Морские волки
Шагая по улице с рюкзаком за спиной, действительно считал своего друга настоящим ебаным костлявым наркоманом; на его фоне даже Кочерыжка и Мэтти выглядели красавчиками. Пока они шли по таможенной зоне, ярко освещенной уличными фонарями, Кайфолом всеми фибрами души хотел закричать: «Он не со мной». Воздух казался таким тяжелым, он вонял застаревшим потом, запах которого не в состоянии были перебить дешевые ядовитые дезодоранты. Крепкий рабочий, руку которого украшала татуировка в виде паутины, держит сигарету и излучает само равнодушие, но Кайфолом готов бить об заклад, что тот их заметил. Ему придется проходить через эти ворота каждый день, и, если Мерриот не соврал, иногда ему придется проносить в трусах существенного веса пакет с первоклассной наркотой.
Никси, с большой дорожной сумкой из кожзаменителя, замечает тревогу Кайфолома. Он болтает с Мерриотом, но тоже замечает следы слюны, текущей по подбородку этого старика. Никси потрясен собственной дилеммой: если ему придется потерпеть еще хотя бы секунду, он сдохнет прямо здесь и сейчас, но если он сорвется, то потеряет работу раз и навсегда. Снова.
В конце концов, единственным, кого останавливают и обыскивают, становится Рентон, который волочит за собой два больших пластиковых пакета. Он глупо и нервно улыбается, пока мрачный таможенник достает из пакетов несколько выцветших футболок и трусов и выкладывает их на стол для осмотра. Между тем его тайный запас, скрытый в кроссовках, обжигает ему пальцы ног. К счастью, в последний момент он принял решение оставить футляр для очков со шприцами дома и теперь был безгранично рад, потому что его, в конце концов, пропустили на территорию. Никси уже пошел вперед, ни разу не оглянувшись.
Они проходят таможенную зону, затем - ряд стеклянных дверей, которые приводят их к доку, где их безжалостно обдувает сильный ветер. Раздутые облака цвета грязи будто высасывали с неба весь свет, пока они направлялись к трапу, чтобы подняться на борт большого белого корабля, который после приватизации сменил имя с «Морского оружия» на «Свободу выбора».
Хотя внешне он и выглядел солидно, интерьер этого корабля был полностью лишен привлекательности со своими зелено-белыми стальными палубами, каютами и лестницей. Пробравшись через лабиринт дверей со скрипучими голосами, они спускались теперь по очередной кошмарной лестнице все ниже и ниже к своим будущим каютам.
Рентон окинул презрительным взглядом узенькую каюту, больше похожую на гроб, в которой он будет жить вместе с Никси (об этом они договорились только после того, как его дружок-кокни согласился спать на нижней полке, потому что сам Рентон выбрал себе более сухое и уютное место). Он хотел уже было прилечь, вдруг команда - свистать всех наверх для подробного инструктажа, куда потные ребята понеслись с радостью, потому что их легкие умоляли о свежем воздухе. Там им выдали довольно красивые голубые вещевые мешки с логотипом «Силинк». В каждой сумке эти они нашли красный жилет, шелковый галстук или шарф, по две рубашки или блузки (в зависимости от пола «рабочего»). В эпоху постприватизации и ликвидации профсоюзов всех их называли просто «рабочими», а не «стюардами», чтобы можно было платить меньше. Их надзиратель, худой, низкий человек в очках, возрастом где-то около тридцати, постриженный а-ля «Битлз» и заметный в своей кремовой рубашке, рассказал дюжине новых рекрутов, что следить за тем, чтобы их форма была чисто выстирана - их новая важнейшая обязанность, потому что они должны все время работать в чистой форме.
- Это - вопрос чрезвычайной важности, - рассказывает Кремовая Рубашка (как они его уже успели окрестить), пялясь на Кайфолома, который стоит чуть позади всех остальных вместе с Рентон и Никси. - Я понятно говорю?
- Так точно! - рявкает Кайфолом, и все рабочие обращаются к нему, когда он добавляет: - Да кораблю с места не тронется, если придем неопрятные!
Кремовая Рубашка смотрит на него так, будто он какой хуйню мелет, но потом решает, что он прав, и поэтому спускает Кайфолому эту вольность. Они отправляются в тур по судну. Рентон и Кайфолом мгновенно узнают ту девушку с невероятной прической, которую видели тогда на собеседовании.
- Единственная девушка здесь, на которую взглянуть и не страшно, - презрительно говорит Кайфолом Рентону. Затем он кивает головой в сторону двух женщин, стоявших совсем близко к ним: - Вот те красотки, мохнатые бочко-девки, уже мне улыбаются. Но простите, девушки, вы обречены потеть на кухне до конца своей жизни, а не в постели удовольствия всевозможные познавать!
Рентон с интересом рассматривает их, решая, что одна из них - не такая уж и страшная, но в конце концов его взгляд останавливается на их первоочередной целью.
- Так что, охотишься на обезьянок?
- Ты такой неопытный, да еще и сексист ... Тот факт, что у красотки есть ребенок, еще не значит, что ее надо обязательно сбрасывать со счетов, - шепчет Кайфолом.
Рентон перестает обращать на него внимание.
- Сладенькая сучка, - облизывает он губы, снова и снова оценивая взглядом девушку с копной волос; это вероломное движение замечает и Кайфолом, но Рентон все равно говорит тихонько, пока они спускаются по ступеням: - Роскошная девушка.
- Приемлемая, Рентон, не роскошная. - Кайфолом вдыхает побольше воздуха, надеясь, что хотя бы незначительная его доля достигнет его ног.
- Иди на хуй, только посмотри на ее волосы, как у Роберта Планта, - отвечает Рентон, когда инструктор выводит их на следующую палубу, теперь они оказываются на корме.
Он видит Никси, который ковыряется в заметно покрасневшем ухе, но нигде не замечает Мерриота.
- Вы - слишком озабоченный молодой человек, мистер Рентон. Вы говорите «Роберт Плант». А мне приятнее думать о Фарре Фосетт-Мейджорз, - отвечает ему Кайфолом, пока Кремовая Рубашка, крепко сжав поднос в руках, недовольно смотрит в их сторону.
Он уже сделал для себя какие-то выводы, и для того, чтобы перекричать незаинтересованных слушателей, он говорит громче, но его голос срывается на ужасных децибелах. - Значит, когда слышите сигнал опасности, каждый должен выполнять свою определенную функцию в плане эвакуации.
- Да, но волосы просто замечательное, - убеждает Рентон - как на него не смотри. Кстати, Фарра Фосетт - это хуйня, а вот Кейт Джексон – самая сексуальная из «Ангелов Чарли». Этот ее низкий голос ...
Кайфолом смотрит на Кремовую Рубашку, который выдыхает горячий воздух через сжатые пидорские губы, благодаря которым он точно имеет чрезвычайную популярность в Пидорляндии, и рассказывает, что и как надо делать, если судно начнет тонуть. Ага, блядь, на хуй все эти правила - если такое случится, каждый побежит до ближайшей спасательной шлюпки, отталкивая каждого на своем ебаном пути. Он придвигается ближе к Рентону.
- Сейчас мы говорим о женщине, Рентс. О сексуальной женщине. Мы можем спорить, кто лучше - Фосетт или Джексон, Плант или Пейдж, но аналогия, которую ты выбрал в данном контексте, тревожит меня своей откровенной гомосексуальностью. Ты, часом, на этом судне ориентацию не изменил, Рентс? - спрашивает он, в результате чего Кремовая Рубашка хмурится еще больше и говорит еще громче.
- ... знать, где находится каждый эвакуационный пункт ...
- Отъебись, твой хуй - последнее, что я хотел бы взять в рот, - отвечает Рентон так громко, что его слова слышит Девушка-с-высокой-прической, которая сразу прикрывает рот ладонью, чтобы скрыть смех.
- Мой - возможно, но насчет других хуев я не уверен. Понимаешь, о чем я?
- Это была простая фигура речи, бля, - шепчет Рентон. - Я - в одной из тобой команде, инфа - сто процентов.
Девушка-с-высокой-прической снова оглядывается на них, на этот раз останавливая на них свой взгляд, и Кремовая Рубашка снова повышает тон:
- Согласно акту об охране труда от 1974 ...
- Рад это слышать, - говорит Кайфолом Рентону.
- Вот и не говори тогда ерунды.
- Господи, - саркастически вздыхает Кайфолом, - сам посмотри. Я всегда мечтал о том, чтобы увидеть твои плохо окрашенные волосы с рыжими корнями и твои гнилые зубы у своих яиц. Это же - моя лучшая сексуальная фантазия с тех пор, как я был маленьким, как кузнечик. И теперь ты берешь и разрушаешь все мои ожидания. Горе мне!
Возмущение в его голосе конце этой эмоциональной тирады привлекает внимание и вызывает смех других рабочих, и терпение Кремовый Рубашки иссякает.
- Возможно, - говорит он, окидывает Кайфолома встревоженным взглядом и смотрит в свой список, - Саймон ... поделится своей замечательной шуткой со всеми нами? Кажется, это гораздо важнее, чем охрана труда на этом корабле!
- Никаких шуток, э-э-э ... Мартин, - вдруг этот стильный шотландско-итальянский парень вспоминает, как зовут их наставника. - Я просто говорил своему другу, что как сын морских волков, которые поколениями путешествовали океаном между китами, траулерами и торговыми флотилиями, должен признать, что «Силинк» предоставил нам уникальную возможность.
Подозрительный взгляд кремовый Рубашки свидетельствует о том, что он все же догадывается, что его обманывают. Однако Кайфолом сохраняет каменное выражение лица, и его манипуляция проходит на «ура».
- Спасибо, Саймон ... Наверное, это не лучшая работа в мире, - эмоционально говорит он, - но и не худшая. Впрочем, эта часть инструктажа - важнейшая, поэтому попрошу всех и каждого уделить все возможное внимание.
- Да, Мартин, я просто не смог сдержать своего восхищения, - мило улыбается Кайфолом, - пожалуйста, простите меня.
Кремовая рубашка ограничивается вежливой улыбкой, от которой Кайфолома мутит, и его спасает только восхищенный шепот Рентона:
- Классика, Кайфолом, особенно эти твои «флотилии» вместо «судов». Я чуть не захохотал!
Никси пристает к Рентону с очередным вопросом о смысле жизни.
- О чем это он, Марк? А?
Хороший вопрос, думает Рентон, краем уха прислушиваясь к Кремовой Рубашки.
- ... законодательство было в значительной степени ограничено до уровня закона о чрезвычайных полномочиях. Его цель - возложить ответственность за здоровье и безопасность на рабочем месте на плечи каждого отдельного рабочего. Таким образом, все мы, в некотором смысле, инспекторы по охране труда, отвечающие по ...
Мы все берем на себя ответственность, вспомнил он слова отца о малом Дэйви. Тяжелый удар бескомпромиссной смерти снова поразил Рентона: он вдруг понял, что никогда больше не увидит и не услышит своего брата. Он глотает несуществующий клубок в горле но смерти не избежать, вспоминает он одну старую пословицу.
Мысли о малого Дэйви заставляют его вспомнить и о собаке Чека. В последнее время он начал гавкать ночью, эти резкие, ритмичные звуки напоминали ему кашель малого Дэйви. И поэтому Рентон был единственным, кто считал должное сделать хоть что-то для бедного пса, чтобы прекратить свои бесконечные страдания. Он один вставал ночью, чтобы накормить бедного щенка. Однажды ночью он нашел Чека у пакетов со спидом, которые лежали на журнальном столике.
- Плоховато тебе с нами жить, друг, - грустно сказал он тогда, с удивлением для самого себя заметив, что слишком привязался к этому животному.
Рентон с восторгом относился к тому, что Чеку не нужны все эти лишние ритуалы вроде умывания, чистки зубов, одевание ... Ему только все время хотелось погулять в парке. А еще ему нравилась внимание девушек, в котором постоянно купался пес во время прогулок по Лондонским полям. О-о-о, какая красивая собачка!
Ха-ха, эта собака сделает меня всю работу и найдет мне хорошенькую телочку.
Но Никси никак не хочет затыкать рот:
- Что, черт побери, мы здесь делаем, Марк? То есть ... зачем мы здесь … на самом деле?
Что это мудак знает о жизни? - думает Рентс, когда в его поле зрения конце- концов появляется Мерриот - он стоит, неподвижный, сложив руки на груди.- ... поэтому первое, что нам нужно, - продолжает Кремовая Рубашка, уже совсем отчаявшись привлечь к себе внимание всей дюжины рабочих, - это два волонтера, которые будут исполнять роль инспекторов по охране труда ... Нам нужны крепкие ребята ... или, конечно, девушки, поэтому, пожалуйста, поднимите руку, если вам это интересно.
Никто не поднимает руки, большинство голов опущены, взгляды блуждают по зеленому полу палубы.
- Давайте, - призывает Кремовая Рубашка - это же охрана труда! Это касается всех нас!
И снова никаких волонтеров. Все украдкой смотрят друг на друга. Горько качая головой, Кремовая Рубашка просматривает свой список и снова задает свой вопрос.
Рентон понимает, что у него начинается ломка. Ему надо остаться одному.
К счастью, Кремовая Рубашка волевым решением выбирает на роль инспекторов молодого человека с мордой, покрытой различными шрамами, который постоянно моргает, и одну из Кайфоломовых бочкообразных любимиц. Второй инструктор становится рядом с Кремовой Рубашкой и обреченно объявляет:
- Теперь, если вы готовы отправиться к своим каютам, чтобы переодеться в форму, мы встретимся через двадцать минут в столовой, где вас ознакомят с новыми рабочими местами.
Они покидают палубу, Рентон немного задерживается, надеясь познакомиться с Девушкой-с-высокой-прической, но ее внимание приковано ко второму инструктору, которого он окрестил Бежевая Блуза и поэтому он тоже спускается в помещения для персонала. Когда он добирается до каюты, то видит, что Никси уже там, переодевается в новую форму, а сумка «Силинк» лежит у его ног.
- Как ты?
- Хуево, друг, - отвечает тот, надевает кремовую рубашку на свое худое тело и застегивает ее на все пуговицы, затем завязывает на шее галстук и надевает жилет, который великоват для него, а потому висит мешком. - Давай, увидимся в столовой.
- Ага ... - отвечает Рентон, выпуская его из каюты.
Он оставляет героин в кроссовках и достает немного спида из пакетика, спрятанного в кармане джинсов. Это - единственный способ пережить эту первую смену. Как только дурь начинает действовать, он направляется в столовую, где встречается со всеми остальными. Чувствует себя он ужасно, будто его избила бешеная толпа, от спида всех героинщиков плющит только сильнее, и теперь его переполняет бешеная энергия.
Развязность амфетамина придает ему сил, и он чуть не влетает в столовую, не замечая бесконечной череды дверей. Удача любит смелых, поэтому очень скоро становится понятно, что Кремовая Рубашка считает, что он присоединился к команде Бежевой
Блузы, в то время как последний считает с точностью до наоборот. И чтобы не разочаровывать не одного из них, Рентон выбирает нейтралитет, свободу от расписания дежурств, или как там оно правильно называется; он просто станет бродить по кораблю как призрак.
За едой уже выстроилась очередь. Рентон не проголодался, но суп с чечевицей на раздаче выглядит довольно съедобным, и он понимает, что должен съесть хоть что-нибудь. Он издевается над поваром, такого надменного с его военной и высоким шляпой.
- Как дела, поваренок? - спрашивает он, играя на публику; токсичная энергия спида только подпитывается от бодрых возгласов дам, одобрительного хохота джентльменов и замечательной улыбки Девушки-с-высокой-прической. Повар никак на него не реагирует: со своими очками в черной толстой оправе и красным веснушками на шее, он кажется тлеющим вулканом с белой лавой. Несмотря на воздействие наркотика, Рентон вдруг понимает, что эта наглость может стать его последней ошибкой здесь. И это мнение только подтверждает опытный английский пидорас-стюард:
- Не заебывай повара, друг, он - настоящий ублюдок.
Рентон никогда не слышал такого выражения – «не заебывай повара».
Никси уже ушел, Кайфолома тоже нигде не видно, но красотка Фосетт-Плант как раз общается с одной из мощных девушек, и Рентон решает отказаться от супа и продолжить свои странствия, только бы избавиться холодного, опасного взгляда повара. Когда он выходит из столовой, то слышит, как кто-то на кухне спрашивает:
- Ну и кто такой этот малый шотландский мудак?
Поднимаясь вверх по лестнице, Никси начинает задыхаться. Он видит впереди бортовые иллюминаторы, через которые проглядывает море. Они выстраиваются на палубах - весь персонал ждет, пока загрузятся транспортные средства и пассажиры. Он видит, как Мерриот тайком курит сигарету, опираясь на лестницу, его покрасневшие глаза выделяются на его страшном, как у мертвеца, лице. Он смотрит куда-то в сторону, и когда Никси прослеживает за его взглядом, то видит Кайфолома, который разговаривает с той телкой с пышными белокурыми волосами. Окинув взглядом ее небольшую грудь, женственную фигуру и волосы, растрепанные ветром, Никси думает: сладкая. Привлекательная, но похотливой страсти не вызывает.
- Травка есть? - спрашивает ее Кайфолом.
- Да, немного запаслась, - отвечает она, пытаясь обуздать свои безумные кудри, когда на трапе появляются первые машины и пассажиры шагают по мостику, безнадежно надеясь, что бар уже открыт.
Кайфолом случайно слышит, как Кремовая Рубашка говорит своему молчаливому товарищу:
- Вот что меня вдохновляет. - Он радостно потирает руки, наблюдая за пассажирами, которые поднимаются на борт. - Именно в такие моменты я понимаю, почему работаю здесь.
Кайфолом тоже таращится на пассажиров и решает, что уже ненавидит каждого из них. Затем к нему доносятся чьи-то болтовня типа «Манчестер, бла-бла-бла ... », это на борт поднимается какая-то компания молодежи с бледными лицами, где-то одного с ним возраста. Он снова поворачивается к девушке с выдающимся волосами.
- В таком случае, я еще загляну в твою каюту позже. Ни за что не усну, не покурив.
- Договорились, - говорит она, кивая головой в ритме песни, которую напевает кто-то из пассажиров. - Я - Шарлин.
- Саймон, - коротко кивает Кайфолом.
Кремовая рубашка выкрикивает инструкции встречающему персоналу, пока британцы потоком поднимаются на судно. Никси бочком продвигается к другому пролету металлической лестницы, чтобы попасть на верхнюю палуб. Внезапно воет сирена и заводится двигатель корабля, от которого начинает все дрожать и грохотать. Корабль медленно выходит из гавани, набирая скорость, в суматохе криков чаек. И вот они в открытом море. Вдруг позади него слышится громкий звук шагов, и кто-то орет во все горло: - Никси, блядь! Он оборачивается и видит длинную челку Билли Гилберта, одного старого товарища из Вест-Хэма, одетого в светло-коричневую адидасовскую майку. Он сразу выделяется из команды ребят, которые идут по палубе за ним. Они все выглядят немного смущенно, как борзые, которые попали в ловушку и теперь ждут, пока откроется дверь и они смогут вырваться на свободу. Билли быстро окидывает взглядом униформу Никси:
- Хороший прикид, друг. Высокая мода - только так это и можно назвать.
Только Никси стерпел от одного скалозуба, как сразу встречает другого - одного друга из Илфорда, Пола Смарта, и еще нескольких ребят, с которыми он когда-то был знаком. Он не понимает, что происходит:
- Бля, в чем дело?
- Иди ты, Никси, настоящим нариком стал. Тебя что, совсем не кормят на этом «Титанике»?
Он задыхается, но быстро справляется и выжимает из себя улыбку:
- Да, извини, Билли, не все так плохо - корочки хлеба для нас здесь оставляют.
- Посмотрим игру в свободное время?
- Думаю, да, - врет Никси. Хотя он и читал в «Стандард» об игре, однако почему-то думал, что первая игра Кубка УЕФА состоится в Аптон-парке. - Если освобожусь вовремя после этой гребаной смены, обязательно зайду, - обещает он.
- Отлично, увидимся в баре, - улыбается Билли и осторожно оглядывается по сторонам, будто ожидая какой-то засады: - Слышал, на этом ебаном корабле много фанов «Манчестер Юнайтед».
- Впервые слышу об этом. А что, планируешь устроить охоту и высадить их еще в Суррее?
- Я бы не против, - смеется Билли.
Мальчик с бледным, одутловатым лицом, одетый в майку от «Серджио Таччини », быстро бежит к ним и кричит:
- Там фаны «Манчестера» все ебаный бар заполонили!
И вся компания бежит вниз, чуть не сбивая с ног Кайфолома, Кремовую Рубашку и еще нескольких рабочих; Никси мгновенно бежит в другом направлении, чтобы скрыться от них.
- Происходит что-то ужасное. Саймон, пожалуйста, найди своих друзей, - просит Кремовая Рубашка, заглядывая в свой список, - Марка и Брайана, и пойдем со мной. Где они, кстати?
Кайфолом понимает, что все куда-то исчезли - Рентон с Никси а также инспекторы по охране труда, которых назначил Кремовая Рубашка.
- Я точно не знаю.
- Первый рейс в этом сезоне, а у нас уже полно хулиганов, - с отвращением шипит Кремовая Рубашка. - Понаблюдай за ними, убедись, что все на местах.
- Э-э-э, ладно, - нехотя говорит Кайфолом.
Кремовая рубашка, кажется, решил для себя, что на Кайфолома можно возложить обязанности. А тот, в свою очередь, еще не придумал, как извлечь из этого наибольшую выгоду, но уже наслаждался одной такой возможностью.
На палубе Никси наталкивается на огромную женщину в стеганой безрукавке. Кажется, она расстроена - говорит, что потеряла свою дочь. - Идите со мной, мы найдем ее, - обещает он и ведет ее в трюм.
Признаю, я слишком увлечен происходящим на этом судне, и чрезвычайной возможностью воспользоваться особым расположением начальника, но что-то странное происходит в рыжей голове Рентона. Он чувствует себя очень неловко, у него из носа постоянно течет, и еще этот его гнусавый голос; он отсосал бы любому ебаному англичанину, если бы у него были основания полагать, что ему за это поставят выпить или дадут ширнуться; он постоянно скрывается, это очевидно для всех и каждого. Но от кого? Кто охотится за ним, кроме его параноидального страха? Чего он так боится? Кажется, тот ген отсталости, который был в его ебаном fratello, попал и в его ДНК. Я точно это знаю, Рентс. Точь в точь.
Мне сначала было не столь плохо; я уже обзавелся девушкой, чтобы не грустить одинокими ночками после смен. Я скучаю по Люсинде, но кто-то должен согревать мою кровать. Эта Шарлин выглядит довольно опытной телочкой без всяких вопросов и потребностей, кажется искусной в сексе. Мы все жуем дерьмо, наблюдая за пассажирами, которых действительно можно причислить к подонкам этой планеты и которые сейчас одно за другим поднимаются по мостику на палубу, как рогатый скот. К счастью, я вижу нескольких красавиц среди этой толпы. И вот мы отплываем. На самом деле, мы, «рабочие», нужны здесь только для того, чтобы следить за пассажирами или, как их теперь надо называть, «клиентами».
Потом меня начинает бить нетерпение, я понятия не имею, где носит Рентона. Он, видимо, нашел себе какой-то темный угол и скрылся там, в этом я не нет никаких сомнений. Слово «держись» бесконечно звучит в моей голове, когда я отвлекаюсь от мыслей о Шарлин и шагаю за Кремовой Рубашкой, наблюдающим за компанией лондонских ребят, которые проходят мимо нас и направляются в бар. Я слышу нестройное пение, раздающееся с той стороны, но оно прерывается звонким звуком, похожим только на одно - на звук битого стекла. Затем слышны крики, и Кремовая Рубашка бежит к бару, маша руками, а пассажиры с паническими криками бегут ему навстречу.
Я иду за ним, продираясь сквозь толпу наших путешественников. «Клиенты» спорят в баре, кажется, это - «Вест-Хэм» против «Манчестер Юнайтед», но мне на самом деле похуй. Насилие - это очень полезное средство выяснения отношений, но мы работаем в развлекательной сфере, мы - не бойцы, как Бэгби, которого, как я слышал, посадили на год за избиение какого-то хуя из Локенда. Достаточно сложно разобраться, но я вижу нескольких клоунов, которые безрезультатно дерутся где-то на периферии, еще несколько - просто спорят, активно жестикулируя, а основной замес чертовой дюжины мудаков, напоминающий торнадо, разместился прямо в центре. Пассажиры в панике, с опаской глядя в бар, дети и женщины кричат, а какие-то трусливые мудаки просят «разнять этих животных». Crème de la Shirt хватает меня за плечо и орет:
- Надо остановить их! Они все здесь разнесут вдребезги!
- Все, что я могу сделать, Мартин, это передать дело в руки охранников, - сообщаю ему я, когда до нас снова доносится звук падения бокалов. - Или сразу полиции? Знаете, люди, которым платят такие деньги, не обязаны рисковать своей жизнью в подобных ситуациях.
- В списке ваших обязанностей четко сказано: «другие функции по усмотрению руководства».
- Так точно! - отвечаю я, резко отворачиваясь от драки. - Есть на этом дырявом ржавом корыте представитель профсоюза?
Кремовый смотрит на меня так, будто я его предал, но надо отдать ему должное, он уверенно трогается с королевским орденом прямо в сердце драки. Я осторожно иду за ним, и последняя партия храбрых пассажиров, которые оставались в баре, скрываясь по углам, и которые, в конце концов, поняли, что этот корабль не достоин их крови, теперь потихоньку пробиралась к выходу. Опять бьются бокалы, слышны крики, новые образы разносятся воздухом. Я тоже хочу убежать отсюда, но вижу, как Кремовая Рубашка пробирается сквозь толпу и кричит:
- ПРЕКРАТИТЕ! ПРЕКРАТИТЕ НЕМЕДЛЕННО!
К моему удивлению, некоторые из фанов действительно замирает на месте, но никому не хочется стать тем, кто первым выйдет из игры. Они все настороже, готовы продолжать, но их главари быстро понимают, что нельзя втягивать в драку этого пидораса, это только ухудшит их затруднительное положение. И тут какой-то молодой человек, нищенского вида солдатик, выступает вперед и вознаграждает Кремового замечательным хуком справа, затем дает ему под зад и разбивает нос. Северяне воспринимают этот жест как приглашение к примирению и отступают к выходу, выкрикивая на ходу угрозы. Неожиданно драка прекращается.
- Че, тоже хочешь на орехи, бля? - спрашивает меня какой-то сопляк.
Я слышу резкий, громкий удар кулака, который эхом отдается в моем ухе; честно скажу, я не хотел на орехи, но мне не оставили выбора, за что я благодарен каком-то северному подонку. Я жестом зову к себе других ребят, которые успокаивают этого малого джедая, указывая ему на остальные отступающих северян. Несколько пассажиров еще сидят за стойкой, парализованные страхом, но ребята из Вест-Хэма, за исключением разве что малого Скайуокера, кажется, достаточно уже устали, чтобы направлять свою агрессию на простых смертных.
- Простите, что мы помешали вам, ребята, - благодарно говорю я им, но они уже следуют за северянами.
Я помогаю Кремовой Рубашке встать и вывожу его из бара, пристально следя за тем, чтобы его несомненно инфицированная кровь из разбитого носа попадала только на его священную форму, которая подарила ему такое роскошное прозвище.
- Нет ... За ними ... - протестует он, указывая пальцем в сторону двойных дверей. - Они все здесь разобьют ...
- Сейчас это - не ваша забота, - уговариваю его я, незаметно залезая в его карман, вытаскиваю оттуда кошелек и быстренько запихиваю его в карман моих брюк; спишем это на неожиданное участие в драке. - Эти ребята скоро устанут. Пойдемте в медпункт.
Я веду избитого и окровавленного инструктора вниз по лестнице и оставляю его в медпункте, где толстуха-медсестра бинтует голову какому-то мудаку. Его два товарищи робко стоят рядом, глупо улыбаясь, пока раненый парень стонет с манчестерским акцентом:
- Не надо было лезть к Вест-Хэму ... Не для того я сюда приехал ...
- Подожди здесь, Мартин, а я попробую все уладить, - обещаю я оставляю Кремового, хотя сам собираюсь пойти в свою каюту и отдохнуть. Мне платят здесь не настолько много, чтобы я еще лез в драку и разнимал всяких пьяных мудаков. Никакие деньги не заставят меня рисковать жизнью.
En route, я заглядываю на палубу, чтобы пересчитать свою последнюю добычу; сорок два фунта, кредитная карточка и фото пидорковатого посмешища, пожалуй, его племянника, с белокурыми зализанным волосами и коком, который напоминает рожок мороженого. Я прячу наличные в карман, а остальное выбрасываю в волнующееся море.
Это замечательное чувство - знать, что я совершил идеальное преступление. Кошелек никогда, никогда не найдут, а если его вообще начнут искать, то только в Голландии и только в каютах сторонников «Вест-Хема» и «Манчестер Юнайтед», которых накажут по королевскими законами.
Вернувшись в каюту, я выкуриваю немножко коричневого и погружаюсь в полудрему. Я просыпаюсь, когда слышу, как кто-то стучит в дверь, но делаю вид, будто в каюте никого нет. Я знаю, что Рентон отказался жить со мной только из-за того, если я решу подрочить, он, несомненно, последует примеру .
Я решаю встать и поискать этого рыжего мудилу, но неожиданно замечаю, что корабль не движется, он пришвартовался у полуострова Гук. Слышно, как вывозят из ангара машины. Бар наверху закрыт, несколько говнюков и бочко-девка протирают пол, пока Бежевая Блуза оценивает убытки, видимо, по запросу страховой компании. На пирсе нас уже встречает голландская полиция, но кажется, что они не собираются никого арестовывать, потому что компания кокни спокойно сходит на берег, распевая «Мы - отбросы в сине-красном».
Какой-то шокированный англичанин обеспокоенно шепчет мне, что одного парня забрали в больницу с распоротым горлом; кажется, морской воздух сносит крышу.
Господи Боже мой!
Я возвращаюсь в кабинет, где вижу Кремовую Рубашку с повязкой на голове, он говорит с кем-то по рации - видимо, с полицией или портовой охраной. Он выключает ее и смотрит на меня так, будто хочет наказать за самоволку.
- Как вы? - спрашиваю я первым, изображая чрезвычайное беспокойство.
- Переживу ... Спасибо за помощь ... Но куда ты потом делся?
- Искал Марка и пытался успокоить некоторых разгневанных пассажиров. Одна старая леди очень расстроилась из-за все этого насилия. Мне показалось, будет правильно, если я посижу немного с ней.
- Да ... Ты все правильно сделал ... Господи, что с нами будет, когда мистер Бенсон узнает об этом ужасном случае ... - вздрагивает он от одной только мысли об этом. - Увидимся в баре.
- Хорошо, - бодро салютую я. Выйдя за дверь, я оказываюсь на начищенной палубе, где какой-то лентяй как раз ставит в сторону швабру. Господи, сколько же на этом корабле различных должностей, здесь даже обычный неудачник начинает чувствовать себя нужным независимо от того, как обстоят дела на самом деле.
И вот я возвращаюсь к разбитому бару и нахожу там Никси, который почему-то снял свой галстук и расстегнул жилет. Он сидит за стойкой и потягивает скотч. Бармен рассказывает, что его зовут Уэсли, он - из Норвиджа, и ему все похуй, ему просто нравится плавать. Я наливаю себе эль, потому что не хочу напиваться, как Никси. – Slàinte.
Что-то я не вижу нигде красавицы Шарлин, и где, черт возьми, носит Рентона?
Мне нравится работать «мальчиком на побегушках», как частенько говорят футбольные знатоки: не надо зацикливаться на одной роли. Поэтому сейчас я гуляю по судну, общаюсь с клиентами, убеждаюсь, что все в порядке. Шопенгауэр говорил, что самим собой можно быть только в одиночестве, но Ницше утверждал, что все по-настоящему выдающиеся мысли приходят во время прогулок. Пожалуй, людям я кажусь капитаном корабля - прогуливаюсь свободно, расспрашиваю всех мудаков, как им здесь нравится, приглашаю всевозможных милашек составить мне компанию за капитанским столиком, а иногда - просто развлекаю их колоритными историями о морской жизни портового города Лейта.
Я - моряк, это в моей крови. Думаю, Кайфолом не прочь бы поменяться со мной местами, хотя уверен, его мошеннические ручки тоже не отдыхают.
Громкие крики где-то в стороне означают готовность к отплытию, нужно браться за работу - и я бегу вниз по металлическим лестницам. Подо мной - тонны автомобилей и фургонов. Парень в комбинезоне кричит, что мне нельзя здесь быть. Всегда так случается в моей жизни. Всегда меня заносит туда, где мне нельзя быть. Будто мне вообще нельзя быть на планете Земля.
- Да, хорошо. Увидимся, - машу ему и продолжаю свой веселый путь.
Надо мной звенят металлические конструкции, грохочущие как огромные тарелки . Я чувствую, как подо мной грохочут двигатели корабля, несущих его в Северное море. Я оказываюсь в самом низу, среди рядов машин. Я в экстазе - меня сильно вставило от этого коричневого, отличный героин. Поэтому я сажусь в проходе между машинами. Сам не знаю, проходит время или остановилось на месте. Да и какая разница? Я пытаюсь влезть в одну роскошную тачку, но потом решаю, что это подождет, у меня есть класс А. Вдруг я слышу звуки шагов и чьи-то голоса - кажется, это люди возвращаются к своим авто. Поэтому я поднимаюсь и бегу вверх по лестнице, потом иду в бар, который, оказывается, почему разнесен вдребезги.
- Я пропустил что-то интересное? - улыбаюсь я Кайфолому и Никси.
Кремовая Рубашка тоже здесь, раздает приказы направо и налево, персонал быстро убирает весь этот беспорядок. Одна из бочко-девушек протирает пол от пролитой выпивки. У Кремового на голове огромная повязка. Он смотрит на меня и кричит:
- Где ты был? - Потом придвигается ближе и спрашивает: - Ты выпивал?
- Меня тошнило, - отвечаю я, весь такой апатичный и вялый, - кажется, заболел гриппом. Надо немного отдохнуть. Выпил лекарства в медпункте. Она сказала, ничего страшного.
Я смотрю на Кайфолома в поисках поддержки. Он неохотно кивает:
- Если ты действительно слаб, как девчонка, то отдыхай.
Но Кремового не так просто провести.
- Если ты плохо себя чувствовал, надо было сообщить мне или моему супервайзеру..
- В этом проблема, - настаиваю я. - Кажется, я не попал ни в Вам, ни ко второму наставнику ... Не знал, кого выбрать ...
Верный способ столкнуть лицом к лицу двух человек во власти, а самому выйти сухим из воды.
- Джулиан! - зовет он Бежевую Блузу, и мудаки действительно не находят моего имени ни в одном из списков.- Хорошо, тогда будешь на кухне, будешь работать с поваром, - удовлетворенно решает Кремовая Рубашка.
В-оу ... Мне конец ...
Плохие новости. Но с этим я разберусь позже, меня начинает отпускать, и я снова хочу курить. Кайфолом не обращает на меня внимания, он все мысленно уже в Амстердаме:
- Через полчаса мы окажемся в самом замечательном городе на планете Земля, а ты собираешься сидеть в своем гробу, нюхать вонь, страдать от тошноты и безнадежно пытаться помастурбировать? Хорошо. Но это несерьезно! А я приглашаю тебя принять участие в приключении.
Я уже на грани, но чувствую, что все пялятся на меня, в том числе - и Фосетт-Плант, которая подмигивает мне и улыбается.
- Хорошо, - соглашаюсь я, - но мне нужен спид.
Один-ноль, Уильямсон.
Никси колеблется, но Кайфолом сейчас чувствует себя в своей стихии. Я узнаю, что Фосетт-Плант зовут Шарлин, и она с радостью соглашается: - Я в игре!
Я понимаю, что этот мудак уже подкатил к ней и обработал. Уверен более чем на сто процентов.
- Давайте, бля, зануды, - призывает Кайфолом, - купим спида и устроим вечеринку.
- Не знает, - говорит Никси, - ты же знаешь, Мерриот может ...
Он тоже смотрит на Шарлин.
А она перехватывает его взгляд и говорит:
- Ладно, пойду переоденусь. Увидимся через пятнадцать минут?
- Договорились, - отвечает ей Кайфолом и переключается на Никси. - На хуй этого Мерриота. Я уже не уверен насчет обещаний, Никси, надо еще все проверить.
- Согласен, - киваю я. - Это наша первая ночь в путешествии. Я не хочу тусить весь вечер здесь с этим обдолбанным мудилой и слушать его ебаные истории. Ему же просто хочется стать крутым в глазах новичков.
Я думал, Никси разозлится, потому что это он устроил нас на эту работу, но ему, кажется, похуй.
- Хорошо, - пожимает плечами он. - Он меня заебал, уже устал смотреть на его стремную рожу.
Мы переодеваемся, сходим на берег и чешем к причалу. Мы - это я, Кайфолом, Никси и милая Шарлин, которая накрасилась и надела действительно дорогую одежду. Могло бы показаться, что она - красавица из местных, которая собирается посетить какую-то презентацию или другую тусу, но всю картину портил вещевой мешок с логотипом «Силинк». Когда она отходит в туалет, Кайфолом шепчет мне:
- Что она здесь делает? Сумасшедшая, что ли?
- Нет ... Не тупи, - отвечаю я.
Он закатывает глаза, но вдруг сосредоточенно смотрит на меня.
- В любом случае, мне кажется, нам надо наварить в этом порту.
Надо перепродать беленький эдинбургский героин от Лебедя этим местным говнюкам.
Никси опустошенно таращится на него.
- Извини, друг, не хочу никого обидеть, но сам знаешь, это будет правильным решением, - улыбается Кайфолом. Шарлин приносит нам кофе, очень осмотрительно с ее стороны, потому что мы собираемся принять немного спида. Я разворачиваю свой тайный сверток, мы все принимаем хорошую дозу. Все, кроме Шарлин - она взяла совсем немного.
Мы выходим на центральном вокзале. Как и большинство туристов с нашего судна, мы тоже поворачиваем налево и идем в район красных фонарей. Дико видеть всех этих девушек в витринах и дилеров, которые продают наркоту прямо на улицах неподалеку от Нового рынка. Мы заходим в бар, где Кайфолом заказывает нам лимонад, в то время как Шарлин и Никси берут себе по пиву, которое здесь подают в маленьких бокальчик. Мы все говорим и говорим, особая болтливость нападает на нас с Никси, потому что мы вспоминаем кучу разных интересных историй с тех времен, когда тусили вместе с Мэтти в Шепердз-Буш. Шарлин говорит, что сейчас вернется, и уходит.
- Наверное, работает на какое-то агентство, подрабатывает здесь после смены в какой-нибудь гостинице, - говорит Кайфолом, но сразу теряет интерес к разговору и быстро покидает нас, чтобы «пошпионить»; мы договариваемся встретиться через несколько часов на центральном вокзале.
Вероятно, они с Шарлин договорились где-нибудь встретиться, вот уже ебаный мудак, как он только все успевает! Могли бы и не шифроваться так. Будто нам очень интересна их личная жизнь.
Никси много пьет, пустые бокалы выстроились перед ним в шеренгу. Сдается, он уже сильно опьянел. Рассказывает снова о своей Марше, затем - о своих родителях, о том, как он постоянно спорит с ними, хотя искренне любит их, от всего сердца. Какой же он милый, домашний мальчик. Так мило было с его стороны пустить нас пожить в своей квартире, хотя Кайфолома он вообще едва знал. Когда-нибудь я его за все отблагодарю.
Но мне все равно как-то неспокойно, я хочу пройтись, а потому оставляю его наедине с пивом. И вот я уже иду по мощеным улицам, смотрю, как пьяницы созерцают девушек в витринах, и думаю о том, насколько безумный этот город. Я иду вдоль реки и оказываюсь на огромной площади Лейдсеплейн. затем смотрю на часы и понимаю, что пора возвращаться назад. Один парень, происхождение которого я не могу угадать, даже услышав его акцент, пристает ко мне прямо посреди улицы. Он продает спид Я пробую, и он оказывается неожиданно хорошим. На самом деле, он действует на меня, будто какое-то ракетное топливо, меня мгновенно плющит, и я очень хочу вернуться к героину. Ебаный Амстердам!
Однажды я точно поселюсь в этом городе. Парень рассказывает мне, что он приехал из Сербии, а затем советует пойти по этой узкой улочке с магазинами, чтобы скорее добраться центрального вокзала.
Хотя уже совсем темно и поздно, все магазины еще работают. Великобритания в этот час уже напоминает кладбище, по сравнению с Европой. Шагая по улице, я вдруг наталкиваюсь на Шарлин, которая как раз выходит из какого-то женского бутика. Сначала мне в глаза бросается ее логотип «Силинк», и только потом я вижу роскошные волосы.
- Привет, - говорю я, она почему-то нервничает. - А где Кайфолом?
- Хуй его знает, мы не виделись. Он - твой друг, ты должен знать, - отвечает она, жуя жвачку и смущенно озираясь по сторонам.
Видимо, тоже еще спида где-то достала.
- Извини, я думал, вы ... э-э-э ...
- С ним? Господи Видимо, он сам себя любит, но не все к нему так относятся! Невозможно передать, какой сладкой музыкой ангелов звучат для меня эти слова.
- Шоппинг? - спрашиваю я.
- Типа того.
Мы заходим на кофе в уличное кафе, где она расспрашивает меня о Никси (кажется, я его потерял) и Кайфолома (кто знает, куда его могло занести). Я решаю не раскрывать ей его наполеоновские планы, мы просто говорим о всяком-разном, а потом едем к докам последним поездом. Я устал, но все еще кайфую от спида, пока поезд несется сквозь ночную тьму. Судя по тому, что я уже видел, мы немного потеряли, голландская провинция скучная и пустая. Я едва удерживаюсь, чтобы не запустить пальцы в ее невероятные волосы. Волосы девушек просто рулят, я бы даже выучился на парикмахера, только бы иметь правомерную возможность касаться таких волос. Кайфолом работал в парикмахерской некоторое время после школы, это была его первая и последняя легальная работа. Его босс сначала доверял его пальцам прически своих работников, а затем - и клиенток, но Кайфолома начало тошнить от их волос, и он ушел с работы.
Шарлин проводит рукой по художественному беспорядка на своей голове и говорит:
- Я одна в каюте, никого не подселили, повезло. Приходи, покурим.
- Договорились.
- И под курением я имею в виду секс, если ты не догадался, - мило улыбается она.
- Конечно, - киваю головой я; мне нравится, как она себя ведет, но я понимаю, почему употребляю наркотики.
Если бы я не был под кайфом, это не сумел бы адекватно отреагировать на такое приглашение. Но сейчас я чувствую себя в своей стихии. Я даже думаю обнять ее, а то и поцеловать, если она не будет против. И мне похуй, если я неправильно ее понял, похуй то, что она под кайфом, я просто пойду к ней вечером.
Мы возвращаемся на корабль. Здесь так тихо, мы не видим ни Кайфолома, ни кого-то еще. Пробираемся тихонько к ее каюте, где она сразу снимает куртку.
- Ну, давай, - зовет она, расстегивая пуговицы на блузке.
Господи, она действительно не шутила! Я тоже снимаю одежду, надеясь, что от меня не сильно воняет, я уже несколько дней не имел возможности нормально помыться, и изо рта у меня не цветами пахнет. И вот я стою наготове, обнаженный и смешной, мой грязный хуй стоит так, будто вобрал в себя всю кровь из моего тщедушного тела. Мне все кажется, что сейчас он отсоединится от моего паха, как паразит, который покидает тело носителя, как только насосется его крови.
Шарлин методично раздевается, развешивает на кровати свою хорошенькую куртку и юбку. Затем снимает блузку, но оставляет лифчик и трусики; сквозь прозрачную сиреневую ткань видно соски на ее маленькой груди и светлые лобковые волосы; кажется, она действительно натуральная блондинка. Эта маленькая, хрупкая девушка несется ко мне и берет в руки мой хуй.
- Ты такой худой, - шепчет она, обнимая меня за шею и смотря на меня своими узкими, почти азиатскими глазами.
Я понимаю вдруг, сколько усилий она возлагает на то, чтобы поддерживать свои волосы в форме, и начинаю щупать ее попу, потихоньку приближаясь к кровати. Я стягиваю с нее трусики, обнажая шелковистые волосы между ног, и она неожиданно говорит: - Не спеши...
Мое тяжелое дыхание свидетельствует о том, что я хочу совсем другого, но волосы Шарлин ложится на грязную дешевую подушку, и мы целуемся. Кажется, она не против, и я говорю ей заветные слова, которые всегда срабатывают и поражают меня больше, чем любую девушку:
- Хочу вылизать твою киску ...
- Плохая идея, - отвечает она, заметно напрягаясь.
- Почему?
- Мы не любовники. Это просто секс. Давай, Марк, просто трахни меня!
- Позже, - мурлычу я, спускаясь ниже и ниже.
Я провожу языком по ее животу, потом целую ее пупок и зарываюсь лицом в эту светлую, тонкую поросль. - Марк ... - протестует она, но я уже лижу ее клитор и чувствую, как он твердеет под моим языком. Она обнимает меня за голову, но потом стонет и просит:
- О Господи ... Продолжай, что бы ты там ни делал ...
Она немного расслабляется, а затем снова напрягается, но на этот раз - от удовольствия, и теперь она не позволяет мне оторваться, просит еще снова и снова.
Она отпускает меня и выдыхает:
- Я уже на грани ... Давай, трахни меня!
- Об этом не переживай, - говорю я и вхожу в нее. Несколько толчков, и она уже снова переживает очередной клиторальный оргазм. Это напоминает мне о ...
Блядь ... Сколько это уже продолжается?
Я понимаю, что из-за наркотиков мне трудно закончить, потому ложусь на спину, она садится на меня сверху, потом трахаю ее сзади, потом она снова сверху. Последняя поза нравится мне больше других, потому что так я могу наслаждаться ее копной волос. Меня накрывает волной удовольствия, и я, в конце концов, кончаю. Мне больно, но это - настоящее облегчение.
Мы ложимся рядом, задыхаясь от похотливого желания, устраиваемся на узкой постели на металлической полке. Клево, что мы такие худые. Представим, например, Кизбо с Большой Мел из мастерской Гиллзланда, или с одной из тех бочко-девок, просто смешно было бы с их стороны пытаться потрахаться здесь. Никаких шансов!
Эти мудаки попали бы в порочный круг: из-за невозможности потрахаться они бы больше расстраивались, а чем больше они бы расстраивались, тем больше бы жрали и толстели и тем сложнее им было бы потрахаться ...
- Это было фантастически ... охуенно ... - говорит она, ее слова - небесная музыка для моих ушей, я еще никогда не слышал такого от девушки; я сам не верю, что она обращается именно ко мне. - Где ты научился так трахаться?
Я не мог сказать ей, что этому меня научила одна абердинская шлюха.
- О, сам не знаю ... Наверное, дар от природы ...
- У тебя точно дар, - благодарно мурлыкает она, еще больше ублажая мое эго, но у меня очень болит хуй.
Он жжет, будто его лазером обожгли, теперь мне точно не заснуть, поэтому я спрашиваю ее:
- А чем ты занималась, прежде чем прийти работать сюда?
- В основном кражами, - улыбается она, касаясь серьги в моем ухе так, будто хочет украсть и ее. - Я и сейчас этим подрабатываю. Она кивает в сторону сумки с эмблемой «Силинк», которую бросила на столик.
Конечно, я и сам мог бы догадаться, посмотрев на ее одежду; слишком дорогую для такой девочки, как она. И я уже хочу рассказать ей о Мерриоте, но вовремя одумываюсь, потому засыпаю в дурманящей, странной дремоте в ее объятиях, зная, что утро совсем скоро и нам обоим надо будет вскоре вставать к утренней смене.
Утро приносит свежесть и прохладу, а еще - атмосферу недоверия, отравленную страхом и паранойей. Нет, это не из-за Шарлин, с ней все хорошо, хотя она и выгоняет меня в мою каюту где-то на рассвете. Я перелезаю через Никси, чтобы добраться до верхней полки, и сплю около сорока минут, пока не просыпаюсь от общей побудки.
Нет, плохо мне приходится за завтраком в столовой. Оказывается, Мерриот стучал в наши двери всю ночь и все утро. Он недоволен, у него даже челюсти от гнева трясутся. Он ставит рядом с нами свою поднос с миской каши и кофе, потом нависает над нами и дает хорошего нагоняя.
- Я вас, говнюков, этой ночью искал, - по-змеиному шипит он на меня, Кайфолома и Никси. - А что бы случилось,. Ели бы я должен вам отдать партию?
Мы молча смотрим друг на друга.
- Чтоб больше такого не было! - угрожает он, садясь на стул.
- Очень приятный способ пожелать доброго утра, - говорит Кайфолом.
Я начинаю психовать, моему терпению тоже приходит конец. Будто мы именно на это подписывались. Я начинаю просчитывать все; прибыль от партий, время, которое мы потратим на их доставку ... Кажется, этот мудак считает, что он - наш хозяин. Что ж, время напомнить ему, что я - не его собственность.
- Никто не обещал, что будет легко и приятно, - говорит Мерриот, и я замечаю, как в глазах Кайфолома вспыхивает возмущение, когда старый наркоманский мудила смотрит на него, чтобы убедиться, что он правильно его понял. - Я понятно объясняю, Саймон?
- Лучше о нем позаботься, - указывает Кайфолом на меня, точно догадался, что я переспал вчера с Шарлин. - Mancanza di disciplina.
- О чем это он? - спрашивает Мерриот Никси.
- Хуй его знает.
Этот мудак думает, что мы подсели так же прочно, как и он сам. Но мне кажется, дела у нас совсем другие - существует большая разница между тем, как изредка курим мы, и его сильным привыканием к наркотикам; он сейчас - как марионетка, которой руководит какой-то говнюк, которому похуй на всех и вся.
Мерриот заводит старую песню, он самовлюбленно и надменно отчитывает нас:
- Как только вас поймают, сразу отправят назад, в ваш городишко, где вы будете просить милостыню, чтоб ширнуться, потому что вас может спалить Кертис, когда заступит на смену, - предупреждает он, обводя нас суровым взглядом, но он не страшнее какого-нибудь Лэрри Грейсона в балетной пачке. - Не давайте ему никакого повода для обыска, потому что он обнажит вам жопы и залезет каждому в очко до самых кишок, только бы найти наркоту.
Я замечаю, как Кайфолом закатывает глаза в театральной жесте, но ужасная перспектива точно не прошла мимо его ушей. Мерриот злорадно смеется, но сразу становится мрачным; больше он не играет в игры и не пытается произвести лишнего эффекта.
- Если серьезно, то вы можете очень сильно вляпаться, и никто никогда не узнает, что вас заварили в цистерну и пустили в открытое море. Видимо, это дерьмо собачье или просто преувеличивает, но нас проняло, и мы сразу почувствовали в себе дисциплинированность. Я стыдливо смотрю на колени, затем - на Никси.
Мерриот встает, едва коснувшись своей каши, но так крепко опирается на стол, что у него аж костяшки пальцев белеют.
- Держите себя в руках, или я заменю вас, блядь, - рычит он и выходит прочь.
Кайфолом качает головой:
- Кто такой этот хуй, о котором он рассказывал? Во что ты нас втянул, Никси?
- Нечего было тогда подписываться, - отвечает Никси.
- Я подписывался только на наркоту для себя. Этот мудак только это нам и обещал. И все было хорошо. Сейчас мне это больше не нравится. Это - конец. Мой друг Андреас целые тонны коричневого где-то находит. Если бы мы только могли провезти его через таможню...
Кайфолом говорит тише, кажется, теперь к нам прислушивается Кремовая Рубашка. Вероятно, наши туристы как раз должны были вернуться, а потому нам было начать готовиться к плаванию в родные английские пенаты. Он откашливается, крутит свою вездесущую папку, указывает нам на часы, разворачивается на каблуках и идет по своим делам.
- Блядь, - ноет Кайфолом, - здесь даже вздохнуть нельзя свободно, чтобы ни один пидор к тебе не приебался. Официальная экономика, «теневая» экономика, без конца и края. Каждый хочет трахнуть тебя в задницу.
Он делает драматическую паузу и объявляет:
- Ладно, марш, марш. Начинается новое ебаное утро. Все по боевым постам!
Фастфудовский бак
Каким мрачным выдалось сегодняшнее и без того ужасное утро, друг ...
Я собрался навестить Франко в тюрьме, типа. Мы договорились с Джун, его мамой и братом Джо о встрече так, чтобы больше никого не встретить. Его приговорили к двенадцати месяцам, но выпустят через полгода. Бля, какие-то парни с Локенда заглянули в наш бар выпить после футбола, и Франко вдруг увидел, как Ча Моррисон резанул Ларри, и Фрэнку пришлось замесить двух ребят с Локенда. Но один из них оказался не другом Моррисона, а кузеном Сейбо. Возникло много «противоречий», в результате которых Сейбо теперь точно не захочет посещать Фрэнка в соутоновской колонии. Ага, слышал, Эли видела его в ту ночь, он тогда сказал ей, что вышел на тропу войны.
И вот мы заходим в тюрьму, там холодно и сыро, нас заставляют оставить свои вещи типа ключей и часов в маленьких ящичках. Не то чтобы я когда-то в жизни имел часы, типа, но вы поняли, о чем я. Затем тебе дают жетон, и только после этого ты можешь зайти в комнату для встреч и сесть за столик под пристальным наблюдением. Когда я вижу Бэгби, должен признать, в форме он выглядит неплохо. Еще больше накачался в тюремной тренажерке. Все, что его беспокоит, - или в Перте сейчас Ча Моррисон и ждет ли он мстительные когти нашего сумасшедшего кошака. Как он сам говорит, это единственное, ради чего он хочет выйти на свободу. Он расспрашивает меня о Лейте и все такое, а потом начинает воспитывать меня на предмет употребления наркоты.
Именно тогда, когда я решаю, что допустил ошибку, придя сюда, он будто устает от меня и говорит:
- Слушай, спасибо, что зашел ... Но я не люблю, когда ко мне приходят. Здесь скука страшная, совсем не хочется знать, как там дела вне зоны.
- Да, друг ... - киваю я, потому что вижу, к чему ведет этот кошак, мне и самому не нравились чуваки, которые посещали меня в «Док Гатри», понимаете?
- Поэтому не трать свое время на хождения ко мне, нам не о чем говорить, - говорит он, ища взглядом охранников. - Это тебе не за пивом болтать. У меня не будет ничего нового, лучше посети мою мать, она мне часто передачки сюда носит.
Пожалуй, я немного расчувствовался, обиделся, что мой порыв не оценили должным образом, но он смотрит на изгиб моего локтя, заклеенный пластырем, и говорит:
- Только не ной, у тебя на роже все написано, я не гоню тебя прочь! Неплохо, что ты пришел. Просто я тебе говорю: не надейся, что мы сейчас просто возьмем и поговорим, не тратьте свое время зря.
- Ладно ... Понятно. Э-э-э ... «Хиббс» сыграли хорошо в субботу.
- Знаю я, как ебаные «Хиббсы» сыграли, Кочерыжка. У нас здесь есть и газеты, и телевизор, ты совсем тупой, бля? - качает головой этот мудак.
Я захожу с другой стороны:
- А ты видел программу о гибралтарских обезьянах, показывали недавно? Клевая такая была. Никогда не думал об обезьянах, то есть думал, но не задумывался, если ты понимаешь, о чем я. Но теперь задумался по-настоящему, была там одна обезьяна ...
Он молча поднимает руку, жестом прося меня заткнуться, будто римский император или кто-то такой.
- Не видел этой программы, - ставит он точку в нашем разговоре, но вдруг спрашивает: - Как твоя рука?
- Хорошо, друг, как новая, будто ничего и не случилось.
- А я тебе с самого начала так говорил, что ты суету зря разводишь без никаких оснований! Ты, блядь, как мертвый лежал там, когда тебя ребята из дома выводили!
- Да, извини, друг, - соглашаюсь я и передаю ему привет из Лондона от Кайфолома и Рентса, что является чистой воды ложью, потому что они оба только плюются, когда я вспоминаю его имя, но мы, типа, друзья.
Не то чтобы Попрошайке были нужны эти приветствия, но все равно я делаю это. Однако я замечаю, что ему не похуй, что он где-то в душе очень рад видеть меня. Именно так и поступают настоящие друзья, не так ли?
Но встречи в тюрьме подрывают моральный дух, поэтому я, типа, радостно покидаю это место и прохожу через тюремную ворота, чтобы попасть в реальный мир. И здесь значительно лучше. Однако если в тюрьме нечего делать, то здесь то же самое, только стен и охраны нет. Но, по крайней мере, не ждешь передачку с едой, чтобы насытиться как следует. Скука, друг. Она - как ядовитая таблетка в твоих внутренностях, как кислота, которая разъедает твои органы. А самое ужасное начинается в постели, ночью. Я все хочу вытянуть ноги, но они начинают ныть, я вздрагиваю всем телом, сжимаю кулаки от страха и сворачиваюсь клубком. Пожалуй, хуево приходится кошакам, друг.
На улицах меня встречают закусочные, магазины и мусорные баки с кошаками, типа. Я всегда быстро хожу, ничего не могу поделать с собой с того времени, как еще в школе стал чемпионом по бегу. Но сейчас мне двадцать один, и у меня есть ключи от отдельного жилья, я уже мог присесть и отдохнуть. Но такое промедление просто убивает меня, друг. Порочный круг. Стресс, если ходишь на работу, стресс, если у тебя ее нет. Каждый думает только о себе и о том, как уцепиться кому-то другому в горло. Никакой солидарности, понимаете? Работы у меня больше нет, ничего вообще нет, мне некуда идти.
У меня очень сильный сушняк весь день, но я откладываю в сторону то странный коричневый героин, который я приобрел у Джонни прошлой ночью. Судя по его виду, этот мудак достал это вещество разве что из своей мочи, потому что этот героин больше был похож на какао-порошок с рекламы, понимаете? Мне даже рекламную песенку захотелось спеть, типа, «Свои чашки подставляй, горячего Кедбери получай!». Но он сказал, что другого сейчас нигде не достать. Я уже закатываю рукав и чешу болезненные струпья. Я сдираю их, и из раны течет желтый гной. Я резко опускаю рукав друг, смотреть больше на себя не могу ...
Когда автобус привозит меня назад, в Лейт, я встречаю последнего, кого ожидал увидеть на этих опустошенных ветром улицах, - Второй Призер.
- Эй, Рэб, - кричу я ему, когда этот кошак появляется на Боннингтон-роуд.
- Кочерыжка ... - отзывается он, останавливаясь рядом со мной, и начинает, задыхаясь от восторга, рассказывать мне о том, что он больше не бухает, что у него новая телка, Кэрол, подружка Элисон, что он начал снова качаться и слышал от одного чувака из Фолкирка о суде, но не мог позвонить от своего босса в Данфи.
Рассказывает мне все это и следует дальше в сторону Джанкшн-стрит.
Да, странно видеть, как у кого-то дела идут вверх. Он стройный и подтянутый, а не бухой, наслаждается горячим сексом с какой-то фройляйн, за хорошую игру он получит деньжат на корку хлеба и масло к ней. Когда задумываешься над этим, понимаешь, что у него есть все, друг, но это еще ничего не значит, и я в отчаянии и отчаянии шагаю к своей одинокой квартиры. Я завидую ему, от зависти я зеленый, как Джимми О'Рурк в своем клипе.
Но я отвлекаюсь и возвращаю на Ньюгейвен-роуд. Когда я захожу в назначенное место, Мэтти уже ждет меня. Должен признать, Мэтти - один из тех немногих ребят, с которыми я ну никак не могу найти общий язык. У нас с ним нет ничего общего, да? Однако меня одного он мог попросить помочь с переездом, потому Рентс с Кайфоломом поехали в Лондон, у Томми совсем нет свободного времени, он теперь тоже - влюбленный кошак, а Франко сейчас находится под опекой Ее Величества.
Я раньше думал, что он меня терпеть не может из-за того, что он сам из Форта, а я родился в Киркгейте, но нет - Кизбо тоже из Форта, а его Мэтти ненавидит даже больше, чем меня. Однако происхождения тоже имеет значение. У них там, в Форте, совсем другой менталитет, они не такие, как лейтовские кошаки. Типа, я из Киркгейта, а Кайфолом - из Банана-Флэтс. Но эти мудаки - настоящие нелюди, Форт в их крови, если вы понимаете, о чем я. И я стараюсь обсудить это с Мэтти:
- Вы, фортовские кошаки, всегда в защите, таков ваш менталитет, ибо вы из района Форт, который похож на настоящий форт, так вас воспитывали, что вы живете отдельно от Лейта, что вы заперты в своих стенах. Мы с Кайфоломом тоже родились немного в другом месте, записанном в Эдинбургской городском совете, но мы не такие ограниченные. Мы с радостью выходим в открытое море. Но ты, Мэтти, родился для того, чтобы сохранять свой иной менталитет. Понимаешь?
Рентс, например, Кайфолом, тот же Кизбо точно поддержали бы разговор, но Мэтти просто говорит:
- Блядь, а я еду за теми ключами от квартиры в Уэстер-Хейлс. Она ее хочет, но я не знаю...
В этом весь он, друг. Это - его уровень общения. Я даже думаю, что именно поэтому Мэтти так и не сумел выжить в мире рок-н-ролла: то есть не только из-за своей криворукости и полного отсутствия навыков игры на гитаре. Представьте, как этот кошак сидит в студии вместе с Фрэнком Заппой с «Mothers of Invention» , тот говорит ему о высоких материях, а он свое: «А я еду за ключами от квартиры на Уэстер-Хейлс». Что бы там, в студии, ему на это ответили? «Круто, парень, давай ударим по кислоте? »Это я все к тому, что надо знать, что и где отвечать, надо уметь общаться с людьми, понятно?
Мы выгружаем из фургона новые и новые коробки с различными вещами и заносим их в подъезд; и хотя на улице не жарко, я все вспотел. Я рассказываю Мэтти о странном коричневом героине Свона, но тот отвечает: «Да, это правда, сейчас белого не найти». Затем я говорю ему, что ходил к Бэгби, и оказывается, что он тоже у него был. Прогресс, мы хотя бы парой слов перекинулись! Он рассказывает мне, с кем водился Франко, что он был типа Лебедя и Сикера, работал на Дэйви Силу и я больше его не слышу, потому что во мне все смешалось, я все видел в ложном свете. У меня кружится голова, мне надо присесть, потому что теперь я не знаю, то ли от героина, который я уколол себе вчера, или еще что-то ... Я смотрю на гнойный струп на руке и радуюсь, что ширялся только своими шприцами, так же, как и Кизбо ...
Бля, да что с тобой происходит? - слышу я голос Мэтти, а потом вижу его лицо в неясном свете. - Давай, ты, придурок, говори, что случилось!
Но я не здесь. Что-то не так. Меня заразили. Меня тошнит, типа, вокруг сама темнота, за сотни миль от меня ...
- Мне надо в больницу, Мэтти, я умираю ... Типа ...
- Блядь, что с тобой?
- Мне пора, дружище, - говорю я и встаю на ноги, все вокруг кажется мне ночным кошмаром.
Мэтти спрашивается, как же он сам сможет все это разгрузить, но я, шатаясь, как пьяница, направляюсь к Ферри-роуд. Затем блюю и заваливаюсь на бок, хватаясь за перила на лестнице; какая-то женщина с ребенком спрашивает, все ли со мной в порядке, а я только встаю и иду еще немного по дороге ...
А потом ...
Открытое море
Первая неделя в «Силинк» бесспорно был полна событий; мятеж, немного героина и немало развращенного секса. Именно в такой пропорции. К тому же, Мэрриот спланировал наш первый выход в свет. У нас никаких шансов удержаться здесь до конца месяца.
Это - самое удивительное место, где мне приходилось работать; даже понедельные соревнования в туалете Гиллзланда вне всякого сравнения. По количеству работников «Свобода выбора» ничем не уступает «Марии Селесте». Мы стали экспертами по уходу от работы; кстати, этим не брезгуют не только сезонные работники типа нас, но и постоянные рабочие. Все они подписали новые контракты, по которым они должны работать дольше за значительно меньшую плату, поэтому, признаю, у них нет никакой мотивации. Так что если у пассажиров возникают какие-то вопросы, они физически не способны нас найти. А в тех редких случаях, когда нас можно увидеть на публике, мы просто прогуливаемся с солидным видом по палубам, всегда делая вид, что очень куда-то спешим. Кремовая Рубашка постоянно разыскивает привидения: именно с ними можно сравнить каждого, о ком спрашивает Кремовый. Конечно, никто никого не сдает.
Когда меня приставили к кухне, я сначала подумал, что это станет настоящим наказанием, но оказалось, что это очень весело; значительно лучше обычных обязанности стюарда. С одной стороны, не приходится разнимать футбольных фанов или усмирять буйные вечеринки. В такое дерьмо мне совсем не хочется лезть. Но, честно говоря, и в контрабандные дела Мерриота тоже. Конечно, я рад пронести через пошлину несколько граммов, но тянуть в трусах целые пакеты неочищенного коричневого героина только для того, чтобы перепродать их каком-то толстому чудиле, который приезжает к нам на БМВ и отвозит все в свою виллу на Коста дель-Сол - это совсем другое дело. Хуже этого - только в армии служить. В армии Тэтчер многие за такое берутся, мне Кайфолом рассказывал. Он, кстати, тоже со мной согласен. Осталась одна маленькая проблемка - сообщить о своем отказе Мерриоту. Но мне сейчас на это похуй, я думаю совсем о другом.
Щелк-бац-бац, говорит наш корабль, направляясь через Северное море, пугая крикливых чаек, которые летают вокруг, питаясь собственными экскрементами. Бац-бац-бац, грохочем мы с Шарлин, которая хватает меня за голову и толкает вниз; мы жестко трахаемся на корабельной койке, ее волосы разметались по подушке, я посасываю и вылизываю ее волшебное мохнатое влагалище, пока она не кричит от удовольствия или я не задыхаюсь. Ее маленький, кукольный ротик на моем члене, безумные глаза горят каждый раз, когда моя головка касается ее горла. Мы соревнуемся в оральном сексе: кто продержится дольше? Обычно, я побеждаю, благодаря тому, что могу представить пиздоподобную рожу Ральфи Гиллзланда в решающий момент, чтобы немногопридержать финал. Моя мужская сила не такая мощная, как раньше, но, по крайней мере, коричневый героин не лишает меня ее полностью, как беленький. Юношеское либидо против хронической привычки к героину можно сравнить только с первичной битвой между непреодолимой силой но не движущимся предметом. Но рано или поздно, победитель останется только один, и поэтому я стараюсь контролировать свое применение героина. Это для меня - своеобразный час расплаты, потому что после безумного возбуждения и усилий, которые я прилагаю для того, чтобы держать хуй в стойке, мне просто хочется расслабиться и отдохнуть. Никогда не думал, что я могу творить такое же пальцами и ебаным языком, я - как тот языкастый парень из «Kiss» или тот толстяк с «Bad Mannes», который всегда напоминает мне Кизбо ...
На палубе - бесконечная вечеринка, потому что наши пьяные клиенты никак не могут сопротивляться бухлу и постоянному разгулу. Кайфолом быстро пережил нашу связь с Шарлин, обнаружив, что красивые девочки действительно любят моряков и готовы отдаться им в каком-то корыте с огромным удовольствием. Из всех ребят только Кайфолом живет в каюте один, благодаря легенде, которую он рассказал Кремовой Рубашке:
- Я несколько необычно веду во сне, Мартин, и мое поведение может смутить возможного соседа. Я бы не хотел, чтобы кто-то чувствовал себя неловко из-за меня, поэтому вынужден попросить, если это возможно, отдельную каюту. Этот придурок сочувственно посмотрел на него, сказал:
- Хорошо, я посмотрю, что можно сделать.
Но до сих пор нам приходилось проносить через пошлину только крошки наркоты.
Я чуть не обосрался, когда увидел впервые того таможенника, Фрэнки, с которым теперь мы спокойно пьем пиво в баре. Он - свой парень. Но однажды случилось так, что я нес очередную партию, а его не было на месте, работал какой-то незнакомый парень. Я быстренько начал убираться оттуда, подальше от корабля, пока не обнаружил Фрэнки, который стоял прямо за мной.
- Посрать отходил, - радостно сообщил он, отводя меня от того другого парня и проводя через пошлину.
Сначала самой большой проблемой для меня был повар. То есть не сам (он оказался замечательным парнем, когда мы познакомились ближе). Дело было в работе и особенно - в ебаной жаре. Если вы никогда не работали на кухне на предприятии, вы никогда в жизни не поймете, насколько там жарко и тяжело. Но я быстро научился бежать с работы, в основном благодаря Шарлин. Она называет нас «друзьями с привилегиями». Шарлин дала мне понять, что дома ее ждет парень и я - лишь временная замена.
Поэтому мне приходится контролировать и свою безрассудную страсть, и это нелегко. Мне она кажется девчачьим английским эквивалентом меня же самого; такая Доковская принцесса Рентон с Четгема. Но нельзя забывать о ее парне. Шарлин не хочет рассказывать о нем, меня это устраивает, однако она сказала, что он - не вор, так, иногда ворует, что меня немного успокоило. Не скажу, что это очень романтично - трахаться на этой узкой постели, но она так же неутомимая, как и я; после секса мы всегда идем на палубу, накинув на себя только самое необходимое, чтобы нас никто не спалил, и наблюдаем, как медленно встает солнце над портом. Ледяные капли дождя стучат по беспокойным водам гавани, докам и другим портовым здания, свистят мимо нас, попадая на палубы. Огромные лужи покрывают мостовую. Одинокие фигуры борются с ветром, завязывая тяжелые канаты на кнехты или просто гуляя по переулками с папкой в руках. Пышные волосы Шарлин развеваются на ветру, и мы стоим на палубе в одних футболках и штанах, пока - когда становится совсем холодно - один из нас не кричит «СДАЮСЬ», и мы быстро отступаем крабовой походкой по узкой лестнице в вонючую кают, где трахаемся снова и снова.
И вот мы сидим после смены в бильярдной на амстердамском побережье - мы с Кайфоломом просто наблюдаем, а Шарлин играет в пул с двумя ливерпульскими девушками, которые курят, как паровозы; эти телки - пассажирки с нашей корабля, которые почему-то соизволили уделить нам внимание. К нам выходит Никси, который выглядит как испуганный школьник, за ним следует Мерриот, который тоже еле сдерживает эмоции. Последний смотрит на телок и недовольно морщится. Затем кивает головой в сторону двери.
Я смотрю на Кайфолома. Мы вежливо извиняемся перед девушками и выходим вместе с Никси и Мерриотом в коридор, откуда отправляемся в забитую людьми кафешку на площади, где еле-еле находим себе свободные места на веранде. Подходит официантка, мы заказываем кофе.
- Сегодня, - объявляет Мерриот, - каждый из вас пронесет через таможню по десять граммов.
Я уже открываю рот, чтобы отказаться, но Кайфолмм успевает ответить первым:- Извини, друг. Предложение само по себе неплохое, но как раз в этом конкретном случае мы вынуждены отказаться.
- Что? Вы, блядь, что? Вы, наверно, шутите!... У меня это дерьмо прямо тут, с собой, - кивает он в сторону сумки с эмблемой «Силинк», которая стоит у его ног, затем раскрывает ее и достает оттуда пять пакетиков.
- Как я уже отметил, мы бы с удовольствием помогли тебе, но в этом конкретном случае вынуждены отказать.
- Сука ... Что мне теперь делать с этим дерьмом? - Он таращит на нас свои оголтелые совиные глаза и только потом замечает двух мудаков, которые сидят за соседним столиком.
У одного из них на одежде прикреплен флаг Канады с кленовым листочком. В Шотландии мы веками высылали таких мудаков назад, в их Канаду, чтобы соединились там со своими предками. И к чему это привело? Они - скучные уебки, а мы - ебаный низменные наркоманы.
- А это уже не моя проблема, - высокомерно отвечает Кайфолом.
Ослепленный страхом, Мерриот смотрит на меня.
- А ты, бля, ты что, тоже меня бросаешь?
- Ну если ты спрашиваешь, - отвечаю я, замечая, как его подбородок начинает дрожать так, будто он никак не может определиться, схватить меня за грудь, или взорваться слезами, - извини, друг, но ты слишком много возлагаешь на наши плечи. Я просчитал все - граммы, заключения, выплаты ... Мы не в прибыли.
- Не будет никакого заключения, - в отчаянии взывает он, - я договорился о вас с этими отбросами с пошлины! Все чисто!
- Тогда тебе будет совсем несложно найти себе других, более надежных компаньонов для своего уникального, кристально чистого бизнеса, - отвечаю я, на самом деле наслаждаясь собой; так же считает и Кайфолом, который от всего сердца улыбается мне.
Мерриот задыхается и возвращается к Никси:
- Ты сказал мне, на них можно положиться, сука ...
Никси вдруг набрасывается на него.
- Ты кого сукой назвал? - подскакивает он и склоняется над Мерриотом, который сильнее вжимается в кресло. - Я только теперь, бля, понимаю, что ты имел тогда в виду, рассказывая о своей ебаной торговле наркотой, ты, бля, пиздюк гребаный!
Канадские туристы побледнели так, что только веснушки осталось заметным на их лицах; так, теперь мы хорошо их видим, потому что они развернулись на сто восемьдесят градусов, чтобы пристальнее нас рассмотреть. Никси толкает ногой силинскую сумку, она переворачивается, и еще один пакетик с героином выпадает из нее прямо на брусчатку. Надо сказать, я еще никогда не видел десять граммов героина, и теперь, когда оказывается, что по размеру он напоминает скорее пакетик с конфетами, чем обычное полграммовое вместилище наслаждения, мне хочется схватить его и убежать куда-то, на хуй! Но Мерриот ловкий - он чуть не захлебывается слюной, мгновенно ныряет под стол, хватает пакетик и засовывает его в сумку, одним резким, истерическим движением застегивая ее.
Мы киваем друг другу и встаем, чтобы вернуться к бильярдной.
- Вы не заплатили! - кричит Мерриот, когда официантка приносит четыре кофе с молоком. А мы только оглядываемся и хохочем, наблюдая, как этот трусливый имбицил ищет деньги по карманам, чтобы заплатить за все.
- Хорошо ты ему расписал политику партии, друг, - говорит Кайфолом, хватает руку Никси и поднимает ее в воздух, будто объявляя победу одного из боксеров на ринге, пока мы идем по площади. - Это был нокаут!
- Кажется мне, что теперь понадобятся все мои связи, чтобы мы с вами вышли сухими из воды, - грустно отвечает тот, - он ведь не шутит, да?
- Ага, - соглашаюсь я, - он настоящим дерьмом оказался. Но ничего он нам не сделает.
- Я не насчет него беспокоюсь, - качает головой Никси, а потом заинтересованно смотрит на меня: - Ты же не думаешь, что это был его героин?
- Нет ... - вру я, но понимаю, каким тупым я был все это время, у меня аж внутри все сжимается.
- Господа, думаю, наша стремительная карьера в «Силинк» подходит к концу, - подводит итог Кайфолом, ногой открывая перед нами двери бильярдной. Когда мы с Никси соглашаемся, он распутно добавляет: - А сейчас нас ждут барышни, которых надо хорошенько развлечь!
Дезертирство
На следующее утро, за завтраком, Мерриот поздравил своих бывших товарищей перебежчиков кислой миной, на которую способен только человек, который провез в штанах через таможню пятьдесят граммов героина. Несмотря на успешность операции, он, по ощущениям, сбросил несколько фунтов веса сбросил в поту, поэтому его костлявое тело сейчас выглядело совсем изможденным. И он решил, что разберется с проблемой сам, не звоня боссу; это только навлечет беду, а ему и так хватит сил подтянуть все хвосты. На него вдруг нахлынуло страшное оскорбление. Он только нашел себе новых людей, а они уже не согласны оказать ему услугу. Теперь эти отбросы за все ему заплатят.
Тягостное молчание Мерриота убедило Рентона, Кайфолома и Никси в том, что тот вынашивает план мести. Поэтому они пришли к выводу, что глупо с их стороны будет пытаться продолжать работать в «Силинк» после своего возвращение в Хакни. Шарлин тоже решила завязать с открытым морем, и из-за этого Рентон совсем легко принял для себя это решение. Хотя и знал только то, что она зарабатывает на жизнь кражами и родилась в Четгеме, «обычно» живет в Кеннингтоне (который он опрометчиво путал с самого начала с Кенсингтоном, пока она его не исправила), однако девушка ему нравилась, и он хотел познакомиться с ней поближе. Первую ночь в Лондоне они провели вместе в доме Беатрис. Рентон был только рад, когда Кайфолом ушел куда-то на всю ночь, пожалуй, отправился к Люсинде или Андреасу, где ему очевидно больше нравилось. Лежа на матрасе в пустой комнате, она сказала ему после короткого утреннего секса, который согрел их тела:
- Я рада, что ты не хочешь больше возвращаться на этот гребаный корабль. Слышала, что вы попали там в беду ... с Мерриотом, все такое. Все об этом говорили.
- Что? - ошеломленно спросил Рентон, теперь еще больше радуясь тому, что они буквально сбежали с судна. И действительно, они вовсе не были осторожными, вдруг с ужасом понял он; но страшная правда в том, что всем было на это похуй. Но теперь все изменится, потому что в компании теперь все знают нашу историю. В конце концов, для нас начинается эпоха штрейкбрехерства и травки.
- Забудь об этом дерьме, - советует ему Шарлин, подпирая кулачком голову.
Яркое солнце сияет так, что освещает ее тонкие женские черты, и Рентону кажется, что она, несмотря на свой курносый носик и хрупкую фигурку, пожалуй, старше него.
- Бля, ты, наверное, крепко подсел, если так трясешься из-за этой истории. Ну что ты, я просто внимательно смотрю по сторонам и подмечаю детали. Кстати, в прошлой неделе Бенсон нанял охранную фирму, слышал об этом?
- Но это было только для безопасности пассажиров. Из-за постоянных скандалов и драк футбольных фанатов, все такое.
Шарлин подозрительно щурит глаза:
- Ты правда думаешь, что это - основная причина, дурачок?
Но он так не думал. Рентон знал, что происходит сейчас в компании «Силинк». Но ему хотелось, чтобы она и дальше думала, что он здесь ни чего, несмотря на месть Мерриота, который предложил ему когда-то определенную сделку.
Он не хотел признаваться ей, что не хочет возвращаться на «Силинк» еще и потому, что она не собирается этого делать. А чем она будет заниматься, в отдаленной перспективе? Но ее насущные потребности ему и так известны, и поэтому они проживают в Вест-Энде.
Свою роскошную шевелюру Шарлин завязала в низкий хвостик, оставив на свободе только два небольших локона по бокам, которые она накрутила и зафиксировала лаком для волос. По ее просьбе он тоже принарядился в свой единственный темно-синий похоронно-свадебный костюм. Пока он ждет ее на Карнаби-стрит, она крадет для него в магазине черные кожаные туфли и голубую рубашку с галстуком - он чуть не кричит от восторга, когда она делает ему такой щедрый подарок. Он насмотреться не может на ее профессионализм, на то, как ее набитая краденым сумка с эмблемой «Силинк» мастерски обходит турникеты. Спрятавшись за низеньким газоном, он переодевает старые кроссовки и рваные футболку и выходит на свет, чтобы покрасоваться перед девушкой.
- Вот теперь ты готов, - одобрительно говорит она, поправляя ему галстук, будто он собирается первый раз в первый класс.
Затем они идут в магазин «Джон Льюис» на Оксфорд-стрит, где заполняют сумки по полной, Рентон успевает заглянуть даже в любимый «Фред Перри». В туалете он курит коричневый, который он приобрел у Тони, затем глотает хорошую дозу кислоты, разглядывая свою добычу. Он сидит там целую вечность, выпуская дым в маленькое окошко, пытаясь избавиться неприятного для покупателей запаха. В конце концов, он выходит, еле передвигая ноги и опасаясь, что Шарлин убежала или ее поймали, но радостно улыбается, замечая ее озорную улыбку. Они берутся за руки и выходят из магазина, наслаждаясь своим успехом.
Они целуются и обнимаются всю дорогу до «Гайбери-энд-Айлингтон», Рентон все время отхаркивает слизь, которая выделяется в его горле, стараясь не дышать на Шарлин. Его ладонь лежит на ее животе, прикрытом поясом юбки, не дает ему опуститься ниже. Она держит руку в его кармане, на ходу ее ладонь постоянно шевелится, вызывая у него эрекцию.
Пока он придумывает вялые планы на будущее, Шарлин огорченно взвешивает все возможные способы напомнить ему, что она любит другого и совсем скоро бросит своего шотландского любовника. Когда они покидают Виктория-Лейн и шагают к Далстон-Кингзланд, из-за собственного чувства вины она становится холодной и отстраненной, но Рентон слишком кайфует от героина и имеет мало опыта в таких вещах, чтобы заметить это и уделить внимание изменению в ее настроения. Они заходят в лифт в доме Беатрис и одновременно печально вздыхают, и только тогда он грустно признает, что в отчаянии у них одно дыхание на двоих.
Зайдя в квартиру, они видят Никси, который сидит в кресле и делает вид, будто смотрит повтор «Королевского суда», пока они обмениваются грустными взглядами. Там показывают, как далеко можно зайти, только бы все осталось в пределах закона. Говорят, что можно выпотрошить человека с помощью хирургических щипцов, а потом спрятать все по отдельным мешках или даже разрубить конечности, если речь идет об опытном «пользователя». Но, конечно, выбрасывать мусор в мусоропровод в тот день было очень и очень серьезной ошибкой со стороны преступника.
Он безразлично здоровается с Рентон и Шарлин, когда те заходят в комнату и падают на диван, но их внимание сосредоточено исключительно на телевизоре.
- «Королевский суд» ... Клево ... - говорит Рентон, и Никси смотрит в сторону кухни.
- Марк ... Мне надо серьезно с тобой поговорить ... - говорит Шарлин, манерно держа осанку, но Рентон обнимает ее и закрывает девушке рот долгим поцелуем.
Они начинают в шутку бороться и истерически смяться, и вот вам - опять лижутся. Никси замечает, что его шотландский друг и эта Девушка-с-высокой прической выглядит так, будто только что собственноручно изобрели секс; так часто ведут себя те, у кого секса уже сто лет не было. Рутинный трах этих Бонни и Клайда снова напоминает ему о собственном целибате, и он думает о Марше, которая находится буквально за семь этажей над ним, о уничтоженном абортом плоде их любви, который превратился в навоз на каком-нибудь городской свалке.
Вдруг Шарлин с силой отталкивает от себя Рентона, настаивая на своем:
- Нет, я серьезно, надо поговорить.
Но он все равно продолжает валять дурака, кусая ее за пальцы, будто щенок, который лежит у их ног.
Никси не любитель таких мышевидных девушек, как Шарлин, но ему кажется, что она слишком самовлюбленная. То, как она манерно проводит рукой по волосам, наблюдая за восторгом в глазах окружающих, навсегда записало ее в ряды позеров в книге воспоминаний Никси. А еще он думает, что она далеко не так хороша, как ей самой кажется, хотя надо признать, волосы у нее очень оригинальные.
Рентон и Шарлин шушукаются о чем-то и ретируется к свободной комнате и своему матрасу. Никси решает сходить в «Далстон». Один его друг из Илфорда где-то раздобыл кучу контрабандных «Walkman», а он знает профессионального скупщика краденого индийского происхождения, который никогда не задает лишних вопросов.
На улице погода не летная. Идет дождь, и тяжелые тучи еще сильнее затягивают небо. Никси вступает в грязную лужу, морщится от пренебрежения к самому себе и делает еще один шаг в своей хаотической жизни. Как и карьера в «Силинк», срок аренды в Беатрис тоже, видимо, подходит к логическому завершению.
Видимо, он поедет вместе с Чеком и дисками с северной музыкой прямо к своей матери, к Илфорд. Она любит собак, он будет с ней счастлив, будет бегать в саду позади дома. Но сначала надо ее все же спросить: не хотелось бы устраивать после Рождества настоящий собачий холокост.
Когда он возвращается домой, то видит, как Шарлин и Рентс играют с Чеком в гостиной. Они бросают ее кожаный кошелек туда-сюда по комнате, а щенок каждый раз приносит им его в своих жадных челюстях. Показав этот фокус уже в седьмой раз, собака держит добычу очень крепко, и Рентон решительно берется за другой край кошелька.
- Отдай его нам! Бля, ты сейчас все зубы себе испортишь, Чек, - просит Шарлин, которая смотрит печально сначала на собаку, а затем - на Рентона, сожалея, что они снова занялись любовью, а она еще не сказала ему, что хочет кинуть его.
Это точно был последний раз.
- Не уходи, - говорит он.
Его слова так точно совпадают с тем, о чем она только думала, что она даже не успевает увернуться от его нежных объятий.
- Что?
- Не уходи, - повторяет он и снова берется за кошелек, за что Чек вознаграждает его высокомерным рыканьем, - иначе мы так собаку никогда не выдрессируем. Он тогда решит, что это он здесь главный.
- А у нас что, соревнование какое-то гребаное за звание главного? - спрашивает она.
Рентон смотрит на нее и собирается сказать: «На хуй все, я люблю тебя». Хотя он и не уверен, что испытывает к ней именно это, а если это и так, то не факт, что ей нужно об этом знать. Он колеблется. Но Шарлин поворачивается к нему и говорит:
- Нам надо прекратить все это.
- Что именно? - спрашивает Рентон, чувствуя, как тошнота поднимается по его горлу.
Он раскрывает пальцы, и счастливый Чек бежит прочь, наслаждаясь победой. У Шарлин тяжелый взгляд, она сосредоточенно сообщает ему:
- Ты знаешь, о чем я.
- Да, - опустошенно отвечает Рентон, но потом с болью в голосе продолжает: - Но ... Нам было так хорошо ... вместе. Трахаться и все такое. Ты и сама говорила ...
- Да, говорила, - настаивает она. - Но я все время повторяла тебе, что мы - не пара.
- Я и не говорил, что мы пара. - Он сам понимает, что ноет сейчас, как ребенок, и вспоминает, как малым еще мальчишкой ошивался у стен Форта; потом перед его внутренним взором возникает собственное лицо, залитое слезами после того, как на прогулке в Блэкпуле его толкнул какой-то незнакомец.
- Ты - хороший парень, но я тебе говорила - у меня есть другой.
- Ты выбираешь его, - горько констатирует Рентон, думая только о том, что у того парня, пожалуй, хуй больше его, но потом собирается с мыслями и говорит: - Понимаю, пожалуй, он - настоящий красавчик.
- Наверное, да. Тебе бы он понравился. Он похож на тебя.
- Да, - равнодушно отвечает Рентон. - Чем?
- Ну, он тоже немного подсел на наркоту, ему нравится северная музыка, панк-рок ... Я с самого начала говорила тебе, что у меня есть парень. Слушай ... Я не обещала тебе серьезных отношений.
- Конечно, - неуверенно соглашается он, потом качает головой и спрашивает, обращаясь к самому себе: - Смешно, но я всегда мечтал иметь девушку, с которой мы как бы не в отношениях, с которой мы - просто друзья. Друзья, как ты говоришь, с привилегиями. Как у Кайфолома еще там, дома, никаких осложнений и всего такого. И вот у меня есть ты, в то время как такие отношения ...
- Ну что же, проблема решена.
- Нет, именно сейчас мне хочется большего, - отвечает он и вспоминает своих бывших девушек, Фиону, затем - ту красавицу из Манчестера по имени Роберта и еще нескольких телок, которых он даже вспоминать не хотел.
- Сдается мне, мы хотим разных вещей.
Рентон пожимает плечами.
- Я хотел только трахаться, дружить и тусить вместе. Это - лучший вариант отношений.
- Не смотри на меня так!
- Как?
- Как осиротевший детеныш тюленя, пойманный льду, которому сейчас вышибут мозги!
У Рентона на лице появляется досадная улыбка:
- Извини, я это бессознательно ... Просто ты - классная девушка ... - Он с нежностью качает головой. - И в этом моя трагедия.
Шарлин смотрит на него, потом садится на диван и представляет своего Чарли. Из-за отсутствия двух передних зубов у него простая щербатая улыбка, которая ей так нравится в нем. Они всегда были вместе: с самого детства их называли «сладкой парочкой» с Мидуэй-Таунз. Потом - Рочестер и Четгем. Да, она действительно искренне его любит. Марк, конечно, в постели лучше, но мужская сила не вечна, особенно учитывая, сколько героина он курит. Но он ей тоже нравится.
- Ты - первый парень, не дергает меня за волосы в любой момент; мне это всегда портило нервы, - неуверенно говорит она.
Плечи Рентона обессилено опускаются.
- Отлично, но иногда мне кажется, что лучше бы ты их сделала покороче. Чтобы люди чаще обращали внимание на твои невероятные глаза, - говорит он, чувствуя ту нечеловеческую жажду, которая толкает его снова и снова к героину.
Шарлин улыбается ему, думая, говорит он правду или шутит, как всегда. Но он так расстроен ... Она любит Чарли, но понимает, что в тюрьме он вряд ли научился чему-то хорошему и светлому. Шарлин предполагает, что ее еще ждут неприятные открытия. И девушка не хочет ставить точку. Хорошо знать, что где-то существует Марк, который любит ее. Она встает, идет к телефону, находит у него блокнотик и пишет там имя «Милли» вместе с номером. Рентон тоже встает, просто зная, что сейчас надо так сделать. Она вырывает листочек с номером и вкладывает этот клочок бумаги в карман его джинсов.
- Это номер не мой, а моей подруги из Брикстона. Она знает, как со мной связаться, если ты когда-нибудь будешь в наших краях. Оставь ей свой номер, а она передаст его мне, и я тебе позвоню.
Рентон неподвижно стоит перед ней, и Шарлин даже думает, что он не хочет выпускать ее из квартиры, но потом понимает - Рентон не станет устраивать таких сцен. Когда она обнимает его, то чувствует, что он принял ее желание как должное и теперь легко воспринимает эту ситуацию. Ее накрывает волна жалости.
- Хороший ты парень, - повторяет она, сжимая его в объятиях. Но он такой чужой, как какая-нибудь тетка, изредка посещающая семейные праздники.
- Ага ... Клево ... Ты - замечательная ... Увидимся, Шарлин, - говорит он холодным, как у робота, голосом.
Уходи, уходи, уходи ... Героин, героин, героин ...
Шарлин отступает назад, держа его за руки. Любуется неуклюжестью его тела, его желтоватыми зубами.
- Ты мне позвонишь? Было замечательно ... в постели ... все такое ... - спрашивает она.
- Да, я обещал, - отвечает Рентон, пока каждая клетка его тела просит ее - УЙДИ; и вот - наконец! - Шарлин выходит из квартиры с сумкой «Силинк» на плече, повернувшись к нему своей прекрасной попой, которую он так любил.
Хотя ему и было приятно разглядывать ее тыл, могла бы и оглянуться на прощание.
Бросил студентку, остался брошенным магазинной воровкой.
Переживу, все это переживу.
Только Рентон слышит, как трогается с места лифт в коридоре, сразу же бежит к своей нычке в холодильнике. Героин тщательно сохраняется в прохладе на одной полке с гнилым луком и сельдереем. Прихватив свой футляр для очков, он направляется к дивану, расставляет все свои богатства на косом журнальном столике и начинает варить. Он слышит, как кто-то открывает дверь, беспокоится, это может быть Шарлин, но это всего лишь Никси, который неодобрительно смотрит на него, а затем идет на кухню, где сразу хуярит две дорожки спида и объявляет со своим ебаным панковским британским акцентом:
- Все пиздой накрылось, друг.
Рентон поджигает героин, нагревает ложку зажигалкой. Он несколько нервничает, потому что еще не ширялся неочищенным героином, но, кажется, он так же растворяется в пузырьках. - Вместе со всей Шотландией, - выразительно говорит он, глядя на Никси.
И это была чистая правда; от послевоенного оптимизма не осталось ни одного следа. Процветающее государство, полная занятость, закон Батлера об образовании - все это накрылось пиздой и уже почти забылось. Каждый был сам за себя. И мы больше не являлись гражданами одного государства. Но не все так плохо, подумал про себя Рентс; по крайней мере, у нас остался большой ассортимент наркотиков.
Никси встает и становится на пороге между кухней и гостиной. Он указывает пальцем на ложку и ее содержимое, на Рентоновы дрожащие руки и челюсти, сведенные судорогой, на его редкие волосы, прилипшее к коже.
- Отдохни, Марк. Ты же собирался бросить эту гадость.
Рентон непокорно, упорно смотрит на него:
- Это ты, блядь, отдохни, Никси. А меня только что бросили.
- О ... Понял. Жаль это слышать, друг, - говорит Никси, возвращаясь на кухню.
Он сам не знает, почему не может найти себе места. Ходит по комнате, затем шагает в гостиную.
- Нельзя сидеть на месте, - повторяет он себе.
- Ты все видел, мальчик, - обращается к нему Рентон, подсвечивая лампою свой тощий бицепс и зажимая в зубах жгут. - Не очень приятная ситуация, да? Блядь. Я действительно гнусавлю, как настоящий наркоман.
- Да, неприятно.
- Вот. Шарлин съебалась от меня. У нее есть парень. Должен как раз выйти из тюрьмы, - говорит Рентон и нащупывает вену на своем запястье.
- Но тебе все равно не поможет.
- Это - не помощь, это - моя сущность. Это все равно, что быть шотландцем, все равно, что быть вечным неудачником, - объясняет Рентон, медленно втыкая иглу в свою плоть. - Для нас наркота - это так, смех и только, это - как наше врожденное право. Это - образ жизни, наши политические убеждения. Наш Роб Бернс сказал когда-то так: виски и свобода всегда идут рука об руку. Что бы ни случилось в будущем с нашей экономикой, какая бы партия не пришла к власти, мы все равно ширялись и будем ширяться.
Он жадно наблюдает, как шприц сначала всасывает его темную кровь, а затем выпускает его, поить ядом его прожорливые вены.
Домой, мальчик ...
Bay ... Клево, как, блядь, клево ...
Рентон откидывается на спинку старого дивана, чьи хрупкие ножки едва выдерживают движения его тела, и хохочет в призрачном восторге: - Курить ... Невыгодно ...
У Никси нет времени на просмотр телевизора или видения его друга-наркомана. Он просто не может найти себе места, спид начинает действовать, и поэтому он просто сворачивается клубком в кресле. Почувствовав слабый запах собственных кроссовок, он снова поднимается. Смотрит в потрескавшийся кремовый потолок.
Марша.
Он выбегает из квартиры, словно там начался пожар.
Дилемма торчка №1
Никси снова исчезает за дверью. Этот мудак слишком смущен в последние дни. Что бы ни происходило с этим малым кокнивским мудаком, это точно не от ширки, потому он до сих пор не позволяет себя уколоть.
Пожалуй, это все из той девушки, Марши, которая живет над нами. Точнее, из-за той женщины. Это - как ебаное минное поле. Студентом ты всех трахаешь, а потом бросаешь, а теперь какая-то воровка украла твое сердце и ...
ВНЕЗАПНАЯ ПУЛЬСАЦИЯ ...
Да ну на хуй ...
ЕБАНАЯ ПУЛЬСАЦИЯ ...
Упс ... Я спрыгивает с дивана и лечу к туалету. Долго мочусь, кажется, этот процесс продолжается целые месяцы. Рядом со мной стоит пес, он упирается передними лапами на край унитаза и смотрит на мою длинную струйку. Он тянется к нее носом, я отталкиваю его, и собака визжит, пританцовывая вокруг и возмущенно смотря на меня, будто я предал ее доверие.
- Чек ... Извини, дружище.
Я уже устал ссать ... Хватит, хватит, хватит ...
ХВАТИТ ...
ХВАТИТ ...
ТУК-ТУК, ДУФ-ДУФ-
Кто-то стучит в дверь. Так, встряхнуть. Надеть трусы. Пройти по коридору. Открыть дверь. Это и была чернокожая красавица. Марша. И она почему-то кричит на меня. Кричит что-то о Никси, о выступлении ... Что-то о ребенке в чреве ...
Ебаная сумасшедшая ...Но потом полиция... Господи, это же гребаная полиция ... женщина-полицейский в медном шлеме, которая предписывает нам быстро спускаться на лифте вниз.
Мы садимся в лифт, а она все еще взывает о Никси, потерянного и безрассудному, о том, что он сделал с ней, а я думаю о своем ...
БЛЯДЬ.
Героин-то мне никто не вернет ...
А ЭТО МОЙ ЕБАНЫЙ ГЕРОИН!
Лондонский Тауэр
Люсинда - это мой билет в красивую жизнь. Хватит ходить просто так, надо взять дела в свои руки и надеть ей кольцо на палец, затем переехать к ней, в Ноттинг-Хилл, на постоянной основе, затем - развести ее на страховой полис. Придется познакомиться с ее англоидским стариком, который наверняка приедет, чтобы убедиться, что молодой Уильямсон никуда не денется от его девочки. Несколько лет мне придется потерпеть всю эту семейную рутину. И сейчас у меня в кармане лежит ключ ... Нет, его значение настолько велико, что называть его можно только Ключом, и с большой буквы «К» - Кольцо, которую я приобрел у какого-то подозрительного ювелира на Оксфорд-стрит.
Она - из тех девушек, которых можно познакомить с мамой, и я именно собираюсь сделать это, потому что мы с Рентсом чувствуем зов родины. Для этого нам нужно только сесть на «Национальный экспресс», который ходит раз в две недели. Никси тоже думает съехать из квартиры и вернуться на некоторое время к матери. А я хочу навестить бедного Кочерыжку. Видимо, ему там сейчас совсем херово.
И Люсинда тоже хочет посетить наши трущобы. Меня это удивляет, а еще больше удивляет то, что большинство ее друзей поддерживают такое ее решение. На первый взгляд, мои земляки выглядят, ведут себя и даже разговаривают, как бедные, но где-то впереди у каждого из них маячит желтая кирпичная дорога, где их ждет вожделенный приют и множество халявной добычи. Последняя может изменить всю их жизнь. А эти англоиды будто говорят мне: «Иди на хуй, ты, пустая подделка», когда рассказывают о своей искусственной кокнивской жизни. В этом ирония - моя девушка хочет привыкнуть к моему образу жизни, глотнуть этого дерьма, но мы с ней знаем, что это - не фигура речи, я никогда не пожелаю ей такой судьбы.
Она говорит мне, что я говорю, как Шон Коннери, меня смущает интерес, с которым она расспрашивает меня о Лейте и Банана-Флэтс. Но должен признать, меня будоражит перспектива трахнуть ее на матрасе, покрытом пятнами от спермы и различных других веществ, выделенных из разных мест сотней прохожих посетителей где-то в башне Хакни. И потом я достану кольцо, после чего мы отправимся на север, к моей матери. Конечно, здесь останутся лица (не говоря уже о влагалищах), по которым я буду скучать дома, но все, чего я хочу, - это убедиться, что мудак, хуй которого дал мне жизнь, больше не беспокоит мою мать.
Мы выезжаем на север Лондона, в Далстон-Кингзланд, единственное преимущество которого - сейчас туда можно добраться бесплатно, а затем идем на Холл-стрит. Люсинда растеряла всю свою смелость и крепко держит меня за руку, и я лишний раз убеждаюсь, что она слабовата для этого ужаса. Не бойся, моя прекрасная леди, Саймон с тобой.
И воровка Шарлин Фосетт-Мейджорз-Плант, которую недавно трахал Рентс, как раз переходит дорогу перед нами. Будто по взаимному соглашению мы не смотрим друг на друга, делая вид, что просто ничего не заметили. Я бы лучше сейчас подошел к той красотке, но Люсинда еще крепче сжимает мой локоть, болтая о том, как здесь «по-настоящему». Если бы я хотел «настоящих» трущоб, остался бы в Лейте, но чего не сделаешь, лишь бы удовлетворить прихоть этой богачки. Но она замечает, как мы с Шарлин намеренно отворачиваем носы друг от друга, и ее охватывает подозрение, она забывает про экстремальные обстоятельства и спрашивает:
- Что это за девушка?
- Это одна сучка, с которой встречается Марк.
- А как же Пенни? - неуверенно спрашивает она.
- Точно, - подтверждаю я. - У него морали, как у канализационной крысы. Думаю ...
Блядь, что здесь происходит?
- Что здесь происходит? - озвучивает мои мысли Люсинда, тоже замечая толпу, собравшуюся вокруг дома Беатрис.
Они все смотрят куда-то вверх, я прослеживаю их взгляды и вижу человека, который стоит на самом краю подоконника на верхнем этаже! Кажется, одной рукой он держится за что-то в квартире, держась тем самым на краю своей жизни. И блядь - это Никси!
- Ебаный в рот! Это мой сосед! Никси!
- Саймон ... Это ужасно ... Что он делает ...
Должен признать, сначала я даже надеялся, что он хочет выпрыгнуть; просто ради того, чтобы ему тоже уделили внимание, чтобы сыграть главную роль в драме своей короткой трагической жизни. Я думаю о его коллекции дисков, которую мы с Рентоном поделим между собой. Так же поделим его тайник коричневого, который он приобрел во время нашего путешествия. Ни один мудак не узнает, что когда-то был такой товар. Но вдруг я понимаю, что он стоит на подоконнике не нашей квартиры, он значительно выше. Но это же квартира той малой чернокожей шлюхи!
Затем я отыскиваю глазами в толпе эту малолетнюю Марша, вокруг нее собрались ее черные подружки и какие карибские бабушки, которые ради такого случая даже покинули очередь за рисом и бобами, что выстроилась неподалеку. Девушка видит меня и бежит к нам, ее бешеные глаза горят.
- Он пришел в мою ебаную квартиру, начал кричать на меня! А потом полез на подоконник!
- Он - сумасшедший, - говорю ей я.
Марша смотрит на меня и понимает, что мне на самом деле похуй, так тоже не видит смысла ничего изображать. Они с Люсиндой, две лондонские леди различного социального уровня, такие роскошные и одинаково обнищавшие, смотрят друг на друга осмотрительно и испуганно, и вдруг Марша поворачивается ко мне и кричит:
- Надо было лучше присматривать за своим другом! Он твой сосед!
- Que sera, sera, - отвечаю я, и красавица отворачиваются от меня и таращится своими огромными глазами на фигурку на четырнадцатом этаже. Нам нечего сказать друг другу. Я отыскиваю в толпе рыжую голову Рентса, мы идем к нему, но мне достаточно сложно отвлечь на себя его внимание, потому что он сразу таращится на сиськи Люсинды.
- Полиция выгнала нас всех сюда, - объясняет он. - Хотят, чтобы никто не ходил по лестнице. Выслали какого-то мудака, чтобы тот поговорил с ним. У нас героин прямо на журнальном столике, шприцы, все!
Вот теперь я слушаю его внимательно, в отчаянии схватившись за голову.
- Если он наделает глупостей ...
- Ебаная полиция найдет наше гнездо, - грустно улыбается Рентон, демонстрируя ужасные пожелтевшие зубы.
Люсинда тянет меня за руку.
- Все в порядке, Саймон, - уговаривает она меня, - городская полиция знает, что делает. Их готовили к подобным ситуациям.
Готовили. Брикстон. Бродвотер. Ньюингтон. Дэвид Мартин. Блэр Пич. Колин Роуч. - Да, они в этом разбираются.
Он все еще стоит на этом узком выступе. Как он вообще попал туда? Это же надо было открыть окно, взобраться на подоконник, пройти по выступу дальше ... Полиция окружила вход в подъезд, они никого не пускают. Одна старуха хочет прорваться через оцепление, вопит, что забыла покормить кошку, но полицейские будто не слышат ее. Марша подскакивает на месте, затем начинает рыдать, сестра пытается успокоить ее. Эта красавица выглядит довольно сильной, но рыдает, как ребенок, такая неутешимая. Жаль, што он не может этого увидеть, так, Шон? Любовь - шлепа, Шаймон. Шон, почему штолько людей страдают от комплекша спасителя? Кто шнает, друг.
Я никак не могу разглядеть лицо Никси, не могу понять, он собрался спрыгнуть, или, наоборот, решил, что это - плохая идея, видимо, там очень холодно. Я замечаю краем глаза, что Рентс ворчит себе что-то под нос, что-то типа:
- Ебаный эксгибиционист, привлекает к себе внимание ...
Не могу с ним не согласиться. Но потом он все портит.
- Если кто и имеет там стоять, то это я, - поворачивается он ко мне своим бледным наркоманским лицом. - Шарлин ушла от меня!
- Жаль это слышать, - отвечаю я, содрогаясь от страха, потому что точно знаю, о чем сейчас думает Люсинда. «Я думала, он встречается с той Пенни», - читается у нее на лице. Этот рыжий подонок только потрахался с той телкой, а трагедию такую разыграл, будто они - какие-то Ромео и Джульетта.
- Кажется, он застрял, - говорю я, сжимая руку своей «Золушки» и указывая пальцем на четырнадцатый этаж, чтобы отвлечь ее от опасного для меня хода мыслей.
Она широко открывает глаза и открывает рот от страха.
Я думаю о том, что если Никси просто сделает шаг вперед, то его размажет по асфальту, а если он все же прыгнет с самоубийственным толчком, то приземлится на траву. В любом случае, ему пиздец. Надо будет очень, очень много убираться. Представьте, это же все тело полностью разлетится. От этой мысли я весь дрожу, я всеми фибрами души не хочу, чтобы он упал, хочу, чтобы его спасли. Этот мудак дал мне убежище. Он - свой парень. Я нащупываю в кармане небольшую пластиковую коробочку, в которой лежит золотое кольцо, украшенное бриллиантом. Я хотел подняться с Люсиндой в квартиру, трахнуться с ней от души, а потом, когда она будет на седьмом небе от счастья, задать ей самый важный в жизни вопрос и надеть эту ебаную мелочь ей на палец. Должен был выиграть гейм, сет и матч, Уильямсон, а этот эгоистичный подонок Никси все испортил!
Золушка должна попасть на бал!
Затем мы видим в окне полицейского, он разговаривает с Никси, тот выглядит совсем напуганным. Хотел бы я иметь с собой бинокль, но ясно одно - ведутся переговоры. Полицейский спокойный, как удав, я вижу это по его движениям, ибо его лицо с моего места невозможно разглядеть. Этот цирк продолжается целую вечность, хотя на самом деле, наверное, прошло только несколько минут, но Никси оглядывается по сторонам, делает шаг по карнизу и тянется к полицейскому.
Тот хватает его за руку, ободряюще улыбается ему и помогает забраться в квартиру.
Когда наш парень оказывается в безопасности, вся толпа с облегчением вздыхает, кто-то вежливо аплодирует, как на крикетном матче. Несмотря на то, что все уже кончилось, два мудака в полицейской форме - тупой дебил и белокурая толстуха с низкой самооценкой - отказываются снять окружение.
- Надо подождать, - отвечает всем жирдяйка, цепляя на бедро рацию.
В конце концов, их руководитель решает, что больше никто не собирается прыгать с крыши сегодня, и нас милостиво пускают домой.
Спасибо тебе, незнакомый мудила.
Лифт снова сломался, поэтому нам приходится подниматься вверх пешком. По крайней мере, вспотевшая Люсинда узнает на собственном опыте, как живут другие, пока Рентон буровой то о несправедливости ебаный жизни, которая не позволила ему оказаться на месте Никси. Вдруг я слышу смех с лестницы впереди нас, это Марша, которая смотрит вниз и прикрывает рот ладонью в кажущемся недоумении.
- Это - твоя роскошная подружка? Это из-за нее ты больше не приходишь трахать меня, мальчик мой?
Люсинда и Рентон ошеломленно пялятся на меня, я чувствую, как кровь приливает к лицу. Люсинда разворачивается и бежит вниз по лестнице, я несусь за ней.
- Золушка! Подожди!
Она резко останавливается и смотрит мне прямо в глаза:
- Оставь меня! Просто иди на хуй!
- А раньше каждую ночь заходил, - добавляет Марша, которая нависает над нами с лестницы, как карибская ведьма вуду, ее белоснежные зубы сияют в полумраке подъезда.
- Она - сумасшедшая, Золушка! Она - телка Никси!
- У него огромная родинка прямо на белом яичке, - заходится и смехом, ее черная сестра тоже ржет, как лошадь.
- На каком яичке? - истощенно уточняет Рентон, будто это мне хоть как-то поможет.
Я в отчаянии хватаюсь за голову, пальцами массируя виски.
- Уйди! Иди на хуй от меня - кричит Люсинда, но вдруг успокаивается и с истерическим смехом добавляет: - Хотя ... если подумать ... ты такой жалкий лгун ... Мне тебя жаль.
Ей вторят эти кокнивские ямайские лошади, их смех разносится по подъезду.
- Блядь! - даю себе пощечину я, когда этот ужасный звук стихает и Марша с сестрой продолжают подниматься до своего этажа.
- Вот ты вляпался ... Нам всем теперь пизда, - тупо констатирует Рентон и добавляет: - Что стоишь? За ней!
- Ни шанса. Это конец. Моя жизнь накрылось пиздой, - говорю я, обгоняю его и лечу вверх по лестнице.
Затем я слышу змееподобное: -Блядь! И затем он прорывается мимо меня, демонически робегая по ступеням. Когда я попадает в квартиру, Рентон маниакально убирает героин и сопутствующие предметы с журнального столика.- ПОМОГИ МНЕ, Я ПЫТАЮСЬ ПРИБРАТЬСЯ! Там особо нечего делать, но я подчиняюсь, и мы заканчиваем как раз вовремя, когда захлопывается дверь. Они привели обратно Никси, он вместе с тем копом и какой-то женщиной, которая смотрит на нас с осуждением. Рентон ставит чайник и делает нам чай. Женщина нервно держит облупившуюся и покрашенную кружку Вест Хэм, в то время, как полицейский с Никси уселись на диван Мне плохо, я хочу полежать и отдохнуть, чтобы оценить свои последние перспективы, которых осталось так мало. Я подхожу к окну и вижу, как Люсинда бежит прямо по газону в сторону Кингзланд-роуд, к станции метро, скоро электричка понесет ее на запад, к реальной жизни.
Моей жизни пришел конец. Это - конец.
- Бля, как ты, держишься? - спрашивает Рентс, появившись у меня за спиной.
- Переживу, - отвечаю я.
- Я вообще к Никси обращался, - указывает он на нашу жертву, которая сидит в кресле.
- Ага ..., - отвечает Никси, который выглядит, как жалкая крыса с помойки.
Полицейский кладет руку на его щуплое плечо.
- Брайан должен поехать с нами, он вернется домой позже.
Никси смотрит с неприязнью на девушку, пожалуй, она - социальный работник. Как по мне, это - не худшая в мире работа, но недаром говорят, что все социальные работники - ебаный сволочи.
- Мы не имеем в виду ничего плохого, - объясняет он, замечая агрессивное лицо Рентона, - ему просто надо с кем-то поговорить.
Золушка ...
А я же ее, типа, любил ...
- Он может поговорить с нами, - протестует Рентс, - мы - его друзья.
«Говори за себя, Рентон», - думаю я. Успокаивать ебаных бедолаг (если них, конечно, нет влагалища) - это не в моем стиле.
Золушка, вернись ко мне ... Я даже заплатил за ебаное кольцо!
Коп устало смотрит на нас и качает головой. Никси пожимает плечами, будто прося прощения за то, что он вел себя, как мудак, хотя он и на деле им был. Я снова меняю мнение. Если ты решил пойти на такое, доводили дело до конца, не становись кастрированным клоуном без признаков силы воли. Посмотрите на бедного Кочерыжку, он борется за жизнь, как ебаный вентилятор, а этот бесхребетный англоидский мудак, у него даже не хватило сил взять и спрыгнуть с того карниза. Посмотрите на меня, меня бросила моя без двух минут невеста, а я все равно в игре. Все равно борюсь.
Рентон провожает его к лифту. Я остаюсь в одиночестве, потому что не знаю, что мне теперь делать. А вдруг Золушка еще вернется ...
У подъезда дома Беатрис Никси ждет машина с женщиной, видимо, тоже социальным работником, которая отвозит его прочь, чтобы вести с ним задушевные разговоры в другом месте. Полицейский, который разговаривал с Никси там, на крыше, выглядывает в окно, смотрит на голубое небо и обращается к своему товарищу:
- Долго бы он летел.
Какая необычайная сила наблюдения, бля! Нам выпала честь встретить настоящего гения сегодня! Но в любом случае, я тоже смотрю вверх, придумывая способы отомстить той черной нимфоманке, ебаный шлюхе. Если бы этот Никси трахал ее так, как надо, она бы не захотела играть со мной, и я бы сейчас планировал светскую свадьбу!
Рентон, кажется, очарован этим спасителем - высоким, стройным, бритоголовым мужчиной с оливковой кожей. У него веселые глаза, излучающие смех, и это плохо сочетается с его жесткой улыбкой.
- Как вы уговорили его вернуться?
Полицейский чуть презрительно смотрит на него, но потом его взгляд несколько смягчается:
- Просто выслушал его. Не столь говорил, сколько слушал.
- Что с ним случилось?
- Вы же его друзья, - пожимает плечами этот коп, - он сам расскажет вам, когда придет время.
Рентон, кажется, разочарован. Он неловко крутится в кресле и сосредотачивается на полицейском.
- Но что именно вы сказали ему, после чего он послушался вас?
Мент искренне улыбается:
- Я сказал ему, что неважно, как плохо себя чувствуешь прямо сейчас, это нормально для такого молодого возраста, это - неотъемлемая часть юности. Потом станет легче. И он всегда помнить это. Жизнь - это дар.
Моя жизнь с Люсиндой. Пошло псу под хвост. Мой большой шанс. Исчез. И все это - благодаря Никси!
Рентон задумывается над его словами. Он сидит, так по-наркомански обхватив себя руками, будто ему очень холодно. Этот героинщик привлекает к себе внимание полиции даже больше, чем самоубийца Никси, ему бы спрятаться, но нет - маячит у копов перед глазами.
- А это правда? Ну, что потом станет легче? - смущенно спрашивает он.
Но полицейский качает головой:
- Ложь, конечно. Становится только хуже. Такое обычно случается, когда ты понимаешь, что все твои надежды на будущее идут прахом. Но к этому быстро привыкаешь.
Рентон выглядит таким же возмущенным, как и я, мы смотрим друг на друга и понимаем, что этот коп ни разу не шутит. Я снова думаю о бедном Кочерыжке. Рентон решительно спрашивает полицейского:
- А что, если к этому никогда не привыкнешь? Если просто не сможешь этого сделать?
Полицейский оглядывается по квартире, пожимает плечами и криво улыбается:
- Возможность выпрыгнуть из окна никуда не денется.
Ботулизм
Тэм неторопливой походкой заходит в палату, видит меня и садится на краешек моей кровати. Он так смущен, но я хочу кричать, друг, я могу дышать, я могу дышать самостоятельно! И это действительно клевое ощущение! Я хочу рассказать ему, что врачи сказали; со мной все будет в порядке, но, типа, молчу, потому что не могу ответить ему с этой трубкой в горле. Зато я могу дышать. Тэм понимает, поэтому просто сжимает мою руку. Затем он, запинаясь, рассказывает мне, что его было в городе целую неделю, что он ездил на север погулять с этой Лиззи, а как только узнал обо мне, то сразу приехал в больницу. Мне кажется, если бы он сразу поехал сюда, то была бы и она, это понятно, но я знаю, что он имеет виду, и вообще очень мило с его стороны посетить меня.
- Дэнни, бля, ну ты нас напугал. Что же нам с тобой теперь делать?
Я указываю рукой на трубку, но на пороге появляется дежурная медсестра, Энджи. Томми расспрашивает ее о моем случае.
Я слышу, как она рассказывает ему все подробности моей болезни, она, пожалуй, уже устала повторять это каждому, кто приходит меня навестить.
- Поступил с двоение в глазах, тремором век, головокружением, глазные мышцы ослаблены.
Томми кивает ей и смотрит на меня, словно ожидая подтверждения ее слов с моей стороны. Но я не услышал от нее ничего нового.
- Диагноз - раневой ботулизм, - говорит ему Энджи.
- Что это такое?
Энджи качает головой. Но надо отдать ей должное, она ведет себя очень профессионально, хотя она и джамбо с Сайтгилла! Или джамбийка, или как там надо называть девушек джамбо. Нет, пожалуй, это было бы проявлением сексизма.
- Это очень противная штука, - объясняет она Томми. - Но к счастью, мы быстро поставили диагноз, поэтому мы сумели провести соответствующее лечение, подключили Дэнни к аппарату искусственного дыхания и ввели ему антитоксин ботулина. Теперь ожидаем полное выздоровление.
- Это из-за ... героина с ним такое случилось? - задает Томми те же самые вопросы, что и моя мама неделю назад, когда я пришел в себя.
Они так открыто обсуждают меня, что я начинаю нервничать; тот факт, что у меня в горле эта трубка, еще не значит, что я ничего не слышу, типа. Понятно?
Энджи не дает ему прямого ответа, но на ее лице появляется милое, но несколько высокомерное выражение, так умеют только школьные учительницы. - Он хороший парень, так, Дэнни?
Здесь нечего ответить, даже если бы у меня не было этой трубки, типа.
- Делай все, что они тебе говорят, скорее выберешься отсюда, - советует мне Томми; его сияющие карие глаза смотрят прямо мне в лицо, и он снова сжимает мою руку.
Я пытаюсь произнести слово «хорошо», но чувствую, как моя гортань начинает сокращаться и отторгать эту ебаную трубку, я начинаю биться в конвульсиях и поэтому решаю просто кивнуть. Томми снова болтает о тех местах, куда он ездил, мол, что в горы ездил. Мне не очень интересно слушать о приключениях влюбленного парня и его красивой девушки, потому что он постоянно повторяет: «мы с Лиззи это» , «мы с Лиззи то». Понимаю, это - его жизнь, но дело в том, что слушать о счастливых чуваках всегда скучно, особенно, когда себе ты так никого и не нашел.
И вот он снова сжимает мою руку к судороги и говорит:
- Увидимся на поле.
И он идет, но сразу за ним ко мне заходит этот пакистанский врач, мистер Неру; именно он спас мне жизнь. За ним шагает какая-то девушка. Она в костюме и очках, но на социального работника не похожа. У нее прекрасное сияющее черные волосы, примерно до плеч.
- Дэнни ... Дэнни, мальчик ... мы собираемся снять тебя с аппарата завтра! И это отличные новости, - сообщает мне мистер Неру.
Я показываю врачу большой палец, потому что он действительно крутой, действительно лечит меня, друг. Мне нравится его монотонный голос, нравится, как качается его голова, когда он мне что-то рассказывает. Он в таком восторге, что я и сам начинаю верить, что все у меня наладится, типа, понятно? Все, что мне нужно сейчас, - это мотивация, каждый день. Он как бы воспитывает меня, всегда подбадривает. Вообще, просто надо, чтобы кто-то иногда говорил, что со мной все в порядке, и я сразу хочу жить дальше. Кто-то такой, как этот мистер Неру.
Мистер Неру поворачивается к красотке, она поправляет свои крутые очки в красной оправе и подходит ближе, позволяя мне рассмотреть ее стройную фигуру; стройную настолько, что она напоминает мне какое-то длинноногое насекомое. Он объясняет ей:
- У Дэнни диагностировано раневой ботулизм. Эта болезнь считается смертельной, она возникает в результате попадания в раны бактерии Clostridium botulinum, которая начинает размножаться и производить токсин, влияющий на нервную систему. Этому мальчику очень повезло, так, Дэнни?! - поет он, и я моргаю ему, соглашаясь с этим утверждением.
Затем он рассказывает этой девушке, что в последнее время случаи раневого ботулизма участились из-за введения героина подкожным или внутримышечным путем.
- С чем это связано? - спрашивает хорошим, низким голосом красавица в очках.
- Причины роста количества подобных случаев еще не выяснены, но болезнь может распространяться с какой-то определенной партией героина или при использовании общих шприцев.
- Ситуация опасная. Можно с ним поговорить?
- Да! Он вас хорошо слышит. Я оставлю вас наедине, познакомьтесь.
Девушка напряженно улыбается мистеру Неру, но когда она садится на краешке кровати, глаза горят, она искренне обеспокоена моим тяжелым состоянием. Я не понимаю, что происходит, но все равно не могу ничего сказать!
- Дэнни ... Я понимаю, у тебя сейчас тяжелые времена из-за твоей болезни и зависимости от героина. Но я здесь, чтобы помочь тебе, чтобы ты мог забыть обо всем и оставить позади все плохое.
Я не могу ей ответить, но вижу, как в окне за спиной садится солнце, окутывая ее своими длинными ослепительными лучами, будто у нее над головой появляется нимб. Это - как ответ на все мои молитвы, друг, а она - как сама Пречистая Дева Мария.
- Я хочу помочь тебе, поработать с тобой в этом новом для всех нас направлении. Будут и другие люди, такие, как ты, которые тоже находятся в подобном сложном состоянии. Мы будем работать с парнем по имени Том Карзон, он - один из лучших в своем деле. Можно сказать, лучший специалист по реабилитации после лечения наркотической зависимости, лучший на все Соединенное Королевство. Ты хочешь работать с нами, хочешь, чтобы мы помогли тебе двигаться дальше?
Я киваю ей, хочу прокричать: «Да, да, да!», Но могу только поднять большие пальцы вверх.
- Это очень, очень отличные новости, - улыбается она, - и как только ты немного выздоровеешь, я вернусь и заберу тебя в наш реабилитационный проект.
Кажется, она действительно хочет это сделать, столько энтузиазма.
- Меня зовут Амелия Маккерхар, и я помогу тебе, Дэнни, - пожимает она мою потную ладонь.
Господи, я уже чувствую спасения небесное, друг, меня уже спасает этот милосердный ангел! Теперь я стану на путь выздоровления.