– На живот перевернись.
Я исполняю, и чувствую прикосновение холодного дула к спине.
– Дернешься, мочкану. Не рыпайся.
Он перерезает веревку на ногах, потом на руках, пинает в бок:
– Вставай и вылезай следом за мной.
Слышу, как он переставляет ноги по лестнице, запихнув ствол за ремень. Отчаянно вскакиваю – зацепить, свалить, отобрать оружие – но валюсь на землю, не чувствуя ног.
– Шевели задницей, обрубок! – раздраженно говорит Лучок, заглядывая в погреб. – Давай, давай, быстрее!
Опираясь руками о лестницу, я поднимаюсь с пола, и едва переставляя ноги, ползу наверх. Сил мне придает как баф праведного гнева, так и пьянящий свежий, пахнущий хвоей, прохладный воздух.
Оба наркомана стоят с серьезными лицами, и оба – под дебафом героиновой ломки. Ствол только у Шипы, Лучок поигрывает бейсбольной битой.
– Туда иди, – приказывает он, указав битой в сторону дома.
Мы проходим вдоль ручья, выходим из леса на грунтовую дорожку, ведущую к дому. Странно – вокруг никаких заборов, но дорожка перегорожена шлагбаумом с будкой, в которой никого нет.
Лучок шутовски поднимает шлагбаум:
– Прошу!
– Заходи, дорогой, гостем будешь, – пародируя кавказский акцент, произносит Шипа, и оба взрываются хохотом.
Прохожу мимо пустой собачьей будки, пересекаю двор, веранду и оказываюсь перед дверью. Лучок отодвигает меня плечом и заходит первым. Сзади стволом меня подталкивает Шипа.
Я перешагиваю порог и оказываюсь в плохо освещенной прихожей. Останавливаюсь, прикрываю глаза, привыкая к свету, но Лучок идет дальше, а Шипа пинает меня под зад, придавая ускорение:
– Чо встал? Пошел!
В неровно освещенной гостиной первое, что притягивает мой взгляд – камин. Хоть и лето, в нем, потрескивая, горят дрова. В углу, скрытый от моего обзора бильярдным столом, кто-то сидит. Лучок останавливается и выталкивает меня концом биты в центр комнаты.
– Лежать!
Я падаю, поднимаю голову и вижу картину целиком.
Гречкин в каких-то поношенных приспущенных трениках и майке-алкоголичке, глумливо улыбаясь, восседает в кресле.
А перед ним, меж его ног, стоя на коленях лицом к нему, обнаженная девушка.
И мне не нужен интерфейс, чтобы по прямой спине, широким плечам и водопаду русых волос понять, что это Вика.
– Ну и рожа у тебя, Панфилов! – гогочет Гречкин. – Ты там что, землю жрал?
– Вика! – вырывается у меня крик отчаяния, и если за себя я переживаю как-то отстраненно, оценивая шансы, в надежде то ли на очередной рояль системы, то ли на ожидаемый рост силы и активацию героической способности, то при виде этой картины – страдающей, униженной и насилуемой любимой женщины – я впадаю в бешенство, густо замешенное на душевной боли за Вику.
В следующую секунду происходит сразу несколько событий: под усилившимся «Праведным гневом» я из положения лежа выпрыгиваю в сторону той бездушной падали, что издевается над моей любимой; Гречкин, в испуге вытаращив глаза, вжимается в кресло, подтянув ноги к груди и что-то кричит; Вика оборачивается… и я вижу, что ее такое родное лицо залито слезами, под глазами размазана тушь, на скуле кровоподтек, руки обмотаны клейкой лентой, а рот заклеен. Успеваю только схватить мразь за правую ногу и заметить, что он все-таки в трусах-боксерах, а увиденная мной поначалу сцена должна была лишь намекнуть, но по сути являлась постановкой.
Я даже не успеваю испытать облегчение – плечо разрывает сокрушительная боль от размашистого удара битой. Пристяжь Гречкина подхватывает под руки мое обмякшее тело и оттаскивает подальше от истерящего шефа.
Еле стою на подгибающихся ногах, держась за отшибленную руку. Последний удар нанес мне приличный урон, но кости не пострадали, Лучок бил все-таки расчетливо, чтобы единственный зритель сегодняшнего представления не отключился или не откинул коньки раньше времени.
Обострившимся восприятием слышу на дворе звук подъехавшей машины. Непроизвольно оборачиваюсь и вижу направленный мне в голову ствол. С другого бока пристроился Лучок.
– Рыпнешься, башку прострелю, – равнодушно предупреждает Шипа. – Понял меня, обрубок?
– Понял.
– Вы его часом не кормили? – подозрительно спрашивает их шеф. – Уж больно прыткий.
– Не, шеф, мы же в городе были, – отвечает Лучок. – Психанул, понятно, бабу в таком виде возле вас увидеть.
– Слышь, ты, сучка, не маячь, пересядь пока на диван, – брезгливо командует Вике Гречкин. – Я с твоим дебильным хахалем пока пообщаюсь. Лучок, встань с ней рядом, чтобы не дергалась.
Вика поднимается, бросив на меня взгляд и прикрывая рукой грудь, идет к дивану из белой кожи. Вижу, что она боится, но в глазах ее ярость. Пробегаюсь по ее показателям: здоровье в относительной норме, не считая синяка на скуле, на теле нет следов ушибов или побоев. Похоже, Лучок с Шипой ее только привезли, а было это чуть больше часа назад.
– А что это у вас тут? – произносит чей-то голос с порога. – Опять кого-то воспитываешь, Валерий Владимирович?
– О! И Димедрол подъехал! – радостно шепчет Шипа Лучку.
– Да не «кого-то», Дим Димыч, а того самого. Проходи, у нас все только начинается, – приглашает Гречкин. – Ты вовремя.
Безучастно мазнув по мне взглядом из-под брезентовой панамки, мимо проходит явившийся «Дим Димыч Димедрол» – одутловатый низенький мужик, одетый в камуфляжный костюм и резиновые рыбацкие сапоги.
Дмитрий ‘Димедрол’ Шмелев, 54 года
Текущий статус: полковник полиции.
7 уровень социальной значимости.
Класс: служащий 6 уровня.
Женат. Жена: Татьяна Шмелева. Дети: дочь Ольга, 32 года. Внуки: Сергей, 8 лет.
Замечен в противоправных действиях!
Отношение: Равнодушие 0/60.
Интерес: 3 %.
Страх: 0 %.
Настроение: 71 %.
– Дома сказал, что на рыбалку с тобой уехал, Валера. С ночевкой, – поясняет свой внешний вид Димедрол Гречкину и обращается к наркотам. – Пацаны, чисто сработали?
– Так точно, товарищ полковник! – глотая слоги и ухмыляясь, докладывает Лучок. – Все, как вы сказали – этого, – он кивает в мою сторону, – втихаря жахнули по башке и вывезли. Бабу только сегодня вечером удалось вытащить – на сообщения не повелась, сомневалась, упорно названивала. Пришлось целую легенду наплести, пока не поверила и не подъехала, куда сказали. А там…
– Ну и слава Богу! – обрывает его на полуслове полковник, довольно рассматривая Вику, под его взглядом съёжившуюся в углу дивана. – Ну-ка, привстань-ка, красавица!
Он подходит к ней ближе и останавливается рядом, скрестив руки на груди.
– Встать!
Вика не реагирует и не поднимает глаз, отстраненно смотря в одну точку. Димедрол, цокает языком, качает головой и с размаху дает ей пощечину. Вика рычит, и даже скотч не мешает правильно интерпретировать ее ненавидящий взгляд. Из носа вытекает кровь.
– Ты что мычишь, корова?
– Давайте я, Дим Димыч! – вызывается помочь Шипа и щелкает предохранителем. – Смотри сюда, сучка. Я щас твоему пахарю башню снесу! Шеф, разрешаешь?
Гречкин кивает, азартно наблюдая за сценой. Вика, уловив его движение, резко встает, гордо выпрямив спину.
– Руки убрала, быстро!
Вика нехотя опускает руки, и Димедрол восхищенно выдыхает, начиная мять ее грудь:
– Ух! Це-це-це! Хороша кобылка! Ладно, сядь пока! Извини, Валерий Владимирович, не удержался. Вы продолжайте. Я тут посижу, не помешаю.
Он садится рядом с Викой и, приобняв, поглаживает ее по бедру.
– Ну ты все уже понял, гаденыш, да? – обращается ко мне Гречкин. – Я тебе говорил, что ты не знаешь, с кем связался – теперь знаешь. Говорил, что ответишь? И ответишь! И все твои ближние ответят! Я тебе обещал сюрприз? Я держу обещания – сюрприз тебе понравится! Дим Димыч охоч до сладенького, а сегодня – как там поется у Земфиры? Короче, он исследует все ее трещинки, ха-ха, а ты будешь на это смотреть. Да и у ребят, – он указывает на заулыбавшихся наркоманов, – сегодня будет веселая ночка, да, пацаны?
– Точняк, шеф! – широко разевая пасть, соглашается Шипа. – После Дим Димыча, конечно.
– А ты сам, стало быть, больше по мальчикам? – не сдержавшись, задаю я риторический вопрос.
– Гы-гы, – подтверждает мои подозрения Шипа.
– Захлопни форточку, утырок, – скривившись, делает замечание Гречкин, и, не обращая внимание на мой вопрос, продолжает. – В общем, слушай меня внимательно, подонок! Да, я злопамятен, но справедлив! И я могу простить тебя. Если ты попросишь прощения. Хорошо попросишь, искренне, так, чтобы я поверил. И тогда никто не пострадает! Пацаны еще не успели съездить на дачу к твоим родителям, но ближе к утру обязательно съездят проверить пожарную безопасность…
– В смысле? – удивляется Шипа. – Сжечь же к хренам собачьим хотели…
– Ну ты и дебил, – вклинивается в беседу полковник Шмелев. – Шипа, тебя в детстве точно роняли головой вниз, вопрос только в том, сколько раз!
Лучок сгибается от хохота.
– Да помолчите вы, – раздражается Гречкин. – Что вы за люди такие? Все бы вам хиханьки да хаханьки!
Пока Димедрол укрощал Вику, Шипа плотоядно облизывался, предвкушая безнаказанное насилие, а чинуша произносил свою речь, система, подсадив мои запасы духа, выдала новое заключение:
Внимание! Угроза жизни носителю!
Индекс безопасности среды обитания носителя может быть пересмотрен и повышен до значения «оранжевый». Станет доступно свободных очков основных характеристик для распределения: 3.
Текущее значение ограничения «Не более одной героической способности на каждые десять уровней социальной значимости носителя» может быть понижено до «Не более одной героической способности на каждые пять уровней социальной значимости носителя».
Принять? Отказаться?
Принимаю, но вспыхнувшая было надежда сразу гаснет. Показатель силы остался прежним, а три свободных очка характеристик мне сейчас ничем не помогут. Системное повышение силы потребует сна и вагон еды, а я не могу себе позволить ни того, ни другого. В лучшем случае, они меня не тронут, пока я буду в отключке, но пострадает Вика. Единственный профит, который я могу получить прямо сейчас – это открыть навык «Распознавания лжи» без страха потерять возможность использовать «Скрытность и исчезновение» в будущем. Если оно, конечно, еще будет…