Однако Дартелн — человек долга. Вопреки своим чувствам и принципам он принял Клятву повиновения: подчинился приказу Совета и гарантировал мне абсолютную поддержку посольства. Без него у меня бы ничего не вышло. Я его очень уважаю, несмотря на то что он никогда не скрывал отсутствия ответного уважения ко мне.
Ждать приходится недолго. Дверь открывается; за ней стоят четыре монаха, все при оружии. Короткие посохи до плеча — идеальное оружие для ближнего боя; я не слишком удивился бы, узнав, что эти ребята дерутся не намного хуже меня. Они отбирают у меня последние два ножа — метательный из спинных ножен и маленький клинок из ботинка. У меня появляется дурное предчувствие.
Они ведут меня по коридору прочь от светлого пятна — значит, мы не пройдем через приемную лечебницы. Мы поднимаемся на несколько пролетов винтовой лестницы и идем по другому коридору — он так редко используется, что за нами остаются пыльные следы. Впрочем, неглубокие — ошеломленный и перепуганный послушник поспешно метет перед нами пол.
Открывается маленькая служебная дверь, монахи окружают меня — двое спереди, двое сзади — и вводят внутрь. Послушник закрывает за нами дверь, а сам остается в коридоре.
Я узнаю комнату, несмотря на то что вид ее изменился. Это личный кабинет, примыкающий к покоям посла. Здесь нет массивной мебели из темного дерева, которую делают братья в Джантоген Блафф; комната полна светлых, изящно выгнутых предметов обстановки под толстым слоем лака, выполненных лучшими мастерами Анханы.
В одном углу стоит очередная статуя Ма'элКота, у ног его потрескивают свечи и громоздятся жертвенные блюда.
Из прежней мебели я узнаю только громоздкий, исцарапанный письменный стол, какие обычно простые смертные используют для составления и переписывания документов. За ним сидит человек, со спины ничуть не похожий на Дартелна, хоть и одетый в рясу посла. Дартелн — здоровяк под семьдесят лет, лысый как колено, а этот тип такой тощий, что его может сдуть легким порывом ветра; на голове у него курчавится копна темных волос. Он оглядывается через плечо, кивает и кладет ручку.
— Кейн, я надеялся, что ты придешь первым. Я узнаю его лицо, особенно острые скулы, которыми можно резать сыр, но именно голос, который я не слышал вот уже восемнадцать лет, заставляет мою память всколыхнуться. Я искоса бросаю на него взгляд.
— Крил?
Он кивает и указывает на один из стульев.
— Рад тебя видеть. Садись.
Я сажусь на предложенный стул, пребывая в немалом удивлении. Крил был на пару лет моложе меня, когда мы жили в Гартан-холде. Я учил его практическому фольклору и тактике малых групп. А теперь он — посол в Империи.
Черт, неужели я так постарел?
— Во имя кулака Джанто, как ты достиг этого поста в твоем-то возрасте?
Он тонко улыбается.
— Совет судит по заслугам, а не по возрасту.
Это не ответ на вопрос — или все-таки ответ? Я еще со школы помню, что Крил — прирожденный дипломат, еще тогда умевший говорить человеку именно то, что тот хотел услышать. Маленькая ловкая вонючка, однако неплохой собеседник, знающий и остроумный. Когда-то мы с ним проводили много часов, болтали и смеялись за стаканом вина, украденного из погребов холда.
Мне тяжело смотреть на него; я все еще пытаюсь увидеть его восемнадцатилетним. Мы не тратим времени на празднословие. Он и так осведомлен о большей части моей карьеры, а его продвижение меня не слишком интересует. Все недосказанные детали наверняка окажутся удручающе знакомыми — закулисные интриги, которые в основном и заставили меня отречься от Клятвы. Кстати, четверо вооруженных монахов все еще тут; они выстроились за моей спиной. Это мешает говорить ни о чем.
Вскоре Крил добирается до сути разговора. Он надевает на палец кольцо с печатью Мастера и начинает говорить Деловым Голосом.
— Я не знаю, кто тебя нанял, — не знаю и не хочу знать. Однако тебе следует учитывать, что Совет Братьев не потерпит никаких действий против Ма'элКота или против всей Империи.
— Против Ма'элКота? — Я хмурюсь: откуда он знает? — Я ни на кого не работаю. Это мое личное дело.
— Кейн, запомни, я не идиот. Мы знаем, что Ма'элКот не слишком популярен среди отступников из числа дворян. Я знаю, что Глаза ожидали твоего появления в Анхане и издали приказ о твоем аресте по несформулированным обвинениям. Похоже, твой наниматель скомпрометировал себя, и теперь им известны твои планы. И вот он ты. Не пытайся морочить мне голову.
Я пожимаю плечами.
— Ладно.
Кажется, он ждет от меня продолжения. Я смотрю сквозь него. Он чуть раздраженно встряхивает головой и жует губами, словно почувствовал во рту какую-то дрянь.
— Ты должен понять, что мы поддерживаем Ма'элКота; мы никогда не сумели бы выбрать лучшего преемника Тоа-Фелатона. Он сумел сплотить народ, чего не смог сделать ни один правитель со времен самого Дил-Финнартина. Он объединил Империю. Он удерживает нелюдей на границах и следит за теми, что живут в Империи. Ему удалось договориться с Липке, и еще при нашей жизни эти две империи смогут объединиться в одну.
Во время этой речи его глаза то и дело перебегают от меня к статуе в углу: почему-то она притягивает его взгляд, как зажженная свеча — мотылька.
— Очень может быть, что Ма'элКот значительнее всех живущих сейчас людей, возможно, он единственный, кто может обеспечить выживание нашего вида — ты способен это понять? Он может объединить все земли людей; если мы больше не будем вовлечены в войны, нелюдям не устоять против нас. Мы считаем, что так вполне может быть. Ма'элКот — наша лошадь, на которой мы едем верхом, и мы не позволим, чтобы ее выбили из-под седла.
— Мы?
— Совет Братьев. Весь Совет,
Я фыркаю в ответ. Совет Братьев, собравшись вместе, не может решить даже, какой сегодня день недели.
— Еще раз повторяю, у меня в Анхане личное дело.
— Если б ты хоть раз встретился с этим человеком, ты бы все понял, — замечает Крил. Его глаза горят фанатичным огнем — он искренне верит. Он простирает руку к статуе, словно прося благословения. — Само его присутствие подавляет человека, а какова сила его мысли! Он завоевал всю Империю…
— Уничтожив своих политических противников, — бормочу я, и на лице Крила появляется мимолетное выражение удовлетворения, словно я в чем-то признался.
Может, действительно признался.
Или, напротив, не признался, но тут уж ничего нельзя сделать. Когда Крил говорит с таким благоговением, соблазн поддразнить его становится непреодолимым.
— Враги Ма'элКота — враги Империи, — заявляет он. — Они — враги человечества. Если мы будем вежливы с предателями, возвысит это Ма'элКота или ослабит его?
Я иронично улыбаюсь и припоминаю фразу:
— Если сделать мирную революцию невозможной, жестокая революция станет неизбежной. Он откидывается на спинку кресла.
— Думаю, что это вполне может быть твоей точкой зрения. Дартелн говорил то же самое, только другими словами.
— Да, в уме ему не откажешь, — говорю я. — Таким человеком, как он, тебе никогда не стать. Крил устало машет рукой.
— Да он просто ископаемое, коль не способен увидеть, что Ма'элКот — это наш шанс, наш взлет, наш успех. Дартелн надеялся, что мы будем действовать старыми, проверенными методами; теперь он использует эти самые методы, выращивая кукурузу в Джантоген Блафф.
Внезапно я холодею от мысли, что зря теряю драгоценное время. Я наклоняюсь вперед, упираюсь локтями в колени и смотрю на Крила своим Самым Честным Взглядом.
— Послушай, Крил. Я рад, что ты получил этот пост, и прекрасно понимаю твою заботу о Ма'элКоте. Но ведь если все услышанное мною о нем — правда, то он не был бы в большей опасности, даже если бы мне его заказали. А правда заключается в том, что в Анхане сейчас находится моя старая подружка, она попала в беду и я пытаюсь найти ее. Вот и вся моя задача.
— Дашь мне слово, что не предпримешь никаких действий против Ма'элКота или кого-нибудь из его правительства?
— Крил…
— Слово! — Он уже неплохо натренировал командирский голос, а по его тону становится ясно, что мне не увернуться.
«Даю слово» — незамысловатая, легкопроизносимая фраза; мое слово не больше меня самого, и нарушить его так же легко, как слово любого другого человека.
Однако оно не меньше меня самого и стремится выжить так же сильно, как я сам. Я растерянно вытягиваю руки.
— Что значит мое слово? — риторически вопрошаю я. — Оно не наложит на меня цепей, которые помешают мне поднять кулак.
— Да, это похоже на правду. — Он выглядит усталым, как будто ряса посла на его плечах тяжким грузом давит на его дух. Горящий в его глазах фанатизм гаснет, а рот цинично искривляется. — Что ж, в любом случае так и придется поступить. Ты только упрощаешь задачу.
По-стариковски пошатываясь, он идет к двери. Бросив на меня через плечо взгляд, исполненный нарочитого сожаления, он отодвигает засов и распахивает дверь.
— Спасибо, что подождали, ваша милость. Кейн здесь, Шесть человек в голубых с золотом мундирах Королевских Глаз строем входят в комнату. На поясах у них висят короткие мечи и одинаковые кинжалы. Они на ходу натягивают тетивы маленьких компактных арбалетов и заряжают их стальными стрелами. Вошедший за ними седьмой — человек с заурядной внешностью и мышиными волосами — одет в алую бархатную куртку с перевязью из блестящего белого шелка. Он как бы между прочим кивает застывшей в углу статуе. Свисающий с перевязи тонкий меч, украшенный драгоценными камнями, кажется чисто декоративным. В руке у человека позвякивает затянутый шнурком мешочек из черного бархата — не иначе как цена моей головы.
— Крил, — изрекаю я, — когда-то я говорил о тебе плохо, а думал еще хуже, но я никогда даже представить не мог, что ты предашь меня.
Ему недостает такта, даже на то, чтобы изобразить огорчение.
— Я же тебе говорил, — отвечает он, — мы намерены поддерживать Ма'элКота всеми возможными способами. Человек в бархатной куртке выступает вперед.