упно свободных очков основных характеристик для распределения: 3.
Текущее значение ограничения «Не более одной героической способности на каждые двадцать уровней социальной значимости носителя» может быть понижено до «Не более одной героической способности на каждые пять уровней социальной значимости носителя».
Принять? Отказаться?
Принимаю, но вспыхнувшая было надежда сразу гаснет. Показатель силы остался прежним, а три свободных очка характеристик мне сейчас ничем не помогут. Системное повышение силы потребует сна и вагон еды, а я не могу себе позволить ни того, ни другого. В лучшем случае они меня не тронут, пока я буду в отключке, но пострадает Вика. Единственный профит, который я могу получить прямо сейчас, – это открыть навык «Распознавания лжи» без страха потерять возможность использовать «Скрытность и исчезновение» в будущем. Если оно, конечно, еще будет…
Вливаю одно свободное очко в свой первый героический навык, и в голове что-то неощутимо щелкает. Опционально можно выставить действие навыка по запросу, чтобы не расходовать резервы духа. Оставляю его постоянно активированным, сейчас мне нужна только правда.
– А почему бы и не покуражиться? – подначивает Гречкина Димедрол. – Слава богу, время позволяет!
Он говорит правду, чувствую это так же отчетливо, как почувствовал бы вкус апельсина во рту, запах выпечки или капли дождя на коже. Система фиксирует ассоциации, и запах апельсинов становится отчетливее.
Они еще некоторое время обмениваются шуточками, не обращая на меня внимания, а я после каждой их фразы учусь отличать истину от лжи, нахожу полутона полуправды и недолжи… Если сравнивать вкус правды и вранья, то первая – как тот самый апельсин, а лицемерие – словно протухшее яйцо. Сложно спутать.
Лучок наливает всем выпить – полковнику водки, чинуше какого-то сладкого кофейного ликера, они чокаются, выпивают, балагурят… Дим Димыч, изнывая от желания, нетерпеливо заставляет Вику сесть к себе на колени, спиной ко мне, и сладострастно щурится, поглаживая ей грудь и продолжая общаться с Гречкиным. Лучка Гречкин отправляет к Шипе, и тот встает возле меня.
Наконец их это утомляет, и они возвращаются к главной программе вечера.
– Ну что, гаденыш, я тебя слушаю, – говорит чиновник. – Что скажешь?
– Сейчас, минутку… Мутит… Можно воды? В горле пересохло…
– Нет! – визгливо кричит Гречкин. – Но… Что ж, я сегодня, наверное, слишком добр, но я готов подождать минуту. Но не больше!
Долбаный психопат! «Добр», как же. Простишь ты меня или нет, неважно, потому что интуиция вопит, что живым ни меня, ни Вику отсюда не выпустят. А еще я заметил у дома почти исчезнувшие, но отчетливо различимые под козырьком веранды следы детских ног… Детских босых маленьких ступней.
Кроме «Праведного гнева III» (+7 к основным характеристикам) на мне теперь висит еще и самый настоящий инрейдж. Самообладание и самоконтроль, из-за «Гнева» чуть ли не ушедшие в минус, окончательно умывают руки, и только одно сдерживает меня – страх ошибиться.
Ярость
Уровень удовлетворенности менее 1 %.
– 75 % самообладания.
+50 % болевого порога.
+3 к силе.
Эффект активен, пока уровень удовлетворенности менее 1 %.
– Подождем, подождем, – благосклонно кивает Дим Димыч. – А мы пока закурим, да, Валерий Владимирович?
– Конечно, Дим Димыч! Лучок, организуй. Там у меня в пиджаке посмотри.
Лучок отходит и возвращается с коробкой сигар. Раздает, подносит огня. Клубы дыма окутывают сидящих на диване. Шестерка встает рядом, поигрывая битой.
Время я тяну с понятной целью – мне нужно осмотреться, собраться с мыслями и продумать последовательность действий. Чтобы вернуться на три метра назад, нужна: секунда, три, шесть, двенадцать… Успею.
– Валерий Владимирович, – решаю дать ему последний шанс. – Если извинюсь, правда отпустите?
– Правда, правда! – чуть раздраженно отвечает он, обдавая меня аммиачной тухлятиной лжи. – Если на коленях будешь молить…
Быстро сориентировавшийся Лучок врезает мне битой под колени, и ноги подкашиваются. Я падаю на одно колено, опираясь руками о пол. Медленно поднимаю голову и в образовавшейся вязкой тишине слышу свой тихий голос:
– Заклинаю вас…
– Раньше надо было думать! – брезгливо выплевывает Гречкин.
– …пожалуйста, обратите внимание на картину на стене за вашей спиной, – мой голос крепнет, вибрирует яростью, гневом и прокачанной харизмой. – Видите охотников?
– Э…
Сидящие на диване чиновник с полковником оборачиваются, и даже Вика поднимает голову. Краем глаза замечаю, что взгляды Шипы с Лучком устремлены в ту же сторону.
– Ну, видим, и что?
– Посмотрите внимательно на центрального охотника…
Картина изображает оленей-охотников на привале – извращенная, вывернутая наизнанку по смыслу перерисовка знаменитого полотна Перова. Но она мистически достоверно описывает то, что начинает происходить здесь и сейчас.
Пока эти уверовавшие в свою безнаказанность мерзавцы препирались и перешучивались, моя «Сила» достигла десяти пунктов, что позволило открыть вторую героическую способность. Остальное время ушло на чтение описания навыка, способ активации и продумывание посекундного плана действий.
– И? – недоумевает рассматривающий картину чиновник.
– Ты больше не охотник, олень! – одними губами произношу я, мысленно активируя героический навык.
Скрытность и исчезновение!
«Бум-бум-бум», – слышу биение моего сердца, отдающееся в висках три раза в секунду. Поле зрения окрашивается в сепию, а внутренний таймер начинает обратный отсчет времени действия способности.
Пятнадцать секунд – кувырок назад, я вскакиваю на ноги, в два прыжка достигаю камина и подхватываю замеченную там ранее кочергу. Они еще смотрят на картину, силясь увидеть какой-то потаенный смысл, но его там нет, и смотрят они не туда!
Десять секунд – кочерга, описав крутую дугу, опускается на бугристый затылок Шипы и проламывает ему череп, вдавливая осколки костей в мозг, а ствол валится из его рук.
Девять секунд – остальные оборачиваются на шум и недоуменно крутят головами, не увидев меня на прежнем месте. Лишь Вика продолжает сидеть в той же позе, боясь оглянуться и увидеть самое страшное. Мысленно она, наверное, уже хоронит меня.
Шесть секунд – лицо Лучка искажается в жуткой гримасе, но вопль застревает в глотке, когда я вбиваю его обратно вместе с ржавыми зубами. Пока он падает, я успеваю нанести два коротких злых удара, чтобы наверняка. Мои связки стонут от быстроты и резкости движений, едва не разрываясь от заемной, несобственной, силы и скорости движений.
Две секунды – подбираю выпавший из рук Шипы ствол, который на глазах шокированного полковника поднимается в воздух и подлетает, обогнув Вику, к его лицу. Я твердо, но нежно откидываю любимую в сторону, и последнее, что видит в своей жизни этот насильник в погонах, это расцветшую на кончике дула огненную вспышку. Не слухом, но сердцем чувствую, как вскрикивает Вика. Потерпи, родная.
Гречкину прилетает рукояткой в лоб, когда я уже проявился в видимом спектре – действие навыка закончилось. Удар такой силы – спасибо бафам, – что у него лопаются сосуды в глазах, вижу это отчетливо. Он опрокидывается и теряет сознание. Голова безвольно склоняется набок.
Кидаюсь к Вике и прижимаю ее к себе. Она что-то мычит, кося глазами куда-то вниз. Аккуратно, но резко сдираю скотч с ее рта. Она поднимает руки.
– Сейчас, сейчас, родная… – шепчу я.
Нож нахожу на полке шкафа. По пути проверяю пульс у наркоманов – Лучок мертв, и система идентифицирует его как труп. Шипа еще дышит, но его запас жизненных сил тает. Сдохнет сам. Димедрола можно не проверять, с такой дырой в затылке не живут. А вот Гречкин еще дышит.
Перерезаю скотч на Викиных руках. Она гнет кисти, разминает запястья, а потом обнимает, ревет белугой и плачет навзрыд. Меня самого трясет, и я тоже не выдерживаю, давая волю чувствам. «Ярость» и «Праведный гнев» уходят, накрывая жутким откатом и оставляя меня с Викой и слезами, которые я не в силах сдержать.
Меня поражает выдержка Вики – она не задает вопросов, не бьется в истерике, не требует объяснений. Моя женщина, кажется, понимает, что пока не время и не место. Еще ничего не кончено, и непонятно, что делать с Гречкиным. Оставлять его в живых нельзя. Кому полиция поверит – сотруднику мэрии или безработному мне? Да еще и в ситуации с мертвым полковником.
– Давай оденемся, – шепчет Вика, отстраняясь. – Я поищу, во что. А ты смотри, чтобы этот, – она показывает на чиновника, – не сбежал.
– Постой. Возьми, мало ли, – я протягиваю ей пистолет. – Он снят с предохранителя, аккуратнее с ним.
Пистолет Макарова модернизированный
Огнестрельное оружие. Калибр: 9 мм.
Прочность: 76 %.
Она с опаской берет ствол, пару секунд разглядывает его, задумчиво смотрит на Гречкина и оставляет нас наедине. Пока ее нет, я нахожу скотч и связываю мстительному гаду руки и ноги. Остатками ленты обматываю голову, заклеивая ему рот и глаза, оставив открытым только нос, чтобы дышал. Света он больше не увидит.
Вскоре Вика возвращается, уже одетая в свой деловой костюм, в котором ходит на работу, но босая – туфли, как и свою сумочку, она держит в руках.
– Сходи, умойся, там есть умывальник, – говорит Вика. – На тебя смотреть страшно. Фил, что они с тобой делали? Ладно, запах гадкий, но ты будто грязевые ванны принимал.
– Сеанс грязевых ванн, скажу прямо, затянулся… – пытаюсь отшутиться, но сам внимательно наблюдаю за ее реакцией.
Обнимая, я заляпал ее, но сейчас она в порядке – все смыла. Вика едва заметно улыбается уголком рта, но я вижу тревогу в ее глазах. Боже, как она может думать обо мне в такой момент? После всего, что эти твари чуть с ней не сделали…
В прихожей нахожу умывальник, рулон бумажных полотенец и наспех стираю с себя грязь. Потом мою руки, лицо, шею и подставляю голову под струю холодной воды, наблюдая, как стекающая в раковину чернота постепенно светлеет, а крупинки земли оседают на дне.