Ставшая привычной боль в разбитых суставах и изуродованной левой руке, на которой осталось два пальца, уже не казалась невыносимой. Я даже отрешённо подумала, не полагается ли мне талант за «сопротивление боли», но, к сожалению, заглянуть в статус я тоже не могла. Не думала, что заблокировать доступ к статусу вообще возможно, но учитывая, сколько невозможного произошло со мной за последние пару дней, удивляться не стоило.
Ещё несколько минут я слушала разглагольствования садистки и даже почерпнула из них кое-какую информацию. Наконец, Кариона замолчала, улыбнулась и произнесла:
— Что ж, пока мы оставим тебя здесь. Я вернусь завтра утром, и мы продолжим. Неофис Тьюзак, — она повернулась к блондину, — принесите твари немного крови. Только живой.
— А как мне…
— Используйте хрустальную фляжку, которую вы у неё нашли и забыли упомянуть в инвентаризации, — девушка подмигнула, — думаю, она для этого и нужна.
— Сделаю.
— Но не больше глотка — мне нужно, чтобы она немного регенерировала, а не пришла в полную силу.
Неофис кивнул:
— Будет сделано, пречистая.
— Хорошо. А пока – дайте мне записи.
Забрав у парня тетрадь, девушка вышла из комнаты. Блондин подумал, огляделся и подошёл ко мне. Расстегнул застёжки кляпа и оставил его на столе рядом с моей головой. Посмотрел мне в глаза и вышел. Интересно.
Я пошевелила затёкшей челюстью и потрогала языком дырки на месте клыков. Облизнула губы. Надо было думать, что делать дальше, но я могла только смотреть на почерневшие от света факелов балки над головой. Примерно через час вернулся Тьюзак с моей флягой, на дне которой плескалась кровь. Молча поднёс горлышко к моим губам, дал сделать глоток, а потом убрал.
Я не жаловалась, наоборот – постаралась улыбнуться и пробормотала:
— Спасибо…
Парень кивнул. Посмотрел по сторонам и произнёс:
— Я погашу факелы.
— Хорошо…
— Бенедикта просыпается рано, так что рекомендую тебе потратить силы на лечение.
— Поняла.
Неофис кивнул и прошёл вдоль стен с металлическим гасильником и поочерёдно накрыл им каждый факел, вернулся к двери, снял закреплённый у косяка факел и вышел из комнаты. Я закрыла глаза, погружаясь во тьму.
Спать не получалось, но благодаря выпитой крови, слабость и боль немного отступили, и я погрузилась в медитацию. Ну а что ещё мне оставалось? Сказать по чести, в тот момент я почти смирилась со своей участью.
Бенедикта вернулась утром и продолжила «осмотр». На вынутый кляп она то ли не обратила внимания, то ли решила, что неофис снял его только, чтобы меня напоить. Сдавать его я, конечно, не стала.
Девушка на этот раз была не одна, а с другой жрицей, которую называла Брианной. Такая же хрупкая, как и Кариона, эта служительница богини не отличалась болтливостью, а на… «операции» исполняла функции ассистента. Я избавлю вас от подробностей произошедшего, скажу лишь что умудрилась ни разу не потерять сознания. После полного дня ковыряния в моих внутренностях, жрица свалила вместе с ассистенткой, так и не проронившей ни слова, а мне полагался ещё один глоток крови.
Вскрытия продолжались ещё два дня, после чего Кариона удовлетворилась результатами и перешла к экспериментам. Меня поили кислотой и ртутью, наполняли лёгкие всяким дерьмом, сверлили кости и делали другие подобные вещи. Сколько это продолжалось я не могу сказать, потому что дни слились в один постоянный клубок боли, большую часть которого я пребывала либо в беспамятстве, либо в галлюцинаниях.
Наконец у бенедикты закончились эксперименты, и она перешла к «искуплению». Меня сняли со стола, предварительно снова размозжив все суставы (это всё ещё было очень больно) и иниции под командованием знакомого мне брата-рыцаря Кадоса перенесли меня в камеру под самой крышей узкой наблюдательной башни. Здесь меня приковали к стальной конструкции так, что ноги не доставали до земли и снова раздели. Смысл этих операций я поняла, когда встало солнце: крышу башни разобрали. Я не могу вспомнить, как прошёл первый день под открытым небом, потому что большую часть времени я с воем горела заживо. Рассудок отказал очень быстро и на какое-то время я превратилась в воющий и вопящий кусок горящей плоти. Когда солнце село, Кадос вернулся, и увидев, как меня скрючило от огня, перерезал сухожилия и влил мне в глотку ещё один глоток крови. Это продолжалось несколько дней, сколько именно – я не могу сказать. Одно знаю точно: я очень быстро начала хотеть, чтобы это уже просто закончилось. Я жаждала смерти для себя даже больше, чем для своих мучителей. Но смерть не приходила. Тело и душа высшего вампира оказались на удивление живучи: даже обгорев до состояния головешки, я продолжала существовать. Иногда я видела (кстати не очень понятно, чем именно – по логике, мои глаза были должны выгореть ещё в первый день) бенедикту, что-то записывающую в тетрадь. Иногда – неофиса, который осторожно поил меня из фляжки. Ночью успокоения тоже не приходило – все ткани тела болели от бессмысленной регенерации. Наверное, если бы я могла её отключить, то так бы и сделала, позволив себе сгореть до конца. Увы, моё тело такого выбора не давало.
А потом всё закончилось. Я даже не разобрала почему: после захода солнца меня, в очередной раз обгоревшую до костей, вынули из почерневшей от огня и дыма стальной конструкции, заковали в кандалы и протащили в камеру, на этот раз – просто каменный мешок два на два метра, с соломенным матрасом в углу. Дали глоток крови и закрыли снаружи тяжёлую дверь. Боль всё ещё выворачивала меня наизнанку, но оказавшись в относительном покое впервые за долгие дни (или может – недели?) я просто лежала, глядя в потолок выжженными глазами. Со временем боль ушла, но облегчение не пришло – я уже достаточно понимала натуру Карионы, чтобы осознавать, что она дала мне передышку не от душевной доброты. Впрочем, думать об этом совершенно не хотелось – я просто надеялась, что бенедикта в конце концов наиграется и прикончит меня. Или хотя бы ослабит надзор, и я смогу отправиться на тот свет самостоятельно. О побеге я тогда уже даже не думала.
За мной пришли утром. Двое инициатов в доспехах, а не обычных монашеских одеяниях, молча взяли меня под руки и потащили по коридорам, выволокли во внутренний двор и бросили в метровую клетку с деревянным настилом и прутьями толщиной в два моих пальца. Правда не уверена, что это было реально необходимо: в моём состоянии я вряд ли простую дверь могла бы открыть. Потом рыцари ушли, и их сменили неизвестные мне монахи. Они набросили на клетку покрывало из плотной ткани, оставив открытым одну стенку. Поднялось солнце, и я в ужасе прижалась к дальней стенке, насколько позволяло покалеченное тело и сожжённые мышцы, забыв про все мысли о суициде. К счастью, солнце меня не коснулось – ткань покрывала была плотной. Смотреть на залитый светом двор было всё ещё больно, но в своей клетке я была в относительной безопасности и могла наблюдать.
Несмотря на то, что я никогда не видела повседневную жизнь крепости, было понятно, что происходит что-то необычное. Монахи суетились, выносили из крепости какие-то длинные доски, бочки и ящики. Таскали мешки и стулья. Спустя пару часов у клетки появился Вендер. Доспехи капитоса сияли, огромный меч был начищен. Мужчина посмотрел на меня и кивнул своим рыцарям:
— Хорошо. Тащите её. Только закройте покрывало – солнце низкое.
Кто-то невидимый зашуршал тканью у меня над головой и на переднюю стенку клетки упала ткань. Чьи-то руки завязали шнуровку у самого дна и прежде, чем я успела понять, зачем всё это нужно, клетку рывком оторвали от земли. Несли её минут десять, пару раз остановившись видимо передохнуть. Я постоянно слышала приказы Вендера на непонятном языке, доносившиеся из-за плотной ткани. Наконец, клетку поставили на землю и откинули переднюю и левую сторону покрывала.
Я увидела, что клетка стоит на возвышении. Слева – короткий помост, на котором установлено роскошное кресло, окружённое рыцарями в полных доспехах. Ещё сколько-то воинов стояло шеренгой вокруг. На площади передо мной возвышались три каменных столба. Под каждым из них была набросана вязанка хвороста, рядом – здоровенные монахи с широкими веерами. А прямо напротив столпов оказалась та самая гигантская статуя, у которой Вендер разговаривал со старостой деревни, когда тащил меня в крепость примерно две вечности назад.
Вокруг, на почтительном удалении от столбов, расположилась пёстрая толпа в нарядной, словно на ярмарке одежде. Селяне переговаривались между собой, пихали друг друга локтями в ожидании зрелища. И вдруг площадь замерла и все повернули головы к дороге к замку. Я сделала тоже самое, благо обзор позволял.
От крепости шла процессия. Возглавлял её Вендер, по правую руку от него шёл Кадос, нёсший белое знамя с серебряным веретеном. Ещё два рыцаря шли, отставая на шаг от командира и знаменосца. А между ними в белоснежном хлопковом платье с нарочито простой вышивкой шествовала бенедикта Кариона.
Увидев её, толпа радостно завопила. Девушка махала людям рукой и улыбалась. Пройдя мимо меня, она кивнула рыцарям, и те подняли оставшиеся полы покрывала и закинули их на верхнюю часть клетки. Я приготовилась к худшему, но этого не случилось. Закрытый верх образовывал достаточную тень, защищавшую от солнечных лучей.
Бенедикта между тем поднялась на помост, опустилась в кресло и заговорила. Я уверена, что она говорила на наречии, которое использовали деревенские, но сейчас я её почему-то понимала.
— Дети мои! Император потворствует своим низменным порокам, наша страна в опасности! Её наводнили низшие расы, твари, которые не приемлют света Великой матери. Они наполняют улицы городов, в которых царит грязь и разврат. Зеленокожие дикари лезут в армию, объединяются в наёмничьи отряды и ведут разбой на дорогах. Гномы захватили торговлю и вытесняют честных тружеников-людей своими варварскими «технологиями». Эльфийки заполоняют бордели и шпионят за потакающими своими страстями аристократам, чтобы потом рассказать их тайны своим вращающимся в высших кругах патриархам-эльфам, без сомнения вынашивающим подлые планы по искоренению человеческого рода! Мерзкие зверолюди получили доступ к нашим морям! Они пиратствуют и наводняют порты нашей славной родины!