центра, он ударом пятки в челюсть пресек крики второго. Позволяя силе удара увлечь себя вперед, он описал в воздухе небольшую окружность, к завершению которой меч первого лоялиста плашмя ударил того по голове.

– Ха, – сказал Кейн. – Неплохо.

Не выпуская меча из рук, он нырнул в темный переулок раньше, чем поверженные лоялисты успели перевести дух и взмолиться о пощаде.

Он еще попетлял по улицам, старательно избегая любых толп и возможных стычек, пока наконец не вышел к большому многоквартирному дому, в окнах которого не было света. Дом показался Кольбергу знакомым. Быстрого взгляда на строчку телеметрии хватило ему, чтобы понять: Кейн прибыл в конечную точку своего маршрута – выработка адреналина в его организме достигла пиковых значений, пульс подбирался к красной черте. Дверь дома висела на одной петле. Кейн вошел внутрь и взлетел на два темных лестничных пролета.

На площадке он шепотом повторил опознавательный сигнал, которым уже обменивался с Подданными в пещерах, и получил тихий ответ. Шагнув в какую-то дверь, он оказался в прихожей, где стояли два Рыцаря.

– Меня послал величество. Он хочет, чтобы вы оба немедленно вернулись на стадион.

Рыцари обменялись растерянными взглядами.

– Я, это, не знаю, – заговорил один. – Мы должны быть здесь, пока величество лично не скажет нам уходить, понятно?

– Он немного занят сейчас. Вы что, не заметили?

– Извини, Барон, – добавил второй. – Он нам ясно сказал.

Кейн вздохнул и развел руки, как будто сдаваясь:

– Ладно. Дело вот в чем. Мне надо переговорить с тем парнем, Ламораком. Разговор будет такой, что вам лучше при нем не присутствовать, сечете? Так что топайте на стадион и прикиньтесь, что поверили моему сообщению. Величество вас простит.

– Но… но как же…

– Я вам говорю: величество простит. Он же не ждет, что вы расстанетесь здесь с жизнью, не требует этого от вас, – ответил Кейн, выразительно подрагивая в воздухе обнаженным мечом. Помедлил с минуту, ожидая, когда до его собеседников окончательно дойдет. – Ну как, усекли?

Те снова переглянулись, видимо приходя к согласию, что лучше молча сделать отсюда ноги, но Кольберг уже не следил за происходящим.

«Ламорак, – думал он, сохраняя полное спокойствие, которому сам же попутно удивился. – Значит, это безопасный дом в Промышленном парке».

Он сжал руку в кулак и занес его над тревожной красной кнопкой: нижняя часть его дряблого кулака зловеще заалела.

«Одной проговорки хватит, Кейн. Всего одной – и не обязательно от тебя. Пусть Ламорак только намекнет на признание, и мой кулак падет, как млат Господень».

Его губы цвета сырой печенки задергались, предвкушая, а сам он заворочался в кресле, пытаясь занять удобное положение, но не смог – что-то мешало. У него все зудело, так, словно муравьи ползли по коже; а еще он не мог расслабить плечи или унять лихорадочный стук сердца.

«Надо еще немного потерпеть, – уговаривал он себя. – Теперь уже немного осталось».

17

Когда я открываю дверь, он сидит на стуле у окна и смотрит вдаль, отблески зарева над городом Чужих пляшут по его избитому лицу. Он вздрагивает и начинает вставать, но я одним прыжком пересекаю всю комнату и делаю в его сторону выпад мечом, так что острие застывает в полудюйме от его горла. Он замирает, едва начав подниматься со стула. Значит, сломанная нога уже ему служит.

– Молчи, – говорю я ему тихо. – Я здесь не затем, чтобы причинить тебе боль.

Медленно он перемещает вес тела на руки и снова садится. Кто-то из Подданных заботливо подвязал ему сломанную челюсть платком, затянув узел на макушке: так в мультфильмах показывают мальчишек с зубной болью.

– Нет?

Я глубоко и протяжно вздыхаю, потом поворачиваю меч рукоятью вперед и подаю ему.

– Нет. Но если опять испробуешь на мне заклятие Доминирования, я тебе морду совсем разобью, понял?

Он тянется за мечом робко, как малыш за конфетой, когда боится, что ее вот-вот отнимут. Но вот его пальцы сжимаются вокруг рукояти, и в то же мгновение напряжение отпускает его руки и плечи. Его облегчение так ощутимо, что даже становится заразительным.

– Кейн… Кейн, я…

– Я все знаю. – Я поворачиваюсь, зажигаю фонарь и ставлю его так, чтобы его свет был виден снаружи. – Поговорим об этом позже, с глазу на глаз, когда будем дома. А пока просто запомни: я знаю, что ты сделал, и знаю почему.

Он таращит глаза, его вторая рука вцепляется в рукоятку, и острие меча рывком поднимается к моему лицу.

– Я… я… но я…

– Ничего не говори. Я же тебе объясняю: я все знаю и все понимаю.

– Я не хотел никому причинять вред… – говорит он, и его нижняя губа дрожит.

– Знаю. Ламорак, поверь мне, я отлично знаю, как они умеют давить на человека. Я тоже был на твоем месте, понимаешь? Я делал то же, что и ты, и мне это ничуть не нравилось.

Его глаза наливаются слезами, и мне становится до того противно, что я с трудом сдерживаюсь. Но нельзя показывать своего отвращения ни лицом, ни голосом.

– Ее карьера… – мямлит он. – Приключение…

Я перебиваю его:

– Сейчас надо думать о том, как вырвать ее из лап Ма’элКота, ясно? Мне нужна твоя помощь. Помоги мне спасти ее, остальное не важно. Обещаю, что я даже заступлюсь за тебя перед величеством и он не убьет тебя за то, что ты ему сделал.

– Кейн… Кейн, это была…

– Я же говорю тебе, Ламорак, я все понимаю. – Черт, вот нытик-то. – Вчера вечером, на складе, я здорово тебя напугал. Ты, поди, думал, что я убить тебя собираюсь, да? – И я, пожимая плечами, посылаю ему умеренно виноватую улыбку. – И не ошибся. Я так распсиховался, что точно убил бы тебя, если бы не отзыв. Зато потом у меня было время успокоиться, подумать, и я все понял. Ну ладно, хватит об этом, давай о деле. Мне нужна твоя помощь.

– Какая? То есть я хочу сказать, я все сделаю, вообще все, чтобы только исправить, Кейн…

Но тут я показываю ему сеть, и его взгляд вспыхивает неприкрытым желанием при виде крупных гриффинстоунов, нашитых на ее край.

– Я тут затеял игру с Ма’элКотом, но боюсь, что Коты уже идут за мной по следу. Мне надо знать, есть ли на мне магическая метка, и если есть, то где: на мне самом, на моей одежде, на этом ноже или на сетке… Короче, ты понял. Нельзя, чтобы они таскались за мной по пятам везде; тогда он не клюнет на наживку.

– За тобой по пятам? – обеспокоенно повторяет он, и его взгляд тревожно скользит мимо меня к окну.

– Расслабься, это была фигура речи. Здесь их нет, да и зачем им приближаться ко мне, если на мне есть метка?

– Но откуда? И где ты взял эту сеть?

– У Ма’элКота, – усмехаюсь я. – Забавно, да? Только сегодня утром ты хотел натравить на меня величество, обвинив меня в том, что я якобы служу Ма’элКоту, а я и вправду служу. Служил. По крайней мере, Ма’элКот так думает.

– Черт побери, Кейн… – выдохнул Ламорак потрясенно. – Черт тебя побери…

– Понимаешь, я убедил Ма’элКота в том, что Шут Саймон – это величество и что его и всех его Подданных можно выманить из Крольчатников, если публично, перед двадцатитысячной толпой на стадионе Победы, исполнить над Паллас Рил некий ритуал, который позволит вырвать у нее правду о том, кто такой Шут Саймон.

– Но зачем величеству?..

– Ни за чем. Просто я убедил Ма’элКота, что Король и его Подданные будут на стадионе, где попытаются его убить, так что он и Берн нашпиговали толпу своими людьми: Котами, Очами, военными в штатском, но вся шутка в том, что ни самого величества, ни его Подданных там и близко не будет.

– Тогда в чем суть?

Я оскаливаю зубы:

– А суть в том, что самого Ма’элКота тоже там не будет. Он собирается провести Ритуал с помощью дистанционного управления, используя Иллюзию самого себя, чтобы уберечься от опасности. Кстати, сегодняшний мятеж случился потому, что я на пару с величеством убедил половину населения города в том, что Ма’элКот – Актири. Вот и представь теперь, что будет, когда на глазах двадцатитысячной толпы на стадионе я накину эту сетку на иллюзорного двойника Ма’элКота.

До него доходит не сразу, но через-секунду другую глаза у него выкатываются, а челюсть отвисает.

– Господи… – шепчет он. – Боже мой… Сеть отрежет Иллюзию от Потока, и она исчезнет, не оставив по себе следа, в точности как Актири…

– Ага, – радостно подтверждаю я. – Здорово, да?

– И все Коты, офицеры, тысячи горожан…

– И вся королевская конница, и вся королевская рать, ага. На этом правительству Ма’элКота и конец. Не пройдет и часа, как он окажется в осаде в своем дворце.

– Кейн… это блестящий план. И он может сработать.

– Он точно сработает. Осталось провести еще парочку приготовлений, и все будет на мази.

– А как же П-паллас?

– Пока ей ничто не угрожает, а когда начнется драка, я ее вытащу.

– Со стадиона Победы? Но как?

– Ее не будет на стадионе, она будет в Донжоне.

– Срань господня…

– Вот именно. Это единственное место, куда Ма’элКот может упрятать ее без риска, что она перетянет Поток на себя и испортит ему игру.

– А ты… думаешь, что сможешь ее вытащить?

Я киваю в ответ.

– Я знаю, как туда войти, – напоминаю я ему, поднимая правую руку. – Вокруг будет твориться такой кавардак, что на меня и внимания никто не обратит. Ну а чтобы нам выйти оттуда обоим, мне надо подобраться к ней на расстояние вытянутой руки, и только.

Он окидывает меня вдумчивым взглядом, которому синяки, сломанный нос и подвязанная челюсть придают некоторую долю комизма, а я отвечаю ему нетерпеливым жестом:

– Ну давай. Время не ждет. Начинай уже искать метку.

Одним вздохом он погружает себя в мыслевзор, а я пристально слежу за каждым его жестом. Если он сейчас только попытается применить против меня заклятие Доминирования, я убью его, не сходя с места, а для этой работы найду кого-нибудь другого.

Пару минут он что-то бормочет, вглядываясь в меня, потом кивает и смотрит на меня прояснившимися глазами:

– Ты был прав. Сеть помечена. Ее передвижения можно отслеживать. Какое Заклинание тут применялось, я не знаю, но магическое клеймо очень отчетливое, это явно не утечка из гриффинстоунов.

Так, значит, Ма’элКот поставил клеймо, когда поднял сеть с пола, чтобы перекинуть ее мне. Что ж, чисто сработано.

Но ничего, доживем до завтра, вот тогда я покажу ему по-настоящему безупречную работу.

Я подхожу к окну и выглядываю на улицу. Снаружи никого нет, но если за домом следят, то они видят меня прекрасно.

– Спасибо, Ламорак. Мне надо идти, но я твоей услуги не забуду. Утрясу все с величеством, чтобы он и пальцем тебя не тронул, лады?

– Кейн, я… – Похоже, у него перехватило горло. – Спасибо… э-э-э… спасибо, что ты не убил меня тогда.

– В расчете пока. Вот вернемся домой, там я, может быть, вызову тебя на ринг и выбью из тебя дурь.

– Заметано.

Он протягивает мне руку, и я заставляю себя просто пожать ее, а не сломать ему к черту запястье.

– Увидимся.

Я подхватываю сеть и выхожу.

18

Дверь взорвалась фонтаном щепок. Ламорак вскочил со стула, из его рта, несмотря на крепко подвязанную челюсть, вырвался крик, клинок был взят на изготовку; он не мешкая сделал выпад со сломанной ноги, и первый же ворвавшийся в комнату Кот получил в бедро фут закаленной стали.

Ламорак был прекрасным мечником и потому не только сумел компенсировать свою обездвиженную ногу, но и восстановил равновесие раньше, чем второй Кот метнулся мимо упавшего товарища. Однако Ламорак не успел снова придать своему мечу боевое положение: окно за его спиной с грохотом вылетело, в комнату влетел еще один Кот и с ошеломляющей силой пнул его ногой в позвоночник. Ламорак упал, но меч не выпустил и еще некоторое время ожесточенно рубил по ногам всякого, кто пробовал к нему приблизиться. Он молчал: а что тут было говорить. С угрюмым ожесточением он боролся за свою жизнь.

Вдруг клинок наткнулся на ногу, которую не смог перерубить. Сталь со звоном согнулась в руке Ламорака, почти куснув его за пальцы. Эта нога была не в серой коже, а в сарже, когда-то красной, но теперь неравномерно вылинявшей до буро-коричневого цвета – цвета запекшейся крови. У Ламорака перехватило дыхание, и он замешкался; в ту же секунду на его запястье опустился тяжелый сапог, прижав его к полу, а второй такой же сапог одним ударом выбил из его руки меч.

Ламорак безнадежно взглянул вверх: даже угрюмая решимость выжить покинула его лицо.

– Берн… – прошептал он. – Не надо, Берн…

– Молчи, – приказал тот, как всегда насмешливо, но со злобой. – Я наслышан о твоем фокусе с мастером Аркадейлом. – Берн закинул руку за плечо и вынул из ножен Косаль. Меч застонал, едва Берн взялся за рукоять и принялся, вертя его над головой, рассекать клинком воздух; Ламорак застыл. – Знаешь, а ведь я так и не поблагодарил тебя как следует за этот подарок – я имею в виду Косаль. Меч проделал отличную работу с этой вашей драчливой девчонкой: выпустил ей кишки на мосту Рыцарей. Надеюсь, ты не был к ней особо привязан.

И он опустил клинок так, что его острие зависло над промежностью Ламорака.

– Как думаешь, если я отпущу его сейчас, что произойдет раньше: его магия исчезнет или он отрежет тебе член?

– Берн, подожди, Берн…

– Заткнись. Некогда мне с тобой сейчас. Надо догнать Кейна.

– Берн… – начал он опять, но Граф не слушал; небрежным движением протянув руку вперед, он прижал Косаль плоской стороной прямо к губам Ламорака и держал.

От песни клинка у Ламорака ныли зубы, а в голове гудело, как ветер в печной трубе.

– Тащите этот мешок с дерьмом ко мне; хотя нет, раз он мог драться, значит и пешком тоже пойдет как миленький. Ведите его ко мне в логово и заприте там. Позже я с ним разберусь. – Он склонился над Ламораком, и его ухмылка стала расширяться толчками, словно поднимающийся член. – Мм… да. Потом я найду время. И знаете что? Если он попытается заговорить с вами, убейте. – И он причмокнул губами. – Я и против мертвечинки не возражаю, лишь бы не успела остыть до моего возвращения.

И, сунув Косаль в ножны, Берн отошел прежде, чем Ламорак смог найти слова, которые его остановят. На пути к двери Граф перешагнул через ноги сидевшего на полу Кота: тот, бледный как полотно, зажимал рукой хлещущую из бедра кровь.

– Эй, Перо, перевяжи Финну ногу, пока он не умер, слышь? – бросил Граф и скрылся за дверью.

Остальные Коты получили не раны, а царапины – проволока, которой были армированы их кожаные штаны, выдержала удары меча Ламорака, которые тот наносил ослабевшей рукой. Не беспокоясь о том, чтобы перевязать его раны, Коты пинками подняли Ламорака на ноги и повели его, подгоняя остриями мечей, к двери. Хромая и корчась от боли, он открыл рот, но не для того, чтобы произнести свое коронное заклятие, а лишь для того, чтобы объяснить: Берн все неправильно понял, все не так, как ему кажется…

– Нет, – перебил его Кот, который шагал за ним. И так ткнул его острием меча в спину, что порезал кожу прямо над почкой. – Только пикни, и до реки не доживешь, понял?

Ламорак хотел было ответить, но вовремя осекся и только жалко кивнул. Кот снова ткнул его мечом, и он потащился к двери.

19

Король Арго, нарядный, в бархатном камзоле с разрезами по последней моде и в панталонах из серебристо-серого атласа в тон, не спеша шел по залу в «Чужих играх», прокладывая себе путь сквозь толпу зевак, которые обступили ямы со столами для игры в кости. Рука Короля лежала на декоративной рукояти короткого меча. Работая плечами и локтями, он подошел ближе к барьеру, заглянул вниз и восхитился великолепным игорным столом: темное ореховое дерево было выложено узорчатыми светлыми накладками из кленовых наплывов; крытые несколькими слоями лака, они отражали свет так, словно были из чистого золота.

– Красиво, – шепнул он как будто сам себе. – Интересно, как она успела восстановить все так быстро. Говорят, от ее прежнего заведения Кейн камня на камне не оставил.

– А это и есть прежнее, – раздался шепот в паре дюймов позади королевского уха.

Никто из тех, кто стоял рядом с ним у барьера, не расслышал ни слова; ни один игрок за этим или другими столами, ни одна танцовщица на сцене, ни один зритель в зале и ни один обедающий в соседнем помещении не видел человека, произнесшего эти слова.

– Здесь все покрыто магией, прямо как я сейчас, – прошептал Аббаль Паслава, держась в полушаге от Короля, прикрывшись заклятием Плаща и разглядывая все вокруг в очки Истинного зрения, которые позволяли видеть сквозь Иллюзии. – Здесь все создано магией, и мне можно не опасаться, что кто-нибудь заметит мой Плащ. Вся эта комната, все здание вообще тянет энергию Потока как бешеное. Здесь все не то, чем кажется.

– Ха! – хохотнул Король, обнажая зубы в угрюмой ухмылке. – Включая и клиентов.

Лунный свет не попадал в зал, так как в нем не было окон, специально, чтобы вид неба не напоминал посетителям о часах, прошедших во внешнем мире, однако красноватые отблески пожаров просачивались внутрь через распахнутую дверь. «Чужие игры» были переполнены, что было даже странно, учитывая возмущения, которые еще вспыхивали там и сям в городе. Хорошо одетые банкиры с Южного берега толкались бок о бок с Рабочими из Промышленного парка, которые группками заходили сюда по пути со смены; для многих радость покидать кости и выпить была важнее всего, даже безопасности.

Мятежи не только не отравляли удовольствия завсегдатаям, напротив, делали его еще острее: казалось, что и кости звонче гремят по столу, и карты шлепают более смачно. Да и люди смеялись громче, чем всегда, и болтали оживленнее. Тут и там кто-то на радостях пускался в пляс, но пляска быстро стихала, и все снова возвращались к игре. Именно из-за того, что в городе было неспокойно, атмосфера казино казалась особенно праздничной; здесь как будто шел непрерывный карнавал, никак не связанный с тем, что творилось на улицах; «Чужие игры» были островком ярких, не вполне пристойных радостей в океане кровавой ночи.

Тут и там в зале встречались лица, которых Король Арго не узнавал. Он вел им мысленный счет и насчитал около пятидесяти. Из них около пятнадцати могли быть переодетой охраной Кирендаль.

Отойдя от ямы, он все так же неспешно приблизился к одному из баров и с одобрением провел рукой по его блестящей от воска поверхности.

– Знаешь, мне даже жалко, что я так и не выкроил времени зайти сюда раньше, – прошептал он. – А ведь здесь можно неплохо отдохнуть, когда-никогда.

– Жаль, – услышал он шепот в ответ.

– Ага. Как говорится, что имеем – не храним. И знаешь что еще? Мне прямо захотелось познакомиться с этой Кирендаль. Можно ведь было зайти к ней и раньше, просто по-соседски.

– Слишком поздно.

– Ага.

Жестом он подозвал бармена-эльфа.

Невысокий и стройный, он, как все существа его породы, будто не знал, что такое возраст, и смешивал напитки и отмерял наркотики с такой скоростью, словно у него было три руки, а не две. Эльф прищурился, глядя на Короля, его пушистые полупрозрачные брови на миг сошлись к переносице, но маска нейтральной доброжелательности тут же вернулась на его лицо, и эльф шагнул к Королю.

– Он тебя видит? – поинтересовался величество шепотом.

– Не меня, – так же шепотом отозвался Паслава, – а только странное завихрение Потока возле тебя. Так что он в курсе, что на тебя работает маг.

– Ну и что? – сказал величество. – Это и так всем изве-стно.

Бармен тем временем откинулся на металлический поручень у себя за спиной и одарил Короля профессиональной улыбкой:

– Вы ведь впервые у нас, сэр?

Величество кивнул:

– Ты наблюдателен.

Бармен воспринял комплимент как должное:

– Вы правы, сэр. Мне кажется, вы предпочитаете горячительные напитки, сэр? Есть отличный тиннаранский бренди, интересуетесь?

– Мм… – протянул величество, изображая нерешительность, – вообще-то, я имел в виду кое-что другое…

Бармен кивком указал на целую батарею бутылок, флаконов и корзинок с травами, выстроившуюся у него за спиной:

– Если вы желаете попробовать что-то определенное, но не знаете названия, вам стоит только указать на желаемое. А если того, что вам хочется, здесь сейчас нет, вам стоит только попросить, и, бьюсь об заклад, я тут же вам это достану.

– Об заклад, говоришь? Серьезно?

Улыбка бармена стала по-настоящему дружелюбной.

– А почему нет? Здесь играют в азартные игры, сэр. Ну что, ставите золотой ройял?

Величество ответил ему гнусной ухмылкой:

– Да, конечно. Мне нужна тощая эльфийская шлюха, здоровая такая, отзывается на погоняло Кирендаль.

Брови бармена снова еле заметно сошлись к переносью, улыбка растаяла, сменившись ледяным пристальным взглядом.

– Будьте уверены, она уже спешит сюда, сэр, – холодно ответил он. – Так что примите мой совет и смените тон.

– Да ну? А то что?

– А то тип позади вас раскроит вам череп, чтобы в корне изменить ваш подход, сэр.

Величество обернулся и уткнулся носом в чью-то грудь, размеры которой не уступали, пожалуй, корме речной баржи. Медленно подняв голову, Король увидел выпученные желтые глазищи, которые таращились на него сверху вниз, – это был тролль, ночной кузен тех огров, что наблюдали за порядком в заведении Кирендаль в дневные часы. Глазищи ночной твари излучали неяркий свет, в котором поблескивали бронзовые колпачки-накладки клыков, слишком больших, чтобы умещаться во рту, и потому входивших в специальные отверстия на верхней губе. На тролле была кольчуга фирменных оттенков заведения Кирендаль – алая с золотом, в лапе он сжимал шипастый моргенштерн, размерами не уступавший голове самого величества. Тролль всхрапнул, и Королю показалось, будто он оказался перед распахнутыми дверями скотобойни на закате жаркого летнего дня.

– Вот именно, – пробасил тролль. – В корне изменить подход.

– Ты урод, и ты воняешь, – заявил ему величество, – так что лучше тебе лежать, а не стоять.

– Ха! – фыркнул раздраженный тролль и дохнул в лицо Величеству такой густой вонью, что у того потемнело в глазах. – По мне…

Раздался легкий шепоток, рукав укрытого Плащом Паславы прошелестел над королевским ухом, и бас тролля умолк: колдун обездвижил его заклятием, от которого все могучие мышцы тролля свело сильнейшей судорогой. Величеству даже показалось, будто он слышит, как скрипят от напряжения огромные суставы. Тролль покачнулся, точно лишенная равновесия статуя, а величество прижал к его груди распластанную ладонь.

– Повторяю, – сказал он и толкнул тролля совсем легонько.

Тот рухнул, словно подрубленное дерево, так что всё кругом задрожало от грохота, а все, кто был в казино, повернулись к ним. Величество ухмыльнулся внезапно наставшей тишине, подождал, пока замрет на столе последняя брошенная кость, остановится вращение рулетки, и продолжил:

– Я пришел сюда к Кирендаль. Кто-нибудь еще хочет показать мне свою глупость?

За его плечом раздался шепот Паславы:

– Она идет.

– Где?

– Я пока не вижу. Но чувствую. Она здесь.

Три тролля в ливреях уже неслись с разных концов зала к своему поверженному собрату, стремительные, как три военных корабля на всех парусах. В шаге от лежавшего они остановились бок о бок, так что их спинищи отгородили место действия от остального казино. Самые любопытные из посетителей просовывали голову в щели между их колен и локтями, чтобы посмотреть. В когтистых лапищах тролли сжимали моргенштерны, ростом с Короля каждый. Грозный рык рвался из их глоток, но ближе к Королю они не подходили.

В тот же миг из ниоткуда появилась стройная эльфийка – словно в воздухе открылась невидимая дверь и пропустила ее. Склонившись над троллем, она потрепала его по морде, тот расслабился и погрузился в забытье со вздохом, похожим на шипение пивной пены в только что открытом бочонке. Эльфийка выпрямилась и шагнула так близко к величеству, что тот ощутил необычный пряный аромат, остатки невообразимой трапезы, которую она, видимо, вкушала только что.

Она оказалась выше, чем величество, к тому же не потрудилась надеть свою человекообразную личину. Платиновые волосы сияющим ореолом окружали совершенно нечеловеческие черты: огромные золотистые глаза с вертикальными прорезями зрачков, высокие точеные скулы, загнутые к ушам, таким же острым, как ее клыки, блеснувшие в хищном оскале.

– Зачем ты явился сюда? Почему напал на моих слуг? Назови мне причину, по которой я не должна убить тебя за это?

– Я Ко…

– Я знаю, кто ты такой, козел. Отвечай на мои вопросы.

Величество поборол искушение ответить ей грубостью на грубость, пожал плечами и улыбнулся. Будет еще время помериться с ней силами, а пока надо делать дело.

– Твоя проблема, Кирендаль, – медленно начал он, – в том, что ты не из Крольчатников. Да, банда у тебя есть, но ты не наша; ты не знаешь, как здесь дела делаются. Если у тебя возникли проблемы с кем-то из моих людей, пригласи меня, мы вместе что-нибудь придумаем. Так у нас принято. Мы не сдаем друг друга имперцам. Когда кто-то так делает, то начинается война. Люди обижаются. Дома горят.

– Ты о Кейне?

– А ты что думала, шлюха? – ответил величество. – О нем, а то о ком же? Кейн – Почетный Барон Арго, между прочим, а ты сдала его Очам за вшивую тысячу ройялов. Я мог бы тебе башку за это отрезать и сжечь эту твою дыру вместе со всеми, кто тут есть, но я не стану, ясно? Ты же не ведаешь, что творишь.

– Ты не понимаешь…

– Сама ты не понимаешь! – рявкнул Король. – Пять минут даю – выводи всех своих подонков вместе с посетителями из этого борделя. Замешкаешься – все сгорят к чертовой матери.

– Прислушайся к голосу разума, – негромко сказала она и протянула вперед умоляющую гибкую руку, сложив пальцы в некую фигуру.

– Заклятие, – прошептал Паслава.

Кирендаль продолжала:

– Разве нам обязательно быть врагами? Кейн сам просил меня сдать его; он задолжал мне денег, и это был его способ расплатиться. Давай лучше поговорим с глазу на глаз, только ты и я?

– Еще Заклинание, – шепнул Паслава. – Я его отбил.

Величество глянул прямо в желтые глаза Кирендаль; ее взгляд оставался прежним, лишь слегка застыл, когда она поняла, что ее колдовство не удалось.

– У нас был шанс договориться, – сказал величество. – Но похоже, сплыл. Тебе никогда не рассказывали, что я делаю с теми, кто пробует меня заколдовать?

Кирендаль резко выпрямилась, и ее платье взвихрилось вокруг нее, словно туман.

– Значит, время переговоров окончено! – бросила она резко.

– Сигналит Потоком, – шепнул Паслава.

Напряженная тишина, охватившая «Чужие игры», внезапно сменилась скрежетом оружия, извлекаемого из ножен. У каждого бармена в руках оказалась дубинка, у каждой официантки – нож. Кое-кто из тех, на чьи незнакомые лица величество обратил внимание еще раньше, двинулись к нему, ухмыляясь, с мечами наголо.

Он посмотрел на них скучающим взглядом, бросил Кирендаль презрительное:

– Зеленая ты еще! – Потом вскинул вверх сжатую в кулак руку и резко выкрикнул: – Раз!

Добрая треть роскошно одетых жителей Южного берега вдруг вытащила из рукавов кинжалы, а многие потянули из ножен короткие, но очень удобные для драки мечи, до этого казавшиеся исключительно декоративными. Каждая вооруженная официантка, каждый бармен и каждый тайный агент вдруг обнаружили по три клинка, приставленные к их горлу, а за спиной трех вооруженных троллей выросли шестеро мужчин с ножами.

Величество хохотнул.

– Это только половина моих людей здесь, – добродушно сказал он. – Хочешь, я скажу: «Два»? – ну а на счет «три» ты и сама догадаешься, что это будет.

Кирендаль сверкнула на него глазами:

– Напрашиваешься на резню.

– Как скажешь. Выбор за тобой, – ответил он. – Кровь лить не обязательно.

Мгновение она мерила его взглядом, и величество даже вздохнул про себя: упираться будет. А жаль, ему нравился ее стиль.

– Еще сигнал, – прошептал Паслава.

Новые звуки разорвали хрупкую тишину: где-то захлопали ставни, заскрежетали задвижки, застонали, ложась в петли, дверные засовы. Далекие крики мятежников почти стихли. Дом закрылся, точно устрица.

– А теперь вели своим людям вернуть клинки в ножны и выметаться отсюда, – сказала она и указала на единственную оставшуюся открытой дверь. – И пусть только кто-нибудь попробует что-нибудь сделать, я сама здесь все подожгу.

Величество выдвинул вперед челюсть, сдерживаясь, чтобы не провести нервно языком по губам.

– Брешешь.

– Как знать. Представь себе этот пожар: в доме полно народу, яблоку некуда упасть, кругом бархат, который вспыхнет в минуту; горящие балки начнут падать с потолка. Представь, что такое пожар в помещении, где всего одна дверь и к ней рвутся люди. Кстати, мои слуги знают тайные выходы из этого здания. А твои?

Тонкие, как у волчицы, губы снова раздвинулись в усмешке, обнажив зловещие острые клыки.

– Как ты верно заметил, все зависит от меня, козленок. А я повышаю ставку, так что либо играй, либо отступайся.

Величество помедлил, чтобы перевести дух: он был растерян и не знал, что делать. Отступиться нельзя, здесь же его люди. Но по глазам Кирендаль он видел, что дальше ее провоцировать тоже нельзя. Он напомнил себе, что она блефует. Ну конечно блефует: ведь в казино были сейчас и настоящие банкиры. Если они погибнут в пожаре, вызванном намеренным поджогом, то ее бизнес уже никогда не оправится от этого удара, а если двое-трое из них окажутся из знатных фамилий, то ей самой прямая дорога на виселицу.

И все же кто ее знает.

Глядя на ее грацию скелета и ухмылку, полную острых точно бритва зубов, он невольно задумался над тем, до какой степени она не человек; откуда ему знать, как далеко она может зайти в своем безумстве? То, что он затеял как простой и наглядный урок хороших манер, уже полностью вышло из-под контроля и балансирует на грани массового истребления.

И Паслава, точно прочитав его мысли, прошептал:

– Она меня заметила; теперь я ничего не могу сделать, она парирует все мои действия.

Величество кивнул, как будто сам себе, и тут же усмехнулся с уверенностью, которая шла полностью вразрез с его настоящими чувствами.

– Ладно, – одобрительно протянул он, – прости, что назвал тебя зеленой.

– Как любезно с твоей стороны, – окрысилась она. – А теперь выметайся.

– Увы, не могу, – грустно сказал Король. – Кейн – Барон Арго, а ты его сдала.

– По его просьбе, – процедила сквозь зубы Кирендаль.

– Жалко, что я тебе не верю. – Величество оглянулся и встряхнул головой. – К тому же неплохо бы тебе подумать, что моих людей здесь в три раза больше, чем твоих. И если мы с тобой разосремся, то большинство из них здесь и полягут, не важно, знают они тайные ходы или нет.

Вдруг она вскинула голову, точно кошка, которая услышала, как за обшивкой стены скребется крыса; взгляд Кирендаль утратил хищную пристальность, стал рассеянным и устремился куда-то через плечо величества так, словно он и не стоял перед ней.

«Попал», – подумал величество.

– У тебя неплохо выходит, крошка Кири, – добродушно продолжал он. – Просто тебе надо знать, что, когда вступаешь в соревнование с гигантами… – тут он постучал себя в грудь, – на тему, кто нассыт больше, непременно промокнешь.

Но она даже не сделала вид, что слышала его, наоборот, устремила отсутствующий взгляд остекленевших глаз куда-то поверх людей, замерших в неудобных позах с оружием в руках, мимо троллей, которые живой стеной стояли за ее спиной. Все в «Чужих играх» смотрели на нее: и ее агенты, и Подданные, и другие горожане. Все были на взводе, словно арбалеты, готовые к стрельбе, и одного слова или жеста хватило бы, чтобы резня началась. Мечи дрожали в потных ладонях, люди переминались с ноги на ногу, ища положения поудобнее – кто для борьбы, а кто для бегства. Кирендаль прошептала так тихо, что даже величество, стоявший в паре шагов от нее, едва разобрал ее слова:

– Ничего удивительного, что все вышло из-под контроля…

Король нахмурился – ему совсем не понравилось то, что он услышал. И куда, черт бы ее побрал, она смотрит?

– Что-то происходит, – с дрожью в голосе прошептал Паслава.

– Точно, – уголком рта ответил ему Король.

Волоски на его руках и на затылке встали дыбом, сердце тяжело забилось, холодный пот потек по лбу и щекам. Он вдруг почувствовал себя так, словно выпил отравленного вина: пол начал уходить из-под ног, в ушах звенело, внутри все играло, как будто все его нутро разжижилось и стало похоже на свежее пиво. Он и сам не знал, что он выкинет в следующую минуту – то ли вцепится Кирендаль в глотку, то ли разрыдается, а то ли спустит штаны и насрет себе в башмаки.

– Что это? Нас атакуют?

– Я не знаю, – прошептал Паслава. – Вряд ли. Что-то не то с Потоком; я вижу темные течения, которые примешиваются к нему со всех сторон. Вон он! Вон там! – вдруг завопил колдун, забыв, что надо шептать, что его могут услышать и что из-за Плаща величество не видит, куда он тычет пальцем.

Его волнение было так велико, что его нельзя было отличить от паники, и для величества, и без того сбитого с толку происходящим, это было уже слишком. Он набрал полную грудь воздуха, готовясь гаркнуть команду к бою, чтобы наконец разрешить эту затянувшуюся паузу, ведь, на его вкус, любое движение, даже резня, было лучше, чем это бесконечное стояние врастопырку, тягучее балансирование на краю неизвестно чего.

Кирендаль протянула к нему руку и вцепилась в его локоть, словно клещами сжала.

– Нет! – требовательно и вместе с тем умоляюще воскликнула она. – Не надо – он здесь.

Величество попытался высвободиться из ее хватки, но, к своему удивлению, обнаружил, что это не так-то просто.

– Что такое? Кто – он?

– Бросьте оружие! – крикнула она во весь голос. – Всем бросить оружие!

Со стороны единственной не запертой на засов двери раздался треск дерева и такой звук, который бывает, когда кость трется о кость через слои промежуточной плоти.

– Что? Что это? – Величество никак не мог взять в толк, что происходит. Что там за драка? О чем говорит Паслава? Кого там увидела Кирендаль? – Да что за?..

– Величество, прикажи своим людям бросить оружие! Немедленно!

– А…

– Да, давай, – заговорил кто-то голосом Кейна. – Пусть все играют честно, а?

Величество обернулся. В проеме дальней двери стоял Кейн. Потрепанная черная одежда на нем была еще грязнее, чем обычно, под глазами залегли круги, такие темные, что походили на синяки, и все же это явно был Кейн.

– Но… но… – начал хватать ртом воздух величество, – но тебя же арестовали!

– Верно. – Он медленно шел к ним через зал, тяжело припадая на правую ногу. – И там, снаружи, немало тех, кто меня ищет, так что я попросил бы всех оставаться здесь. Вы двое обеспечите это?

– Я… э-э-э… ну да. Да, конечно, – тупо повторял величество все громче и громче. – Слышали? Всем оставаться здесь, никому не выходить.

Кейн продолжал приближаться, не сводя требовательных глаз с Кирендаль:

– А ты?

Она закинула назад голову и вытаращила глаза так, что вокруг золотистых зрачков стали видны полоски белков, как у напуганной лошади.

– Мы же с тобой в расчете, Кейн. Ты сам мне так сказал. И обещал, что оставишь меня в покое.

«Значит, сто пятьдесят вооруженных Подданных ее не напугали, – озадаченно подумал величество, – а тут явился Кейн, и она уже готова описаться от страха».

У его плеча послышался шепот Паславы:

– Это Кейн.

– Я что, по-твоему, идиот?

– Нет, я про странности с Потоком. Это Кейн. Это из-за него.

Кейн продолжал, обращаясь к Кирендаль:

– В моих силах сделать так, чтобы ты об этом не пожалела.

– Что, дашь мне еще тысячу ройялов? – фыркнула Кирендаль и широким жестом указала на комнату, полную вооруженных людей. – Вот, посмотри, что я едва не купила на первую тысячу.

– А как насчет альянса с первым Герцогом нового Императора?

– Что? – снова повторил Король, наверное уже в десятый раз. Слишком много всего происходило и слишком быстро; он просто не успевал ничего понять. – Какой еще новый Император? И какой Герцог? И потом, раз уж ты разводишь шуры-муры с какими-то новыми Герцогами, то неплохо бы сначала подумать о старых друзьях, а?

– Что я и делаю. – На первый взгляд Кейн был мрачен, точно палач, но, если приглядеться, становилось заметно, что в его черных, лишенных выражения глазах, в самой их глубине, плясали крошечные искорки тайного веселья. – Ты и есть тот Герцог, о котором я веду речь. Ну или, по крайней мере, будешь им.

Величество и Кирендаль обменялись ошарашенными взглядами.

– Но… – Среди сотен вопросов, роившихся у него в мозгу, Король лихорадочно выбирал один или хотя бы два – важнейших, чтобы задать их Кейну прямо сейчас. – Но как я могу быть Герцогом? Хотя нет, черт с ним; объясни, как ты сбежал оттуда.

Кейн ухмыльнулся им, и обоим показалось, будто его зубы испачканы свежей кровью.

– Два вопроса, один ответ: я сдал тебя Ма’элКоту. Сказал ему, что ты – Шут Саймон.

– Что ты сделал?

Комната вокруг него потемнела и закачалась.

– Ну да, – отвечал Кейн. – А почему нет? – Он встал вплотную к Королю Арго и заглянул ему в глаза так внимательно, словно там были начертаны таинственные руны, которые ему надлежало прочесть. Медленно и четко он проговорил: – Так ты поможешь мне спасти Паллас Рил.

– Паллас… – прошептал величество.

Ну конечно он поможет. Что на свете может быть важнее Паллас, ее жизни и ее счастья. Королю показалось, будто он пробудился ото сна: что за глупости он тут затеял, зачем сцепился с Кирендаль, когда Паллас Рил в опасности? Он провел ладонью по глазам и вознес пламенную хвалу богам за то, что Кейн пришел вовремя и напомнил ему о том, что действительно важно…

А между тем Кейн, видимо, нашел в его глазах то, что искал, хотя его находка не принесла ему большой радости. Он скривил рот, точно подавляя приступ тошноты или отвращения. Но в следующее мгновение его лицо просветлело, точно он усилием воли отогнал от себя какую-то мрачную мысль.

– Слушай, Кирендаль, – весело начал он, – кого тут у тебя надо покалечить, чтобы получить выпивку?

Кирендаль вызвала бармена, тот явился, взглянул на величество и тоном осознанного превосходства, который неизменно приобретают все, кто много лет обслуживает богатых, подавая им прекрасную еду, заявил:

– Вы должны мне один ройял, сэр.

20

– Но ведь это не доказательство, – упорствует Кирендаль, – это просто фокус.

Иногда самое трудное в революции – это решиться ее начать.

– Да, фокус, но зато какой эффектный. А эффектный фокус часто срабатывает лучше, чем доказательство, – отвечаю я и с ухмылкой киваю на Паславу. – Спроси вон его.

Паслава не ждет вопроса Кирендаль. Он подается вперед, кладет свои тощие как у скелета ладони на стол, по обе стороны от кружки с пивом, а свет стоящей на столе лампы заливает черными тенями его впалые щеки.

– Он прав. При двадцати тысячах свидетелей никто не поверит, если Ма’элКот станет что-то отрицать или оправдываться. Это подорвет моральный дух армии, а без армии нельзя поддерживать порядок ни в стране, ни в городе, а значит, Империя станет легкой добычей любого, кто приготовится ее схватить.

Они переглядываются, и жадность вспыхивает в глазах всех троих. Мы сидим в гостиной Кирендаль, где воздух сперт, как в могиле; огонек в лампе даже не колышется, точно вырезанный из светящегося стекла. Мое фальшивое спокойствие сделало свое дело, деланая уверенность заразила и их – они начинают верить, будто Ма’элКота можно скинуть, а стоит им представить, как это можно сделать, и они непременно захотят попробовать.

О мятежах можно уже не беспокоиться – они идут своим ходом и будут идти дальше. А когда армия все же сомнет их железной пятой и главных зачинщиков арестуют, то среди них не окажется ни одного Подданного. Сейчас главное в другом: внутренним взором эти трое уже увидели Империю без Ма’элКота, армию – без генералов, Анхану – без закона.

И эта мысль притягивает их необоримо – так сила гравитации притягивает все предметы к земле, а сильное течение затягивает пловца под воду. Вот мы, четверо, сидим за самым обычным столом, из угла смотрит на нас икона Ма’элКота и не знает, что мы могли бы разрушить Империю. Я уже вижу эту жажду в их глазах: повинуясь этой жажде, малыш сломает новую игрушку, не дожидаясь, когда закончится день рождения; эта жажда заставляет людей в трущобах Темпа бунтовать, поджигать свои дома и плясать вокруг бушующего пламени; эта жажда толкает армии победителей на грабежи и убийства.

Иногда мы разрушаем просто потому, что можем. Ведь если разобраться, именно разрушение дает ни с чем не сравнимое удовольствие, которое нельзя обрести ни в чем ином.

В общем, поймите меня правильно. Я вовсе не осуждаю эту жажду.

Больше того, я на нее рассчитываю.

Величество подается вперед, чтобы вставить свое слово.

– Тогда зачем вообще впутывать в это дело армию? – спрашивает он. – Когда начнутся бои и нам надо будет удержать город, каждая пара рук будет на счету. Так зачем нам заранее рисковать всеми Рыцарями и доброй половиной Подданных?

Я решаю сохранять таинственность:

– Больше хаоса – больше шансов.

Но его не так-то легко сбить с мысли.

– Каких шансов?

Каждый раз, когда природный прагматизм величества поднимает голову, я прибегаю к одному и тому же способу – к припрятанной в моем рукаве козырной карте, которая делает свое дело неизменно: я играю на его слабостях. Вот и теперь я говорю:

– Я же тебе объясняю, мне надо спасти Паллас Рил.

Его глаза еле заметно стекленеют, значит чары еще действуют, хотя и слабее, чем раньше.

– Но как?

– Пока не могу сказать.

– Почему?

– Не могу, и все. – На самом деле просто потому, что не хочу давать никаких намеков своим зрителям. – Переполох даст мне уменьшенную версию мятежа, сконцентрированного в одном месте, а не рассеянного по городу. Мне надо, чтобы Котам и констеблям было чем заняться, кроме меня, пока я спасаю Паллас. Все остальное – ваша забота. Хотите революцию? Пожалуйста, устраивайте, и за труды получите целую Империю.

Он моргает:

– Коты…

– Нет, без них не обойтись, – твердо говорю я. – Нам надо, чтобы они все были в одном месте, у нас под присмотром.

– И ждали нас.

– Разумеется. Только они будут ждать небольшую команду отборных бойцов. А получат всех Рыцарей Арго, то есть целую орду. Да вы их там похороните.

– Да уж, похороним, под грудой собственных тел, – ворчит величество.

– Нет, Коты должны быть обязательно, – решительно заявляю я. – Они – лучшие бойцы во всей армии, причем ценные не только в рукопашном бою, но и для выполнения небольших тактических задач. Их все боятся; они могут вести вперед целую армию на одном лишь страхе. Им все боятся перечить.

– В том числе и я, – мрачно говорит величество.

– С другой стороны, они могут вообще не драться.

Величество мотает головой:

– Плохо ты их знаешь. Даже история с Ма’элКотом не остудит их боевого пыла; Берн приучил их считать себя сверхчеловеками.

Я обращаюсь к Чародею:

– Ты ведь мастер контролировать толпу или нет? Так завари какую-нибудь магическую кашу, которая отобьет у них желание драться.

– Теоретически это возможно, – медленно говорит Паслава. – Но практически – где я возьму столько энергии, чтобы выискать их в толпе поодиночке и повлиять на их настроение, особенно если Ма’элКот пронюхает, что я затеваю?

Я усмехаюсь:

– А сколько энергии тебе нужно?

Я сую пальцы в ножны на бедре, где раньше лежал метательный нож, и выковыриваю оттуда гриффинстоун – один из тех, что были нашиты на сеть. Я бросаю его на стол, так что он катится по его поверхности, и тут уж Паслава не медлит – его рука делает мгновенный выпад, точно змея к добыче, воздух с шипением покидает его легкие, когда он подносит камень к глазам и рассматривает его с неприкрытой жадностью. Даже Кирендаль удивленно переводит глаза, в которых отражается огонек лампы, с камня на меня, и в ее золотистом взоре я вижу зависть.

– Ахх, – почтительно выдыхает Паслава. – Аххх… Я никогда даже не видел камня такого размера. Безупречный. И такой красавец.

– Его энергии хватит? – спрашиваю я, заранее зная ответ.

– О да, – отвечает он. – Хватит, и еще как.

– Но мы просто не сможем провести наших людей на стадион, – перебивает нас величество. – При свете дня их трудно принять за настоящих банкиров с Южного берега, а там еще наверняка и обыск на входе будет.

– А вот этим займешься ты, – говорю я Кирендаль. – Ты создашь нужную Иллюзию, и она продержится столько, сколько нам будет нужно. – И я вынимаю еще два гриффинстоуна из ножен. – Если разделить каждый из этих камней на крохотные кусочки по числу Подданных, которых нам надо провести на стадион, то их энергии хватит, чтобы Иллюзия продержалась до следующей недели.

У Паславы открывается рот. Еще секунда, и на стол потекут слюни. Кирендаль протягивает дрожащую руку к камням, а когда я кладу их в ее ладонь, вздыхает, словно кончает.

– Вот вам и альянс. Змеи, Навозники и Крысы никуда не исчезнут. Когда правительство падет, вам придется сражаться с ними, а они будут принимать к себе дезертиров из императорской армии, уж в этом можете не сомневаться. Но если Арго и Лица будут держаться вместе, то всем остальным останется только молиться. – И я насмешливо улыбаюсь. – Ма’элКоту.

– А как же Берн? – спрашивает величество. – И как быть, если Ма’элКот не придет? Сейчас у Берна столько Силы, что он может один решить исход целого сражения.

– Насчет Берна не опасайся. Его там не будет.

– Это как? – Король корчит гримасу. – Хочешь сказать, он будет отсыпаться после очередной драчки с тобой?

Я улыбаюсь во все тридцать два зуба:

– Точно. Он будет спать. Вечным сном.

– Не нравится мне это все, – решительно говорит он и, оттолкнувшись от стола, встает. – В этом же нет смысла.

– У нас может получиться, – вмешивается Паслава. В его глазах отражается гриффинстоун, который он все еще вертит перед собой. – Мы можем это сделать.

– Это-то мы можем, – возражает величество, – а что потом? Кто будет править Империей? Мы, что ли? – Неприкрытая насмешка в его голосе явно дает понять, что он думает о подобной перспективе. – И кто сказал, что тот, кто придет после Ма’элКота, не окажется еще хуже? Да и Коты, хоть они и гады, но все же имперские гады. Ты просишь меня со всеми моими Подданными затеять восстание – то есть фактически толкаешь нас на убийство первой персоны в государстве, черт его возьми, потому что кому-то нужно ворваться во дворец и убить там нашего ублюдка; он же слишком могуществен, чтобы оставлять его в живых. Так скажи нам, кто еще в этой игре, кроме нас? Потому что, кто бы ни забрался на трон после, ему придется перебить нас всех, хотя бы ради того, чтобы сторонники королевской власти не возбухали, а то ведь не успеет отгреметь одна революция, как они свою затеют.

– Величество, величество, ты забыл: ты и так уже повязан, – говорю ему я. – Если Ма’элКот переживет завтрашний день, то к рассвету он будет держать тебя зубами за яйца.

– Убить тебя за это мало, – ворчит он.

– Слишком поздно, приятель. Да и не поможет это тебе, ты же знаешь. А потом, разве я не обещал сделать тебя Герцогом? Для этого немного нужно: только Император, которому ты окажешь большую услугу.

– И у тебя такой есть?

– Нет, – отвечаю я с ухмылкой, – такой есть у тебя.

– Кто это?

– Тоа-Ситель, конечно, – говорю я и снова ухмыляюсь.

Мое предложение повисает в мертвой тишине. Величество так таращит глаза, что сразу видно – он с трудом сдерживает поток проклятий, потом быстро оглядывается на дверь, как будто хочет убедиться, что мы все еще одни. Кирендаль мрачно кивает – ее давние подозрения подтвердились. Паслава снова открывает рот.

– Я что, один ничего об этом не знаю? – недоверчиво протягивает он.

Величество трясет головой:

– Я потом тебе все объясню.

– Да уж, надеюсь, что объяснишь, – говорит маг с нажимом.

Я продолжаю:

– Подумай как следует. Тебе нужен тот, на кого можно положиться. Твои Подданные лояльны к тебе, много лет ты удерживал в этом городе значительное положение, и все-таки ты Простолюдин. Ты Король благодаря собственной энергии и целеустремленности, но не по рождению. Дворяне не пойдут за тобой. А вот Тоа-Ситель…

В глазах величества я вижу холодный расчет.

– Я понял.

– Он получил титул Герцога из рук Тоа-Фелатона, последнего законного правителя из династии Менелетидов. То есть в глазах дворянства он настоящий Герцог, без дураков; они могут не признавать титулы, которые давал Ма’элКот, но что касается их любимого принца-регента, то тут уж нет, шалишь. Кроме того, Тоа-Ситель контролирует Очи. Всякий, кто собирается править этой Империей, без них не сможет и шагу ступить.

– А кто сказал, что я собираюсь ею править?

– Ну, не править, – поправляюсь я. – Но когда дерьмо полетит во все стороны, тебе только и надо будет, что прийти к Тоа-Сителю и предложить ему свою помощь. Королевство Арго будет единственной организованной силой, способной поддерживать порядок в городе. А раз ты придешь к нему сам, по собственному почину, то он будет тебе благодарен, а его благодарность вполне может выразиться в присвоении тебе титула Герцога, а с ним и места в Кабинете. Ты кем предпочтешь быть – министром торговли или налогообложения?

Холодный расчет в его глазах сменяется почти осязаемыми столбиками золотых монет.

Но я продолжаю:

– Вы ведь с ним давно уже сработались, так? Доверяете друг другу?

– Более или менее, – допускает величество. – Но Ма’элКот… Если он засядет там, во дворце Колхари, его оттуда год не выковыряешь…

Я наклоняюсь вперед и делаю паузу, во время которой всякий намек на юмор исчезает из моих глаз. А лицо становится недвижным, точно у каменного изваяния.

– А вот это ты предоставь мне.

Величество окидывает меня откровенно презрительным взглядом:

– Тебе?

– Мне уже случалось проделывать подобное.

– А ну-ка, давай проверим, все ли я правильно понял, – насмешливо начинает он. – Значит, так: завтра ты встаешь, завтракаешь, убиваешь Берна, затем прокрадываешься на стадион Победы, подрываешь там у народа веру в Ма’элКота, наскоро перекусываешь, крадучись покидаешь стадион и идешь во дворец Колхари, где отправляешь Ма’элКота к праотцам, тихонько выходишь из дворца, ну а потом уже можно и пообедать, и даже пару рюмок пропустить, перед тем как спать лечь. Правильно я тебя понял?

– В общих чертах – да, – отвечаю я. – Только одно ты забыл.

– Что, твой послеобеденный сон?

– Нет. – В который уже раз я выбрасываю на стол все ту же козырную карту. – Мне еще надо спасти Паллас Рил.

При звуке ее имени краска сбегает у него с лица, глаза закрываются.

Пока Заклинание действует, я, не теряя времени, беру его в оборот:

– Видишь ли, Тоа-Ситель сам по себе очень приличный парень и имеет склонность вести дела мирно. В то же время у него есть власть и репутация человека жесткого. Он – как раз то, что нужно, чтобы удержать Империю от сползания в гражданскую войну; с другой стороны, город он один не удержит, вот здесь ему и понадобишься ты. Пока он не наберет и не подчинит себе новую армию, он будет нуждаться в тебе не меньше, чем ты в нем. Он – твой идеальный выход.

– Но он также предан Ма’элКоту, – напоминает величество.

Я ухмыляюсь:

– Вот как раз об этой части нашей проблемы мы и позаботимся завтра. Тоа-Ситель предан трону, а не человеку.

– Черт тебя побери, Кейн, – говорит он. – Черт тебя побери, если ты не просчитал все до последней мелочи. Паслава?

Маг с трудом отрывает глаза от созерцания камня, который держит в руке. Когда он все же поворачивается к нам, я вижу в них огонь.

– Мы это сделаем, – говорит он.

– Кирендаль?

Пока мы разговаривали, она незаметно поменяла лицо и фигуру: глаза из золотых стали ореховыми, волосы серебристые, точно платина, приняли легкий рыжеватый оттенок, близкий к каштановому, резкие линии острых скул смягчились, превратившись в более легкий, более человеческий овал. Теперь она бросает на величество такой взгляд, что воздух между ними едва не дымится.

– Я могу помочь, – медленно говорит она чуть хрипловатым голосом, который, разумеется, тут же напоминает мне о Паллас.

Что за игру она затевает? Может быть, разглядела на нем наложенное заклятие? Следующая ее фраза снимает мои последние сомнения.

– Я с тобой, величество, но мы должны… скрепить наш альянс более… мм… официальным путем, – говорит она таким тоном, что даже у меня начинается стояк; что сейчас творится с Королем, могу только представить.

Вид у него такой, как будто ему только что ударили ножом в спину; проходит время, прежде чем он вспоминает, что в мире есть еще люди, краснеет, кашляет, смотрит на меня и качает головой.

– А ты… что ты от всего этого получаешь? Благодарность нового Герцога? Но тебе ведь на это плевать, верно?

Я пожимаю плечами:

– Ну, в общем, да.

– И ты хочешь, чтобы я поверил, – говорит он медленно, – будто ты готов развалить целую Империю только ради спасения Паллас Рил?

– Именно.

– Ясно, – говорит он и вдруг расплывается в безумной улыбке. – Тогда я с тобой.

Я едва сдерживаюсь, чтобы не полезть к нему обниматься, но, вовремя опомнившись, просто жму ему руку.

Он отвечает мне тем же:

– И знаешь что, Кейн? Спасибо тебе.

– За что?

– За то, что ты даешь мне шанс помочь тебе спасти ее. Для меня это так важно.

– Ага, – говорю я, чувствуя, как меня подташнивает. – Я так и знал, что ты не откажешься.

Долгое молчание накрывает комнату, и в его протяженности чувствуется отзвук завтрашних боев. Все, что мы можем сделать пока, – это сидеть и размышлять над грандиозностью того решения, которое мы приняли только что.

Наконец Паслава нарушает молчание кашлем.

– А мне вот еще интересно взглянуть на твою серебряную сеть, – говорит он. – Не покажешь, часом?

– Пока нет. Завтра. Она у меня припрятана.

– По-твоему, это мудро? – Паслава тревожно хмурится. – Ведь успех или полный провал всей нашей затеи зависит от этой сетки! А что, если ее украдут или она потеряется?..

– Она в надежном месте, – заверяю я его с тайной улыбкой. – Завтра ты сам ее увидишь. А пока… э-э-э… кое-кто сторожит ее для меня.

21

Ругаясь про себя, Берн спустился по веревке вглубь природной расселины в форме дымохода в скале, затем завис там, куда едва хватало света факела, и стал вглядываться в черную бездну под ногами. Черт побери, да есть у этой дыры дно или нет? И как сюда спустился гребаный Кейн, если он даже веревки не оставил? И зачем он вообще сюда полез? Здесь ведь даже дышать нечем, такая вонь стоит.

Прежде чем продолжать спуск, Берн обернул веревку вокруг пояса, а в освободившуюся руку взял кинжал, заколдованный для него Ма’элКотом. Описав рукой широкий круг в темноте, он увидел, что лезвие горит особенно ярко, если его направить прямо вниз. Так ярко, как он еще не видел.

Достаточно ярко для того, чтобы осветить шахту под его ногами еще на несколько футов и вырвать из темноты выступ, на котором неаккуратной кучкой лежала серебряная сеть, так, точно ее бросили туда небрежно.

Вот теперь Берн принялся ругаться уже не про себя, а в полный голос, да так, что Коты, которые поджидали его наверху, шарахнулись от расщелины, точно напуганные кони.

Кейн знает, этот скользкий выблядок все знает, потому и выбросил сеть нарочно. Берн отпустил веревку, пролетел оставшиеся футы и приземлился на площадку, испытав шок из-за удара на полусогнутые ноги. Потом он наклонился, чтобы поднять сеть, но вдруг передумал, фыркнул и, уцепившись за веревку, со всей скоростью полез по ней наверх, в залитую светом факелов пещеру.

– Вы четверо, – он выбрал первых четверых из своей свиты, – остаетесь здесь. Он за ней вернется. Не мешайте ему. Как только он появится, один из вас пусть бежит за мной во дворец. Остальные пойдут за ним, только осторожно, на глаза ему не показывайтесь. Если он вас увидит, то убьет.

– Во дворец? Ты не домой?

– Сегодня, скорее всего, нет, – ответил Берн, и гримаса на его лице показала, как ему скрутило кишки от страха. – Надо пойти и рассказать Ма’элКоту, что мы снова потеряли Кейна.

22

Сидя за большим письменным столом с изрезанной крышкой в домашней берлоге Берна, Ламорак смотрел в окно на широкий фронт приближающейся бури, которая полностью закрыла полярные звезды. Там почти непрерывно сверкали молнии, а от грома уже тряслись стекла в домах. Гроза будет страшная, такой он, пожалуй, и за всю жизнь не припомнит, однако теперь ему не до нее.

Итак, для него все свелось к простому выживанию. Разумеется, смерти Паллас он не хочет, но если она останется в живых, а его не будет рядом, чтобы получить от нее удовольствие, то какое ему дело, жива она или нет? А Кейн… Хотя к черту Кейна. Кейн знал, что Берн и Коты идут за ним по следу, и сознательно привел их к нему, Ламораку. Так что Кейн все равно что сам запер его здесь, в этой дыре.

Ламорак не тешил себя иллюзиями и не надеялся, что Берн его пощадит. Единственное, на что он мог надеяться теперь, – это освободиться из лап Берна и его Котов раньше, чем Кейн разворошит осиное гнездо, и сдаться на милость констеблей или Очей. Даже если сам Берн погибнет завтра на стадионе – а в том, что там случится продолжение мятежа, Ламорак не сомневался, – Коты все равно перережут ему глотку.

Значит, у него есть всего один шанс: заключить сделку, пока существует такая возможность.

Не стоит и пытаться вызвать на разговор охранников: они предубеждены против него. Ламорак обыскал всю берлогу, но все же нашел обрывок пергамента и перо. Еще несколько минут поисков привели его к чернильнице, на дне которой плескалось достаточно чернил.

Он стал писать:

Берн,

ты ушел раньше, чем я успел тебе рассказать. Я продаю новость о Кейне, которая может спасти Империю, если ты будешь действовать в соответствии с ней. Приходи сюда вместе с Герцогом Тоа-Сителем. А лучше с самим Императором, чтобы гарантировать мою свободу, и я расскажу вам все, что задумал Кейн. Ты не пожалеешь.

Срочно,

Ламорак.

Сложив пергамент, он написал сверху:

Передайте это сообщение Графу Берну, и он вас обязательно наградит.

Он подержал пергамент в руке, прикидывая его вес: тот весил точно столько же, сколько любой другой клочок пергамента, то есть почти ничего.

Доковыляв до запертой двери, он наклонился и просунул пергамент в щель под ней. К утру его наверняка кто-нибудь найдет. Привалившись спиной к двери, он постоял, собираясь с силами для долгого путешествия назад, за письменный стол. Снаружи сверкнула молния, грянул гром. Первые тяжелые капли дождя вперемешку с ледяным градом застучали по подоконнику. Ветер, усиливаясь, завывал, как стая волков на пустоши.

«Чертовски серьезная будет буря, – подумал Ламорак. – Хорошо хоть мне есть где ее пересидеть».

День седьмой