Послышался громкий хруст ломающихся хрящей, и в воздухе разлился великолепный запах «Аромата мужчины».
— За что? — спросил Руперт Триумф.
Мореход пытался остановить кровь, идущую из носа, шелковым платком.
— Прекрасный удар… нет, действительно, просто прекрасный удар, — простонал Триумф.
— Заткнись, пожалуйста, — сказала Долл, наполняя бокалы. — Я уже извинилась. Черт побери, в конце концов, это твоя вина. В первую очередь ты спрятался в неудачном месте.
Руперт покачал головой:
— Нет-нет. В первую очередь я бы спрятался в туалете. А это была вторая.
— Заткнись, — повторила она, протягивая ему порцию виски от Старого Живодера.
— У меня был тяжелый день, — гнусаво пожаловался Триумф.
— Неужели?
— Галл хочет меня убить, королева хочет меня видеть, а два паренька с ножами хотели прирезать меня в купальнях. Вдобавок, если я по-быстрому что-нибудь не придумаю, родину Аптила по кусочкам пережует наш доблестный Флот. И что-то происходит при дворе.
— Что именно?
Триумф поднялся на ноги, ощутимо покачнулся и предпочел снова сесть.
— Люди много болтают, все очень напряжены. Говорят, с Чарами что-то не в порядке.
— А есть более точное определение «не в порядке»?
Он пожал плечами:
— Прошлой ночью, еще до того, как я пришел в восторженное расположение духа и вызвал Галла на дуэль…
— Что ты сделал?
— Забудь об этом, — ответил Руперт, сердито махнув рукой. — В общем, до этого я сидел в «Мире Вверх Ногами» с Джонни Хэклюттом и парнями. Ну так вот, он мне сообщил, что с Чарами нелады.
— Поразительно, какой у тебя надежный и неоспоримый источник информации!
— Я всего лишь повторяю сказанное.
— Я, кстати, тоже слышала нечто в этом духе, — сказала Долл, пригубив виски. — Слухи так и витают вокруг. За сценой все только и делают, что сплетничают об этом.
— О чем?
— О дурных предзнаменованиях. Предвестиях. Иногда люди беседуют по планшетке, и тут в их разговор вклиниваются угрожающие голоса. Разное болтают. Кто-то несет откровенную ерунду. Кто-то поминает гоэтейю. Или того хуже.
— Вот об этом я и говорю. Есть у меня идейка…
— Если у тебя есть идея, то лучше оставь ее при себе. И ради бога, пусть всеми этими чернокнижными штучками и прочим вздором занимаются кардиналы и Союз.
— Да, можно подумать, там сидят сплошь эксперты по черной магии. Брось, Долл. Все знают, что Церковь только играет с Искусством, но не контролирует его. Как бы я хотел, чтобы моя страна забыла о волшебстве и постаралась хоть что-то сделать сама. Машины…
— Ты опять о Пляже вспоминал? — прервала его Долл.
— А если и так? Аптил и его народ все сделали самостоятельно. И у меня ужасное предчувствие, что я сильно их подведу.
Женщина наклонилась и поцеловала Триумфа. То было самое лучшее, что произошло с ним за день.
Долл улыбнулась, но потом неожиданно нахмурилась:
— Ты слышал?
Где-то под окном завопило животное.
— Кошки, — ответил Руперт. — Кошки дерутся. Вот и все.
Но это было не все. В угольной черноте переулка, прямо рядом с домом номер пять, стоял рыжий бойцовый кот по кличке Расти, которому принадлежала миссис Мэри (здесь нет никакой ошибки, все правильно. Люди в заносчивости своей и недостатке проницательности полагают, что являются хозяевами кошек, словно имеют дело с собаками. На самом деле все обстоит с точностью до наоборот). Расти, обычно уверенный, что он главный в окрестностях бегун, самец, ощипыватель птиц и разметчик территории, опять завыл и шерстяным ядром улетел прочь.
Если бы кот столкнулся с обычными опасностями и волнениями, то он раздулся бы в три раза больше собственного размера и стал бы походить на новейшего стиля точилку для карандашей. Сейчас же Расти испугался настолько, что начисто позабыл обо всех церемониях и убежал, тонкий, звонкий и дрожащий, подальше.
Причина его тревоги стояла на улице, кутаясь в плащ и топая ногой, чтобы согреться. Капли из лужи попали таинственному незнакомцу на ухо, он снял перчатку, тщательно облизал лапу и смыл грязную воду с пушистых усатых щек.
Тем временем в комнатушке на чердаке дома по Флит-стрит — в комнатушке, которую он только и мог себе позволить, пока обстоятельства не переменятся к лучшему, ведь невозможно снять приличный угол за деньги, что платят за статьи в таблоидах, да и сюжетов-то для них всегда маловато, но, Бог свидетель, он искал их, вынюхивая истории тут и там, всегда возвращаясь домой, в эту вонючую дыру, насквозь пропахшую жареным чесноком и прогорклым птичьим жиром из-за индийской забегаловки тремя этажами ниже, без ванной, стоящей упоминания, где горячая еда казалась роскошью и даже тараканы в последнее время стали каждый четверг просматривать полосу в «Стандард» с объявлениями о сдаче квартир…
В комнатушке на Флит-стрит сидел ваш покорный слуга, автор, мастер Уилм Бивер, нацарапывая текст при свете единственной лампы на потолке. Как мне помнится, тогда я сочинял заметку «Десять вещей, которых вы не знаете о чулках», и судьба ее была остаться незаконченной. У меня сломался карандаш, и я суматошно рылся в ящиках стола, ища перочинный нож, дабы заточить рабочий инструмент и приступить к четвертому пункту («Вы можете надеть их себе на голову, если хотите разбоем отнять деньги у банка, фирмы по продаже недвижимости или почтового департамента»), пока тот не выскользнул из памяти.
И в это самое мгновение настала тьма.
Я, Уилм Бивер, не схватил неожиданный и фатальный удар только потому, что всегда считал оптимистический взгляд на жизнь полезным. Я медленно встал со стула, постепенно привыкая к мгле вокруг. Единственный свет исходил от мерцания далекой молнии. Город из окна выглядел угольно-черным. Послышался удар, а потом звук голосов снизу. Соседи поняли, что глаза у них все-таки открыты, и принялись натыкаться на вещи в поисках спичек.
В городе парила абсолютная непроглядная тьма.
Это происходило не только на нашей улице. Если бы вы тогда оказались поблизости, то увидели бы, что вся столица скрылась во мраке. Точнее, не увидели бы. Тогда вы смогли бы различить лишь слабейшие намеки чего-то большого и темного на фоне предметов еще больше и еще темнее. Только Темза зеркальной лентой мерцала отсветами бури. Обычно в это время суток Лондон похож на черный бархатный плащ, инкрустированный подмигивающими блестками и раскинутый на грязной земле каким-то титаническим Уолтером Рэли для некой небесной Елизаветы.
Этой же ночью поэзия на ум не шла. Битый дождем город стал темным, слепым, холодным и страшным.
В «Верховой Кобыле» Малыш Саймон на несколько секунд решил, что ослеп, но с неожиданной болезнью справился стоически, для начала поразмыслив над тем, сможет ли стрясти пару сочувственных шиллингов с прохожих, если выйдет на улицу с плакатом «Бог забрал мои глаза, но оставил жажду». Он также сообразил, что с карьерой погонщика придется завязать, хотя, с другой стороны, без работы у него появится больше времени на таверну. А потом Малыш наконец понял, что с глазами у него все в порядке, а вот с освещением большие проблемы, и тут же присоединился к нарастающей вокруг суматохе. Странно, но факт — каждый раз, когда люди оказываются во мраке, они начинают тыкаться куда попало, делая в три, а то и в четыре раза больше движений, чем при свете. Бог знает чего они пытаются этим добиться, кроме синяков и битой утвари.
В Ричмонде кардинал Вулли встал из-за погрузившейся во тьму кафедры в библиотеке и перекрестился. Пустота за окнами, забрызганными дождем, подтвердила его опасения. Он нащупал шнур колокольчика и несколько раз позвонил, вызывая прислугу.
Все это время его губы неслышно двигались в молитве.
В Хиберниан-Ярде неожиданная тьма вдохновила заключенных на песни и бряцание оловянными кружками по решеткам камер. Единственным источником света в отделе был уголек в трубке де Квинси.
— Боже мой! — пробормотал медик во внезапной тишине, последовавшей за непредвиденным мраком. — Такое не каждый день увидишь.
— Что, док? — донесся слева голос невидимого сержанта Томкинса.
— Ничего. Ни черта не видно.
В Виндзоре, в Эркерном банкетном зале, свет угас, но не умер. Четырнадцать свечей отбрасывали длинные тени на стол, поблескивая в бокалах и приборах, вытягивая лица четырех заговорщиков. Сли начал медленно и одобрительно хлопать, Джасперс захихикал в ответ.
— Надеюсь, — беспокойно пробормотал де ла Вега, — никто темноты не боится.
— Никто, — ответил преподобный, — кроме всего Лондона.
Руперт и Долл перестали целоваться, решив, что кто-то из них двоих опрокинул лампу. Потом раздались громкие жалобы миссис Мэри снизу и грохот вперемешку с проклятиями из апартаментов Луиджи.
Триумф соскользнул с кровати и обернул простыню набедренной повязкой.
— Что происходит? — спросила Долл.
Пружины кровати застонали, когда она приподнялась над подушками.
— Тише, — откликнулся Триумф, стоя у окна, — свет исчез.
— Я вижу. Или скорее…
— Лампа тут ни при чем, — продолжил Руперт тоном, который актрисе очень не понравился. — По всему городу нет света.
Она неслышно подошла к нему и съежилась под накинутым на плечи одеялом. Они уставились в пустоту за окном. Где-то на востоке бушевала гроза.
— Энергетические Чары дали сбой. Похоже, им пришел конец.
— Такого не может быть.
— Знаю, — сказал Триумф, — но, если припоминаешь, я говорил, что с ними не все в порядке. А теперь, похоже, с ними все совсем не в порядке.
Он принялся ощупывать пол.
— Что ты делаешь? — спросила Долл.
— Ищу ботинки.
— Зачем?
— Произошло нечто крайне неприятное. И я не могу тут сидеть и прокрастурбировать.
— Что делать?
— Это термин такой!
Долл подняла его и притянула к себе, зажав больной нос.
— Ай, больно! — запротестовал Руперт.
— Ты же не собираешься идти на Энергодром? В такую-то поздноту, когда у тебя и без того сплошные неприятности? Так ведь?