— Да, конечно. Именно поэтому ты не стал использовать сеть… Ты знаешь, что я присутствую здесь, что это не иллюзия. Ты сам спланировал это. Как еще ты смог бы вытащить нас обоих из дворца, защищенного моей волей от магии актиров?
Ламорак хрипит на кресте.
— Ты все знал! Ты сделал это со мной!.. Я киваю ему.
— Да, я на тебя рассчитывал. Черт, Ламорак, недавно я убил человека за меньшее зло. А ведь он был гораздо лучше тебя. Неужели ты думаешь, что я мог оставить тебя в живых? Теперь мне остается только снять Пэллес с креста. Тоа-Сителл крадется поближе ко мне, все еще держа руку на рукаве. Там он явно прячет оружие; впрочем, он уже засветился.
— Но что же теперь? — спрашивает Ма'элКот. — Ты в моей власти. Как ты надеешься убежать?
Он говорит что-то еще, но я уже не слежу за его словами. Я смотрю вверх, в единственные глаза, которые сейчас важны для меня.
Даже самому искушенному мыслителю на свете нужно время, чтобы сменить точку зрения. Когда я вышел на арену, Пэллес могла думать только об угрожающей мне опасности — именно этот ужас я увидел в ее глазах. Она поставила крест на себе, а когда я влез на платформу — то и на мне; про себя она уже считала, что мы мертвы.
Но она слишком умна, и в ней слишком много жизни. Я болтаю с Ма'элКотом только для того, чтобы дать ей время приспособиться к новой ситуации. Теперь я вытаскиваю из кармана грифонов камень и держу его так, чтоб его видела она, но не Ма'элКот и Тоа-Сителл. Подняв глаза, я взглядом спрашиваю ее: «Ты готова?» — и вижу яростный, сильный и все же спокойный ответ: «По твоей команде».
Ма'элКот все еще что-то говорит — сейчас он похож на любителя детективов, решающего очередную задачу. Когда я поворачиваюсь к нему, он спрашивает:
— …но зачем ты принес эту сеть, если знал, что она не поможет?
— Ах, сеть? — холодно усмехаюсь я. — Она не бесполезна. Это, видишь ли, сигнал кантийцам начать атаку.
— Что?
Пока он осознает сказанное, я набрасываю сеть ему на голову. Он бьется, пытаясь высвободиться, однако она все же обвертывается вокруг него. Тоа-Сителл делает фехтовальный выпад в мою сторону — в его руке тускло мерцает сталь. Я уворачиваюсь от клинка и бью герцога в колено; оно ломается с сухим стуком, и Тоа-Сителл падает, рыча от неожиданной боли. Свита у платформы достает клинки и готовится к бою, а я отпрыгиваю — и тут мне на плечо ложится покрытая сетью рука Ма'элКота.
Я улыбаюсь.
— Кажется, я предупреждал тебя, чтобы ты не тянул ко мне ручонки…
Он больше не думает о том, что делает, не замечает, что сеть лишила его магических возможностей,
Моя улыбка превращается в дикую ухмылку — я заношу ногу и бью Ма'элКота в пах.
От моего удара глаза его становятся похожими на мячи в лунках, челюсть отвисает, вдыхание с шумом выходит из груди — один его вид вызывает у меня гомерический хохот.
Пока он стоит согнутый, хватаясь за ушибленное место, замерев между мигом удара и осознанием того, какую он может причинить мне боль, я разворачиваюсь и прыгаю к кресту Пэллес. Я цепляюсь за прикрывающую ее серебряную сеть, подтягиваюсь — и на одно бесконечное мгновение мы оказываемся лицом к лицу.
В моих глазах вопрос, и она отвечает:
— Да.
Я целую ее, всего раз. Наши губы жадно впиваются друг в друга через сеть. Я прожил всю свою жизнь ради этого мгновения, и оно того стоит.
Сквозь ячейки сети я кладу ей в руку грифонов камень. Ее пальцы смыкаются, и я тихо спрашиваю:
— Что тебе нужно?
Ее глаза наполняются слезами.
— Время.
— Будет.
Я прыгаю обратно на платформу и слышу свист арбалетных стрел. Мне внезапно становится не по себе от мысли, что Пэллес убита, но одного взгляда вверх достаточно, чтобы понять — сеть уже далеко от нее и растянута на огромной сфере полуматериального стекла, в центре которого висит Пэллес. Она подняла Щит, и стрелы отскакивают от его поверхности. Но даже с Грифоновым камнем Пэллес не может вершить два заклинания одновременно.
Мне нужно дать ей передышку.
Рядом со мной корежится, рыча, Ма'элКот. Его лицо синеет, он хватается за сеть на голове. Я заношу ногу для пинка, однако передумываю и опускаю ее.
Кое-какие дела надо делать руками.
Наношу удар правой.
Грудь распирает от бешеной радости, когда костяшки пальцев размазывают его великолепный нос по прекрасным скулам, а его глаза наполняются болью. Я зверею и готов убить его, пока у меня есть возможность, однако в мое левое бедро впивается какая-то льдинка.
Это тот проклятый маленький нож Тоа-Сителла. Герцог оказался куда крепче, чем выглядит, и подполз ко мне, волоча за собой сломанную ногу. Он смотрит на меня с торжеством: он сделал то, что должен был сделать, и теперь готов умереть.
Это бессмысленно — рана поверхностная, больше похожа на царапину. Я вытаскиваю стилет из ноги, словно занозу, и отбрасываю его прочь. Потом бью Тоа-Сителла по голове, достаточно сильно, чтобы он отключился, но не умер. Он безвольно падает на бок, еще не потеряв сознания — да, он действительно крепок, — и я довожу дело до конца, падая на колено и отвешивая ему удар ребром ладони в основание черепа.
Стрелы все еще свистят вокруг, но довольно далеко от меня — стрельба идет с сидений над ареной, и арбалетчики боятся попасть в Ма'элКота. Он хватается за сеть — надо его прикончить, и поскорее. В любую секунду эта фальшивая свита может навалиться на меня.
Я слышу трубы — уже близко. Ворота ведущего наружу туннеля открываются…
Черт!
Кавалеристы в легкой броне врываются в ворота и рассыпаются по арене. Солнечные лучи дробятся на стальных наконечниках их копий — таких нет только у пятерых, едущих вокруг невооруженного человека, обагренного кровью. Он машет огромным мечом легко, словно милицейской палочкой.
Наши глаза встречаются, и Берн показывает окровавленные зубы.
По моему левому бедру разливается жидкий огонь, и теперь я понимаю удовлетворенный взгляд Тоа-Сителла.
Этот ублюдок отравил меня.
С треском, с каким отрывают от кости мясо, Ма'элКот рвет сеть и отбрасывает ее в сторону. Он встает на ноги единым движением, похожим на приливную волну. Я прыгаю, готовясь к боковому удару в подбородок, однако фиолетовая кровь уже высыхает на его лице. Магия вернулась к нему, и теперь он движется чересчур быстро для меня; его огромная рука бьет как змея и хватает меня за щиколотку, прежде чем я успеваю нанести удар. Ма'элКот бьет меня о платформу так сильно, что летят щепки.
Из глаз сыплются звезды; я едва могу вздохнуть, Ма'элКот держит меня за щиколотку, и у своего лица я вижу его колени.
— Теперь ты поймешь, что значит шутить с моим гневом, — мурлычет он.
Все явно идет не так, как я ожидал.
Однако тут раздаются крики, словно началось светопреставление, и платформа накреняется как живая. Ма'элКот вихляется.
Он разжимает руку, и я падаю. В одно мгновение воздух наполняется металлическим щелканьем и клацаньем; пряжка ремня Ма'элКота расстегивается, а оковы, которые удерживают висящего надо мной Ламорака, раскрываются, и он падает на меня. По всему Стадиону с расстегнутых перевязей падает оружие, а запертые двери и ворота широко распахиваются.
Платформа снова качается, и на этот раз я понимаю, что движется не она — движется весь этот проклятый Стадион. Лошади шатаются, а люди падают, и воздух заполняется воплями, тонущими в рокоте землетрясения.
Пэллес парит над нами, держась в воздухе в пяти футах над крестом, на котором прежде была распята. Она протягивает руки, и ее полотняная рубаха исчезает в белой вспышке огня. Вот она разгорается сильнее — невозможно смотреть на нее; вот она горит ярким белым светом, который охватывает последние остатки сети, сдерживавшей Силу Пэллес. Рев землетрясения становится громче, бьет в уши, ритмично усиливается…
…и становится Голосом — он звучит так, будто с нами говорит весь мир:
— Только тронь моего супруга, человечек, и я покажу тебе, что значит рассердить бога!
Все техники повскакивали на ноги, не отрывая глаз от экрана.
Артуро Коллберг стоял позади них не дыша.
— Господи боже мой, господи! Это же Пэллес! Землетрясение, голос… Боже мой, если б я знал, что она владеет такой силой, я бы никогда…
Администратор почувствовал, что кто-то стоит у него за плечом. Он оборвал фразу, вздрогнул и ощутил холодок, льющийся от позвоночника по всей спине.
Чей-то голос произнес:
— Чего бы вы никогда не сделали?
Коллберг покосился на зеркальную маску полицейского и увидел там собственное искаженное лицо с выпученными красными глазами в черных кругах. Он лизнул губы и ощутил на них соленый пот. Кровь понеслась по жилам со скоростью света и бросилась в голову, едва не разорвав ее.
— Я… ну, я никогда не послал бы ее на такое, ну, мелкое задание. Я выбил бы для нее что-нибудь более глобальное, ну, вроде этого…
Удовлетворило ли сказанное полицейского? Это было похоже на ночной кошмар, от которого Коллберг никак не мог очнуться. Он вытер вспотевшие ладони о штанины и взмолился про себя, чтобы Карсон добилась приостановления иска, прежде чем действительно произойдет что-нибудь опасное.
«Чтоб она сдохла, эта Дойл, — обратился Коллберг к богу, в которого никогда не верил. — И она, и ее адвокаты, и ее проклятые головорезы полицейские, и Марк Вило, и вся эта чертова Студия, и — самое главное — чтоб сдох Кейн».
Бегающие глаза Коллберга остановились на переключателе аварийного переноса.
«Особенно Кейн».
Все пошло наперекосяк.
Король Канта не покинул свой наблюдательный пост в верхних рядах. Он скомандовал атаку, как только Кейн бросил сеть. Верный старый Деофад ринулся на арену, подняв зачарованный меч Лютен, сияющий на солнце ярко-белым светом. Он уже прирезал одного защитника и дрался со вторым, когда наконец подоспели другие кантийцы. Ни один из них не заметил, как король замахал руками и изо всех сил завопил; «Стойте! Назад!» — увидев, что безумный план Кейна провалился. Ма'элКот был здесь во плоти, и хотя сейчас он занялся Кейном, всем было предельно ясно, что разумным людям