– А я тебе нравлюсь? – вырвалось вдруг у меня.
– О… конечно… – Он покраснел и занервничал, отводя взгляд.
Возник щекотливый момент. Я интуитивно чувствовала, что не стоит быть слишком напористой – ведь они, обитатели Старой Земли, не такие, как мы. У них свои обычаи относительно интимных отношений… К сожалению, я знала об этих обычаях крайне мало – ну, можно сказать, что совсем ничего не знала. И потому я заставила себя сменить тему.
– Ладно, пойдем я покажу тебе корабль… – И. взяв моего Альфа, по обыкновению, за руку, я повела его по коридору.
* * *
4 июля 1941 года, поздний вечер. Москва, Кунцево, Ближняя дача Сталина.
Просматривая сводки с фронта, вождь вместе с чувством глубокого удовлетворения испытывал обидную досаду. С одной стороны в положении дел наблюдалась огромная разница по сравнению с теми временами, когда фронтом командовал генерал Павлов, который даже свою задницу двумя руками не мог найти, а не только противника или собственные войска. Доклады от Болдина, Рокоссовского и Жукова поступали своевременно и описывали ситуацию, которая в полном объеме была дана им в ощущениях, а не некие абстрактные бредовые фантазии. Исходя из этих докладов и данных разведки, можно было сделать уверенный вывод, что германский блицкриг, разогнавшийся на всех парах по направлению к Москве, вдруг получил подножку – и даже не то что затормозил, а закувыркался через голову.
Успех войск генерала Болдина, сумевших сначала отрезать, а потом и разгромить оторвавшуюся от основных сил вторую танковую группу немцев, предопределил успех минской группы генерала Рокоссовского, которой пока удается удерживать танки генерала Гота на ближних подступах к столице советской Белоруссии. Там же в полном составе сражается и батальон штурмовой пехоты с «Полярного Лиса», и генерал Рокоссовский не может нахвалиться на боевые умения мускулистых воительниц, их физическую силу и безудержную отвагу. Если верить предоставленной имперцами «Синей книге», в другой, неизмененной реальности, к исходу четвертого числа немцы уже подходили к Днепру, а тут их части все еще топчутся под Минском и Барановичами… И каждый выигранный день позволяет Жукову построить по Днепру по-настоящему прочную оборону. Дела у немцев на московском направлении, видимо, настолько плохи, что, по данным орбитальной разведки, 41-й мотокорпус генерала Рейнхарта срочно снялся с позиций на Западной Двине в районе Крустпилса и форсированными маршами движется на юг в район Минска. А это может означать только то, что наступление на Ленинград выпало у верховного командования вермахта из списка ближайших задач, потому что потрепанный под Даугавпилсом 56-й мотокорпус полностью утратил свою пробивную мощь и способен только обороняться на существующих позициях, и не более того.
С другой стороны, следует подумать о том, что всего этого могло бы и не быть, что РККА, несмотря на все свои недостатки, с самого начала могла начать войну правильно, и тогда события пошли бы совсем по иному сценарию. Основную массу войск в таком случае требовалось бы сосредоточить в Минском УРе и на рубеже реки Щара, а территорию Западной Белоруссии использовать как предполье, предназначенное для ослабления вражеского удара и лишения его фактора внезапности. Тогда никакой помощи с небес и не понадобилось бы, ибо оборона, опирающаяся на боеготовые укрепрайоны, оказалось бы достаточно прочной для того, чтобы, как и четверть века назад, загнать немцев в клинч позиционного тупика. Как раз это обстоятельств и порождало собою досаду, ибо недосмотрели все: от чекистов, прохлопавших заговор, до военного командования, не сумевшего определить болевые точки будущей войны, и политического руководства, которое просмотрело разложение и неблагонадежность на уровне одного из самых высоких эшелонов власти.
Но чувство досады мимолетным; вскоре его сменила тревога. Ведь факторы, приведшие генерала Павлова к предательству, продолжают действовать, и неизвестно, кто станет их жертвой в следующий раз. Морально неустойчивых генералов в РККА еще много, так что в любой момент при наступлении критической ситуации следующий персонаж такого рода выбирая между предательством и ответственностью за ошибки, может выбрать предательство. Имперцы, пришедшие на помощь Советскому Союзу, тоже не всесильны. Они смогли только снять остроту кризиса первых военных дней и указать на самые очевидные ошибки, а все остальное советское руководство должно сделать само. И в первую очередь – очистить себя от скверны…
Вождь вспомнил, как вчера к нему на прием явился Лев Мехлис, обеспокоенный, как он сказал, катастрофическим положением на Западом фронте. Из завязки разговора стало ясно, что Мехлиса перед этим визитом талантливо «накрутили», превратив в слепое и не рассуждающее орудие возмездия, на самом деле призванное замести следы провалившегося заговора, ибо заговорщики сами испугались того, что они натворили. Из «Синей Книги» вождь знал, что точно так же было и в прошлой версии истории, тогда Мехлис уехал на Западный фронт с драконовскими полномочиями, после чего истина относительно причины того поражения оказалась надежно захоронена в могилах исполнителей. Но тут имперцы успели раньше, вскрыв беднягу Павлова как банку с сардинами, а Мехлис произносил перед вождем свою пылкую речь так, будто это был прошлый вариант истории. У Сталина даже рука потянулась за листком бумаги и знаменитым двухцветным карандашом, чтобы выписать мандат с полномочиями «копать» от забора и до обеда… Стряхнув оцепенение, вождь скептически посмотрел на Мехлиса и с прорезавшимся вдруг акцентом резко спросил:
– Лев, ты дурак? Не Павлов с Коробковым, не Кузнецов, и не тот человек, который тебя ко мне подослал, а именно ты?
В ответ Мехлис, перед которым обычные партийный и прочие начальники трепетали как перед вершителем их судеб, только ошарашено посмотрел на Сталина и ничего не сказал.
– Понимаешь, Лев, – немного смягчившись, после взгляда на экран профориентационного комплекта, сказал вождь, – мы ведь уже все знаем, в том числе и то, почему Павлов открыл врагу фронт и кто при этом стоял за его спиной. Мы знаем и то, что эти люди не ведали что творят и не понимали, с чем играли, а, следовательно, оказались дураками, что ничуть их не извиняет. Я догадывался даже о том, что ты или еще кто-то придете ко мне требовать скорейшего и самого сурового наказания для непосредственных виновников катастрофического успеха германской армии. Я склонялся к тому, что наверняка это окажешься ты, Лев – самый суровый, самый неподкупный, самый справедливый из моих соратников. Имей в виду – тот, кто тебя послал, рассчитывал, что ты примчишься на Западный фронт, пылая жаждой мести, и в кратчайшие сроки свершишь свой суровый приговор, поставив всех виновных в разгроме фронта к стенке. За тобой, мол, не заржавеет. Так вот – тот, кто тебя сюда послал, подразумевал только то, что надо как можно скорее замести мусор под ковер и прикрыться трупами непосредственных исполнителей. А ответственным за все будет не он, а как раз ты. Это ты выскочишь с шашкой поперек наших органов, которые уже работают над этим делом, и примешься рубить направо и налево; ты, а не он. Его-то имя в связи с этим тухлым делом и вовсе не будет упомянуто ни с какой стороны. И если бы не некоторые обстоятельства, о нем никто бы и не вспомнил. После всего этого еще раз спрашиваю тебя, Лев – ты дурак?
В ответ Мехлис, не зная, что сказать словами, только пожал плечами и развел руками, будто говоря этой пантомимой: «Да, Коба, я дурак! Такой большой дурак, что только сейчас это понял.»
– Ладно, Лев, – махнул рукой Сталин, – Павловым уже занимается Лаврентий и такие люди, что им помогать – это только дело портить. Мне сейчас от тебя другое нужно. Необходимо съездить на Кировский завод и разобраться с Зальцманом. Слишком много нареканий у наших военных по поводу новых тяжелых танков. Первые сражения показали, что сами танки хороши, слова нет, и немцы от них в ужасе, но вот качество изготовления техники крайне поганое. Не должен танк ломаться даже раньше, чем в его баках закончилась первая заправка. Только вот оно что. Расстреливать там, на Кировском заводе, никого не надо, сейчас не время. Ты их просто напугай так, чтобы они взялись за ум и принялись думать головой, а не тем, чем обычно. Нашей армией нужны танки – как можно больше числом и как можно лучшего качества.
Немного помолчав, вождь добавил:
– А если тебя будут спрашивать по тому делу, то ты знаешь, что нужно ответить этим людям. Говори, что следствие уже идет и что все виновные понесут всю полноту ответственности. Тем более что это действительно так. На этом у меня к тебе все. Прочие вопросы потом. Иди, Лев, и сделай так, чтобы я слышал о тебе только хорошее.
Когда Мехлис ушел, вождь позвал к себе товарища Малинче Евксину, обосновавшуюся в маленькой соседней комнате, и долго разбирал с ней линии судьбы советского Торквемады. Получилось, что Мехлис человек – безусловно, честный, но даже имперская социоинженерия не смогла найти в нем созидающих талантов. Если вам что-то надо снести до основания, разломать в прах и оставить на этом месте чистое поле, то тогда, пожалуйста, товарищ Мехлис на выход. И то его еще придется придерживать на поворотах, чтобы не наломал лишних дров. А если вам нужно что-то построить, поддержать или укрепить, то ищите другую кандидатуру с созидательным, а не разрушительным модусом.
Вообще за эти два дня в кабинете вождя перебывали практически все наркомы, а также прочие члены Политбюро ЦК ВКП(б), не имевшие такого статуса. Весь Центральный Комитет (а это 71 действительный член и 68 кандидатов) пропустить через кабинет Сталина за пару дней не представлялось возможным, да и не было так необходимо. Все важнейшие решения в любом случае принимались в ближнем кругу вождя, и там же кипели страсти интриг.
Если наркомов (в большинстве) товарищ Малинче одобрила, сказав, что это не самые худшие представители вида хумансов, хотя некоторые и не без изъянов, то некоторые члены Политбюро вызвали у нее, мягко выражаясь, вопросы.