Лорд небрежно кивнул и поднял рапиру, расположив плетеную гарду на уровне глаз:
— Да здравствует Королева!
Де ла Вега дважды взмахнул клинком, вспоров воздух у своего носа:
— Будь она проклята. К бою!
Галл немедленно сделал молниеносный выпад, но испанец парировал удар.
Отпрянув друг от друга, они закружились в смертоносном танце. Регент бросился в атаку, но капитан ушел в глухую защиту. Клинок испанца так и не смог добраться до тела противника, дважды наткнувшись на сталь. Немного потеряв равновесие, Галл нанес режущий удар, но де ла Вега пригнулся и прыгнул вперед, отчего противники врезались друг в друга, сцепившись гардами.
Оттолкнувшись, они разошлись в разные стороны и схлестнулись вновь. Де ла Вега усмехнулся:
— Что ж, мы узнали, чего стоим, сеньор Галл. А теперь шутки в сторону.
Они набросились друг на друга. Клинки мелькали в воздухе так быстро, что почти не различались глазом, сталкиваясь, искря и звеня.
По всей вероятности, прежде в истории столь же искусные бойцы встречались на поле боя лишь дважды, но ни одна из тех схваток не могла сравниться с этой дуэлью в великолепии.
Один из таких боев произошел между Йованом Кнехтом из Дюссельдорфа, который двадцать лет совершенствовал искусство владения шпагой под руководством Жирарда Тибальта, и Кловисом Паппенхеймом, семнадцать лет оттачивавшим мастерство в Неаполитанской школе фехтования. Оба они считались величайшими воинами своего времени, и оба сокрушили по меньшей мере две сотни мастеров на пути к финалу турнира в Антверпене. Это случилось в 1843 году, и поединок закончился спустя три секунды, или двадцать девять ударов, — как уж вам удобнее считать. Противники решили нанести друг другу совершенно выполненный укол. Тщательнейшим образом описанная схватка закончилась возгласом судей: «Случайность! Это же чистая случайность!» — когда Кнехт и Паппенхейм одновременно рухнули на доски помоста.
Вторая битва развернулась между самураем Го Сэн До и ронином Чи Фу в феодальной Японии где-то около 1230 года и длилась целых три дня. Каждый шаг великих мастеров тщательно зафиксировали современники, и теперь та запись составляет главную часть недельной Церемонии схлестнувшихся мечей в Окинаве. В конце концов воины умудрились одновременно вспороть живот и отрубить голову друг другу. Летописи говорят, что сёгун, увидев это, воскликнул: «Jo gon jo bona aky hu!» Сие изречение переводится примерно как: «Случайность! Это же чистая случайность!»
Мы можем предположить, дорогой читатель, что продолжительность описываемой нами схватки будет находиться где-то между двумя восславленными боями прошлого. Она длилась больше трех секунд Кнехта — Паппенхейма, а бить рекорд До — Фу ей совсем не стоило, ибо в этом случае к тому времени, когда капитан и регент закончили бы выяснять отношения, весь цивилизованный мир превратился бы в нечто очень странное.
Спустя сорок секунд умопомрачительного сверкания клинков Галл понял, что ему постоянно и энергично приходится парировать удары. Стремительные атаки испанца сменяли одна другую. Не было времени ни на то, чтобы собраться, ни на то, чтобы толком перейти в атаку. Из-за более длинного клинка де ла Веги Галл ушел в глухую защиту.
«Ничего себе честная игра! — язвительно подумал капитан, яростно парируя. — По твоей просьбе я выбросил кинжал. Интересно, укоротил бы ты свою рапиру дюймов на шесть, если бы я обратил на это внимание?»
Регент сделал ложный выпад и нанес удар, обойдя защиту Галла. Клинок испанца вонзился в правую подмышку противника, и тот, чертыхнувшись, отпрянул назад. Де ла Вега, ухмыляясь, закружил вокруг раненого.
— Туше, — заметил он.
Капитан чувствовал, как струится кровь под камзолом. Рана как минимум замедлит его движения. Это был рассчитанный и жестокий удар, совсем не спортивный, и от него Галл пришел в невероятно дурное расположение духа. Лишь одна рана и лишь один человек заставили бы его прийти в еще большую ярость.
На мгновение Галл подумал о том самом человеке.
Волна бурно кипящего гнева затопила его разум, но он обуздал порыв и заставил злость работать на себя, заглушив боль и подстегнув тело.
Он накинулся на де ла Вегу, словно тигр, вооруженный рапирой и в совершенстве обученный Тибальтом из Антверпена.
Капитан теснил регента в противоположный угол холла, пока тот не врезался в столик с напитками и не перевернул его. Хрусталь со звоном посыпался на пол. Стойкий запах разлившегося бренди заполнил комнату. Де ла Вега грубо выругался и попытался отступить в сторону, но Галл продолжал наступать. Ему удалось отклонить в сторону жалящий клинок испанца и сделать выпад. Лезвие рапиры до середины вошло в бицепс левой руки регента.
С хриплым воплем де ла Вега, резко дернувшись, освободился и поспешно сделал два шага назад, рубя воздух, чтобы не дать противнику повторить атаку.
Галл держался от врага на расстоянии длины клинка и двигался вперед, аккуратно переступая через осколки, усыпавшие пол. Де ла Вега пятился, пока не уткнулся спиной в холодный мрамор камина, и сморщился, согнув левую руку.
— Туше, — произнес Галл, небрежно приняв позицию ан-гард.
— Вы деретесь с силой и решительностью, сеньор. Я поражен… Мне приходилось слышать много историй о вашем искусстве фехтования, но я мало в них верил. Скажите, неужели вас так вдохновляет патриотизм?
— Любовь к своей стране может окрылять. А разве вами движет не она, регент?
Де ла Вега покачал головой.
— К этой стране? — спросил он. — Нет, Англия меня не интересует. А вот моя прекрасная Кастилия… О да, вы правы.
— Так вот в чем все дело? Вот в чем причина заговора, в котором вы, несомненно, состоите. Неужели из-за векового недовольства ваша жалкая Испания решила пролить кровь? Для чего? Чтобы улучшить свое положение при дворе?
Де ла Вега облизнул губы и уклончиво взмахнул рукой.
— Не все так просто, и не только в этом дело, — ответил он. — Сегодня свершится такое, отчего звезды на небе содрогнутся.
— И все это, могу поспорить, затеяли вы с Джасперсом. Должны быть и другие, но я не сомневаюсь, что именно Джасперс играет ключевую роль в вашем заговоре, иначе вы не стали бы рисковать и приходить сюда, дабы заставить меня молчать.
Де ла Вега не отвел взгляд, но ничего не ответил.
— Так вы опустите оружие, пока я позову стражу? — спросил Галл.
Испанец глубоко вздохнул и гордо выпрямил спину:
— Todavia по he terminado.[43] Бой только начинается.
— Но вы истекаете кровью, — возразил капитан.
— Как и вы. A mi по molesta en absoluto.[44]
— Ну, если вам так угодно, — сказал Галл. — К бою!
Пятая схватка, начавшаяся тем же вечером в пять минут одиннадцатого, развернулась в темном, дурно-пахнущем подвале дворца и, по-своему, была не менее важна для будущего Союза, как и блистательная дуэль в вестибюле.
Блюэтт успел вытащить свою тяжелую венецианскую сторту и крикнуть: «Спрячьтесь за мной!» — Аптилу и Агнью, прежде чем на него набросился О'Бау. Первый же удар его огромного меча скользнул по лезвию клинка Дрю, и лишь благодаря массивному кольцу и гарде шпион не распрощался с пальцами.
Дрю был сильнее среднего человека, и его мощи хватало в боях против обычных противников. Но в Уравнителе О'Бау не было ничего среднего или обычного. Не особо умелый фехтовальщик, он обращался со своим гигантским оружием так легко, словно имел дело с тонкой рапирой или шпажкой. Дрю по праву считался неплохим бойцом, хоть в последнее время и не слишком часто практиковался, но даже такой виртуоз, как Рустам де ла Вега, дважды бы подумал, прежде чем испытывать удачу в поединке с великаном. Когда тот яростно размахивал над головой мечом, то больше походил на ветряную мельницу с лезвиями вместо крыльев в девятибалльный шторм.
— Кто ты такой? Ты не из дворцовой стражи! — воскликнул Дрю, с трудом отпрянув от смертоносной бури. — Почему ты это делаешь?
— Пяткой обуха не перешьешь! — загадочно провозгласил О'Бау. — У меня миска легчайшей важности, и я должен смертельно убить каждого, кто попробует мне помешать, кем бы он ни был.
— А я и не пытался тебе помешать! — закричал Дрю, пятясь по грязному полу.
— А я и не дам тебе такой убожности! — зарычал О'Бау и обрушил меч на голову противника.
Дрю отлетел назад, врезался в груду подгнивших бочек и остался неподвижно лежать среди обломков. Великан приблизился к нему и опустился на колени, прижав лезвие к его шее.
— Стань информационным, и останешься в живых, — сказал он. — Я ищу французского вора по имени Луи Седарн. Назови его местоположение.
В ответ не раздалось ни звука. Блюэтт лежал без сознания, с глубокой раной на голове, истекая кровью, и назвать ничего не мог.
— О'Бау, — раздался голос за спиной великана.
Тот обернулся и оказался лицом к лицу с Агнью.
Аптил с решительным видом застыл в тени за спиной слуги.
— Ты меня знаешь? — спросил Уравнитель.
— Да, я знаю вас, сэр. Мой господин Руперт Триумф рассказывал о вас.
— Вижу, моя репетиция меня опережает.
— Воистину. Мне кажется, ты хочешь нас убить, но также ищешь человека по имени Седарн. Не изменишь ли ты свои планы относительно нас, если я скажу, что мы тоже ищем этого мошенника?
О'Бау медленно кивнул. В тусклом свете подвала его ужасные шрамы походили на складки розового шелка.
— И за-почему вы обыскиваете этого парня? — спросил Уравнитель.
Агнью не мигая уставился в голубые глаза гиганта:
— Чтобы убить его.
Аптил застыл, потянув слугу за локоть, но тот его проигнорировал.
— А, значит, вы тоже? — спросил О'Бау, опуская клинок. — И по какому причиндалу?
— Потому что он французский мошенник, как ты и сказал, — объяснил Агнью. — Он доставил нам кучу проблем. Мы уже несколько дней за ним охотимся.
О'Бау хрустнул суставами и подошел к двери подвала.