Поиск.
Карта страны вспыхивает сотнями зеленых меток. Ограничиваю границы поиска нашим городом, и меток остается чуть больше пары десятков. Добавляю фильтр по уровню заработной платы и комиссионных. Шестеро.
Выставляю вероятность согласия кандидата перейти в наше агентство. Двое: двадцатисемилетняя Ирина Зольцман и… тридцатичетырехлетний Иннокентий Димидко.
Бинго.
Я слишком много знаю теперь о роли удачи, чтобы верить в такие совпадения! Я и бизнес-центр-то этот нашел абсолютно, казалось бы, случайно – позвонил и наткнулся на Горемычного тогда, когда мне нужна была отмазка для Вики!
По наитию прогоняю все то же самое для должности PR-директора в «Добром деле» и немного облегченно вздыхаю. Вероника – далеко не лучший кандидат, есть и получше. Но, ох черт, я же забыл добавить фильтр по зарплате! Прогоняю четырех «финалистов» отбора через это условие и… остается одна рыжая красотка. Судя по итогам поиска, она готова работать с нами за десять тысяч. Фигня какая-то.
Делаю пометку в списке задач – подумать обо всех этих совпадениях, а сам возвращаюсь к плану на день.
Мне надо созвониться с новым коммдиром «Ультрапака» Константином Панченко, предложить ему наши услуги по продажам их продукции. Задача не горит, но не в моих правилах моей новой жизни откладывать что-то в долгий ящик. С Винницким я встретился и без помощи от Петра Ивановича, но раз уж цепочка событий с моего разговора с ним должна закончится моим предложением сотрудничества Панченко, а там пусть будет, как будет – согласится ли он или нет, не важно, главное – я должен добить этот вопрос до логического конца.
Это то, что касается работы. Из внерабочих вопросов я выделяю следующее: навестить Кира Кириченко в больнице и, по возможности, провести рейд по антикварным лавкам – а вдруг что еще необычного попадется?
А из самого важного и трудного на сегодня – отбить Генку у кредиторов.
Умывшись, иду на пробежку. Бегать этим утром я не планировал, но раз уж сам дурак, и не переставил будильник, то надо с толком провести эти утренние часы.
«Выносливость» на своем одиннадцатом уровне пока и не думает качаться сложнее, и свои девять процентов прогресса за беговую тренировку я заработал. Вернувшись домой, иду в душ, но по пути обращаю внимание на спящего Генку.
Хороводов спит вроде бы безмятежно, но глаза под веками активно движутся. Бог его знает, что ему снится, да только показатели у него сильно не очень. Даже во сне он чего-то боится, хотя тут можно не гадать – боится потерять семью, дом, а со всем этим и жизнь. Жизнь не как существование, а как все то, что и составляло его мир в последние годы. Я внимательно изучаю его данные, вижу дебафы «Лудомания», «Алкоголизм», «Никотиновая зависимость», и все это не первой стадии. К этим глобальным дебафам куча сопутствующих – тут и «Никотиновая ломка», и «Алкогольное опьянение», и «Переутомление», и «Жажда» – сушняк, вызванный литрами вчерашнего пива…
А если еще обратить внимание на второстепенные характеристики – самое время бить в набат и изолировать друга в отдельную палату. Жизненные силы чуть выше шестидесяти процентов, удовлетворенность почти в минусе, бодростью и не пахнет, уверенность, самообладание дух, настроение – всё в красных зонах. Друга надо лечить!
Обращаю внимание на вибрирующий мобильник на столе. Беру его и иду на балкон, чтобы не разбудить Генку.
– Алло!
– Простите за ранний звонок! – чей-то незнакомый голос. – Я из курьерской службы. Вам пакет, скажите, к полудню вы дома будете?
– Нет, на работе.
– Могу я вам на работу подвезти?
– Можете. Записывайте адрес: бизнес-центр «Чеховский»…
Закончив разговор, я задумываюсь, от кого может быть пакет, а потом напрочь забываю о нем.
После бодрящего, приводящего в тонус контрастного душа, я завариваю литр крепчайшего чая – вот и пригодился хозяйский заварочный чайник, нахожу в аптечке серебристые блистеры с аспирином и анальгином, достаю из холодильника литровую бутылку воды и иду будить друга.
– Гена! Подъём!
Он бурчит что-то невразумительное, и мне приходится его расталкивать.
– Что? А? Фил? – сипло произносит друг, еле шевеля пересохшими губами.
– Выпей, – протягиваю ему бутылку с водой.
Он жадно пьет, и когда почти допивает, я даю ему пару таблеток ацетилсалициловой кислоты и обезболивающее.
– Пей.
Безволие не позволяет ему даже поинтересоваться, что за «колеса» я ему скармливаю. Он флегматично закидывает их в рот и проглатывает, запивая водой.
Удовлетворив жажду, о чем свидетельствует погасшая иконка дебафа, он хлопает себя по карманам.
– Геныч, потом покуришь. Сейчас иди в душ, дружище, а то разит от тебя… Даже кошка тебя за километр обходит!
– Фил, да это… Дай покурю схожу, а потом душ.
– Так, короче, Ген. В общем, так. Ты помнишь, что мне вчера рассказывал? Про долги, про то, что счетчик тикает и квартиру могут отобрать? Про сыновей своих, которым какие-то бандюки угрожают? Помнишь?
С исказившемся болью лицом Генка вскакивает с дивана.
– Сядь. Это все – правда?
Я знаю, что правда, «Распознавание лжи» вчера было включено, но мне надо, мне очень важно, чтобы он сам осознавал всю ту пропасть, в которой он оказался и от которой так наивно убегал в своем надуманном мире «мне сейчас повезет, я отыграюсь, и всё будет хорошо».
Гена кивает.
– Не слышу!
– Да, правда.
– А то, что мечтаешь семью на море вывезти – правда?
– Да… – он обреченно машет рукой. – Какое, блин, море в моем положении… Только если… – его лицо озаряет надежда. – Ты же обещал занять, помнишь? Я теперь точно знаю, как мне сыграть, точно! Буду по-умному. Осторожно, потихоньку! Отыграюсь!
– Хрена лысого ты отыграешься, Хороводов! Просто оцени здраво, а?
Подумав, он сначала качает головой, а потом, подумав, отвечает:
– В принципе, реально такие бабки отыграть. Просто нужно совсем по-крупному играть, а у меня…
– А у тебя, дружище, болезнь. Я тебе, допустим… Допустим! – останавливаю я встрепенувшегося друга, – дам сейчас два «лимона», и что? Пойдешь долги возвращать? Я тебе зуб даю, к гадалке не ходи, ты решишь на маленькую часть от этого поиграть. Если выиграешь, решишь, что тебе «прёт», и будешь играть дальше, пока не уйдешь в минус. Так?
– Да не…
– Так?
– Ну, может, и так.
– А если проиграешь, будешь отыгрываться до последнего. Сначала осторожно, по чуть-чуть, потом с каждым новым минусом будешь повышать ставки, а играть все менее осторожно, потому что я тебя, сука, знаю – ты пока все в ноль не просрешь, не остановишься! А знаешь почему?
– Да брось, Фил, что ты городишь…
– Знаешь, почему, я спрашиваю? – мне приходится напрягать голос, подключая все свои навыки убеждения, и мой индикатор показателя духа с каждым вдалбливаемым в Генку словом снижается.
– Ну и почему же? – шепчет он.
– Потому что тебя, дурачка, как собачку Павлова, выдрессировали. Не кто-то конкретный, а сама игра. Тебе нравится играть, тебе нравится риск, и связанные с ним адреналиновые всплески в ожидании вскрытия карт и дофаминово-серотониновые взрывы счастья и радости при выигрыше. Тебе нравится предвкушение игры, и даже проигрыши тебе нравятся, лишь бы это был не проигрыш последних денег, потому что от отыгрыша проигранного ты получаешь даже больше удовольствия, чем от выигрыша. Ты – наркоман, Ген. Долбанный игровой наркоман! Понимаешь?
– Сам ты наркоман! – он краснеет и начинает орать на меня. – Я в любой момент могу остановиться, ни хрена ты не понимаешь! Просто мне не везло! А вообще, пошел в жопу, долбанный ты психоаналитик! Лечить меня вздумал? Иди на хрен!
Он нервно бьет себя по карманам, находит сигареты и идет на выход. Иду за ним. Он обувается.
– Слышь, Ген…
– Что? – раздраженно откликается он, завязывая шнурки.
– Хочешь раздать все долги, помириться с Леной, устроиться на хорошую работу, а на Новый год повезти Саньку с Сережкой на далекое теплое ласковое море? Такое, чтобы пальмы, белоснежный песок и много-много солнца?
Гена поднимает голову, и на мгновение в его грустных карих глазах проблескивает искра надежды.
– Ну?
– Дурацкий вопрос, Фил. Допустим, хочу, и что? У тебя есть золотая рыбка?
– Рыбки нет, но есть я. И я тебе говорю, что все это будет.
– И как же?
– Для тебя ничего сложного. Просто слушать меня, делать то, что я говорю. И не делать то, что я запрещу делать.
– Да ну тебя! Все, ладно, я к Сереге Резвею, он обещал тоже помочь.
– Слушай, да что я тебя уговариваю? Чем тебе Серега поможет? Денег займет? Пойдешь отыгрываться? На чем? Ты даже телефон свой вчера разбил!
– Ох, черт, точно! – расстраивается Генка. – А домой меня Ленка не пустит, наверное. В прошлый раз она сказала, что если еще раз не приду домой ночевать, то она меня выставит…
– Диктуй ее номер.
Пока он сидит на корточках, спрятав лицо в ладони, я ставлю Лену в известность, что с ее мужем все в порядке, ночевал он у меня, телефон его сломался, а сам он, кажется, уехал на работу. Отвечает она холодно, но и по телефону я слышу облегчение в ее голосе. Это хорошо. Переживает жена, значит, не равнодушна, и не все потеряно для Гены Хороводова, безудержного алкаша-игромана и отца семейства.
Закончив с ней разговор, я в последний раз обращаюсь к другу:
– Ну, что решил, наркоман?
– Сам ты… – поднимает голову он. – Ладно. Серьезно, я не понимаю, что ты можешь сделать, но… Хрен с тобой, давай. Что мне делать? И что – не делать?
– Одежду в стирку, сам – в душ…
Не знаю, как это работает, а выяснить у Марты времени не было, но я, изучив профиль Генки, своим «вмешательством» повесил на все его дебафы вполне определенный срок действия – три недели, то есть двадцать один день. То же самое было у меня, когда я бросал курить. Достаточно ему не играть и не пить три недели, и алкоголизму с лудоманией он сможет помахать ручкой. А вот с его курением у меня ничего не вышло. Расставаться с единственным, что ему приносит радость, как он выразился, он отказался.