– Вот здесь останови, Вероника, – я перебиваю ее спич, когда мы подъезжаем к моему дому.
Она глушит машину и ждет, что я отвечу. Понимаю ее правоту, тем более что говорила она искренне. Меня смущает лишь то, что практически посторонний человек так явно предлагает свою помощь, я к этому не привык. Да и брать на себя дополнительную ответственность, наращивать штат, не увеличив обороты, кажется глупым, здесь я с Викой, говорившей то же самое, солидарен.
– Так что, Фил?
– Дай мне подумать день-два, ладно? Я с тобой во многом согласен и с радостью приму твою помощь, но любое сотрудничество должно быть взаимовыгодным, а я пока не знаю, что тебе предложить.
– Хорошо. Думай. Тогда до завтра?
– Ага, давай… – Я берусь за дверную ручку, но останавливаюсь, решив спросить еще кое-что. – Слушай, а почему наедине? Можно было это и в офисе при ребятах обсудить. Разве нет?
– Где ты видел, чтобы директор проводил собеседования или встречался с партнерами при всем коллективе?
– Да какой я директор! – смущаюсь я.
– А кто ты? Привыкай к…
Веронику перебивает чей-то настойчивый стук кулаком в стекло. С моей стороны.
Задним умом понимаю, что колотили нехило: не классически-банальным ап-джумоком – он же просто костяшки кулака, – не извращенно-коварным дунгджумуком, а по-простому, по рабоче-крестьянски, даже чуть вульгарно. Да-да – самая что ни на есть простая техника йопджумук.[20]
Спасибо одной из ночей, проведенных в «Википедии», когда я зашел прочитать про старение и теломеры, а закончил полной историей восточных боевых искусств, в том числе тхэквондо, откуда, собственно, и вспомнились все эти по-корейски заковыристые обозначения разных сторон кулака.
Обернувшись, я вижу хмурое лицо заглядывающего Вазгена. Кивком в сторону он предлагает мне покинуть салон малолитражки, а Вероника обреченно вздыхает:
– Вот же… Выследил.
Она опускает стекло, и в проеме появляется небритая физиономия пластиковых дел мастера.
– Так и знал, что ты с этим, – как-то особенно грустно произносит он.
– Дай-ка я выйду, и поговорим, – отвечаю я за Веронику, а потом прощаюсь с девушкой. – Спасибо, что подвезла. Пока!
Она что-то возражает, но я уже выбираюсь наружу, отодвинув дверью горячего кавказца.
– Что, пойдем пообщаемся, Отелло?
– Я тебя прямо здесь зарою, – заявляет он, но энтузиазма в его голосе не слышится.
– Идем, поговорим, а там посмотрим, кто кого зароет и будет ли вообще повод.
– Фил, не надо! – доносится из машины голос уже накрутившей себя Вероники. – Не связывайся!
Связываться надо, чтобы разрешить ситуацию здесь и сейчас. Кроме того, мне почему-то хочется успокоить парня, и не из-за боязни или страха, а по-хорошему, чтобы это разъедающее чувство ревности его покинуло.
– Из машины не выходи, – предупреждаю Веронику, заглянув в приоткрытое окно.
Отхожу подальше от машины и встаю у дряхлого искривленного дуба. Следом подходит Вазген.
– Ну?
– Гну. Что ты ведешь себя как истеричка?
– Что? Кто? Я? – Его глаза распахиваются, и первоначальное удивление замещается яростью.
– Истеричка. Что-то увидел, сам придумал, сам решил, сам расстроился, а мы с Вероникой здесь при чем?
– Ты что мелешь? – Его рот искривлен и готов изрыгать проклятия…
– Так, стоп! – Я не отступаю даже когда он наседает так, что его лицо оказывается в сантиметре от моего. – Стоп. Тебе есть, что предъявить?
Он так близко, что я вижу каждый сосуд в налившихся кровью глазах. Ноздри расширяются при каждом вздохе, а дышит он часто то ли от волнения, то ли от переполняющего его негодования. Именно поэтому я и решил дать ему выплеснуть все здесь и сейчас, у таких людей затаенная злоба имеет свойство накапливаться и насыщаться даже без подпитки, просто от срока давности, как вино.
– Я тебе говорил к моей девушке не лезть? Говорил? Говорил, да? – С каждым повторением он накручивает себя еще больше, и сообщение о снижении уровня его отношения ко мне до «Ненависти» свидетельствует о том же.
– Говорил. Я и не лез, но, позволь заметить, она – не твоя девушка и уж тем более не твоя собственность. Между нами ничего нет – говорю тебе это просто чтобы ты был спокоен.
– Ты кто такой? – Он хватает меня за грудки. – А? Я спокоен!
– Руки убрал! Быстро!
Руки он не убирает. Вместо этого тянет меня на себя, запрокидывает голову и бьет меня лбом в нос. Вернее, пытается ударить. Где-то на краю сознания проносится мысль: что же такого подкрутили в развитии реальности ваалфоры, что Вазген увидел нас с Вероникой, садящихся в ее машину, и решил проследить? Голова думает об этом, а тело – где-то даже меланхолично, без особых гормональных всплесков, просто подчиняясь доведенным до автоматизма рефлексам, – отклоняет корпус в сторону, отрывая пуговицы от рубашки, выходя из захвата и оставляя на траектории атакующего лба только воздух. Руки тем временем, вернее, одна левая исполняет короткий боковой в печень Вазгена, выбивая из него воздух и сбивая дыхание.
Вы нанесли критический урон Вазгену Карапетяну: 285 (удар кулаком).
Привычный в связке следующий крюк правой в голову я сдерживаю в сантиметре от его скулы. На пока – охладить парня – этого достаточно. Избивать я не хочу, понимая его чувства и не питая к нему злобы.
– А теперь слушай меня, братишка, – шепчу ему на ухо, зафиксировав шею в удушающем захвате. – Просто поверь, у меня с Вероникой ничего нет. Ничего такого, за что ты переживаешь. Мы общаемся только по работе. Понял? Или тебе еще тщательнее разжевать?
Не знаю, что тут срабатывает больше – позор на глазах Вероники, физическое воздействие или мой навык убеждения, но он перестает вырываться и обмякает.
Вы нанесли критический урон словом Вазгену Карапетяну: -25 % к духу и уверенности.
– Да, – еле слышно хрипит он.
– Что «да»?
– Я понял.
– Хорошо.
Я отпускаю его шею и делаю шаг в сторону. На всякий случай, был у меня уже сегодня прецедент с другим горячим кавказским парнем. Обернувшись, вижу подбежавшую Веронику и жестом показываю, чтобы села в машину. Меня немного удивляет, что она не спорит и выполняет, – я к такому не привык. Хотя я же просил ее оставаться в салоне!
«Распознавание лжи» после разговора с ней все еще активировано.
– Мир? – протягиваю руку.
Вазген какое-то время смотрит на нее, переводит взгляд на меня и отвечает на рукопожатие.
– Мир… – выдыхает он, а потом, что-то обдумав, горячо говорит, оправдываясь и заверяя: – Извини, брат, увидел вас вместе, как вы куда-то едете, кровь ударила в голову, сердце разрывалось…
Большого тепла в его словах нет – в смысле действия героического навыка, но и холода тоже. Это не ложь, все так и было, но, похоже, особого раскаяния он не чувствует и сожалеет лишь об одном – что проиграл в драке.
И уже потом, когда мы с производителем пластиковых окон расходимся бортами, окончательно прощаемся с Вероникой, а я иду в сторону Генки, сидящего на лавочке и погруженного в смартфон, осознаю, что «Распознавание лжи» каким-то образом заставляет моих собеседников быть откровеннее. Вызванная на минуту Марта подтверждает мои слова.
«Интерфейс подстраивается под носителя и развивается вместе с ним», вспоминаю я одну из первых бесед с моей виртуальной помощницей. Похоже, что те скупые описания, на которые сподобилась Система, дают далеко не полную картину.
Подойдя к Генке, я некоторое время просто изучаю его. Он играет в онлайновый покер, и, судя по всему, на реальные деньги. Выглядит неважно: старые застиранные джинсы с пятном чего-то масляного на колене, подранные когда-то лакированные туфли, зеленая безразмерная рубашка с коротким рукавом навыпуск, сальные волосы. Он чешет затылок, потом машет рукой, в которой тлеет сигарета, и идет All-In, то есть ва-банк. Задержав дыхание, замирает, приговаривая:
– Давайте, давайте! Ну же! Отвечайте!
Его заклинание срабатывает. Последний оставшийся оппонент в игре тоже идет ва-банк.
Карты у Генки неплохие – на руках «Анна Курникова», «АК-47», или просто «туз-король»[21], а на флопе[22] лежат «двойка», «семерка» и «туз». Таким образом, у Генки пара «тузов» уже есть. А если придет еще «туз», что, впрочем, очень маловероятно, он получит «тройку».
Виртуальный дилер открывает все карты. Перед вскрытием последней общей карты Генка еще выигрывает, потому что у оппонента пара «семерок». Замечаю, как мой друг впивается ногтями в ладони сжатых кулаков, весь как-то сжимается и бормочет молитвы. Последней картой дилер открывает «семерку».
У оппонента три «семерки». Генка со своими двумя парами проигрывает. Обнаружив, что он остался без денег, покерное мобильное приложение предлагает ему пополнить баланс.
Мой друг, все еще не видя меня, за пару мощных затягов скуривает сигарету до фильтра, встает и со всей дури бросает телефон об асфальт. Осколки разлетаются у моих ног. Генка замечает, что не один, и смотрит на меня. Подслеповато щурясь – он всегда плохо видел в сумерках, а после яркого экрана смартфона зрение еще не перестроилось, – пытается понять, кто перед ним.
– Здорово! Играешь?
– А, это ты… – сипло отвечает он. – Ты видел?
– Сколько слил?
– Сейчас? – вздрагивает Гена. – Или… Или вообще?
– Про «вообще», думаю, стоит у меня дома поговорить. Я так понимаю, это и есть твоя проблема. А сейчас сколько?
– Да… Занял у одного… Десятку. Все слил только что! Главное, в плюсе хорошем был! До тридцатки поднялся, еще думал: надо хотя бы половину снять, этот долг вернуть, а на остальное уже играть!
– Не снял?
– Снял! Снова залил, когда весь выигрыш продул, думал отыграться. Ну, ты же видел – просто не повезло, этому уроду на ривере[23]