Если раньше, сменяя друг друга, мелькали числа на спидометре, то теперь то же самое изображал альтиметр; он будто бы пел: «все выше и выше и выше». «Лебедь» лез на высоту, как истребитель МиГ-3, под углом градусов тридцать, не меньше. И это – тяжелая машина, до отказа груженая крупнокалиберными бомбами. Интересно, что после такого старта подумали товарищи, оставшиеся на земле? Вслед за нами, как я понимаю, по очереди должны стартовать и остальные машины эскадрильи. Интересно, как бы этот «лебедь» набирал высоту при половинной бомбовой нагрузке, неужели прямо с места и вертикально?
Громадная машина на мгновение вздрогнула, будто прорываясь через упругий невидимый барьер, и в кабине стало заметно тише… Вроде бы это означает, что «лебедь» взял звуковой барьер и теперь летит, обгоняя создаваемый им звук. Я скосил глаза вправо на экран бокового обзора. Крыло, ранее торчавшее к фюзеляжу почти под прямым углом, ощутимо отогнулось назад, на угол около пятидесяти-шестидесяти градусов. Я перевел взгляд на экран, изображающий приборную панель. Скорость перевалила за полторы тысячи, высота подбирается к десяти километрам. Под левым крылом Вязьма, под правым (в некотором отдалении) – Ржев[27]; цифры на альтиметре и спидометре уже прекратили бешеное мелькание, и теперь медленно сменяют друг друга.
Насколько мне известно, полет должен проходить на высотах около двадцати километров и скоростях три с половиной тысячи километров в час. Подлетное время до Берлина в таком режиме – около сорок минут, внезапность удара абсолютная, ибо обнаружить ударную формацию немцам просто нечем. А если гитлеровские посты ВНОС[28] даже увидят невооруженным глазом или в бинокль инверсионные следы от группы высотных скоростных целей, то просто не успеют передать эту информацию штабу берлинской ПВО для объявления воздушной тревоги. А это значит, что все важные лица и серая канцелярская скотинка, которых планируется уничтожить в первую очередь, останутся на своих рабочих местах, а не спустятся в бомбоубежища[29].
А те, кто выживет в этот не по-европейски жаркий летний день, после позавидуют мертвым. Потому что мертвые не несут ответственности, а живым придется ответить за все. При этом мне уже известно, что на борту космического крейсера имеется некоторое количество очень мощных боеприпасов, способных разом испепелить Берлин дотла, но от этой идеи категорически отказались как командир крейсера товарищ Малинин, так и советское руководство. При нанесении удара по Берлину требовалось убить только тех, кто этого заслуживал и чья смерть могла привести к дезорганизации вражеского государства. И имперцам, и советскому руководству претили убийства ради убийства, если, конечно, этого можно было избежать. Другое дело – дивизия СС, накрытая на марше где-нибудь в чистом поле. Чтобы втоптать в землю и уничтожить этих тварей всех до единого, не жалко никаких боеприпасов.
Я так глубоко погрузился в размышления, что не заметил, что товарищ Илер Ота открыла глаза и, повернув голову, смотрит в мою сторону. Видимо, управление машиной, набравшей скорость и вышедшей на эшелон, уже не требует такого приложения внимания, как процедура взлета и набор высоты и скорости.
– Да, это так, – ответила она на мой прямой вопрос, – взлет перегруженного корабля – частью на антигравитаторах, частью на аэродинамике – похож на цирковую эквилибристику, когда под ногами у тебя натянутый канат, а на плечах мешок с зернами. Балансировка антигравитационных импеллеров в таком случае – чистейшей воды фокус, схожий с искусством жонглирования. Ну а потом, когда скорость и высота уже набраны, полет на аэродинамике можно сравнить только с ездой по рельсам. Но до этого еще требуется дожить… Шучу. Сейчас для меня это не сложнее, чем обычная ходьба. Ведь вы же можете неспешно прогуливаться и вести беседу с интересной вам самкой. Вот и я сейчас точно так же могу поговорить с вами на интересующую вас тему. Ведь вы, как и я, тоже не без талантов к полетам…
И тут меня прорвало… Все вопросы, которые прежде копились внутри меня, разом вылезли наружу.
– Товарищ Илер Ота, – сказал я, – честно должен признаться, что я ничего не понимаю. При этом что мое непонимание того, как ваш корабль мог попасть из одного мира в другой, так сказать, нормально. Пожалуй, что без специальных пояснений с вашей стороны этого не поймет даже Альберт Эйнштейн. Нормально так же, что я не понимаю, какие силы движут сейчас тот, как вы говорите, корабль, внутри которого мы сейчас находимся. Этот вопрос лучше растолковывать советским физикам: товарищам Капице, Иоффе и Ландау. Гораздо хуже, что я не понимаю, каким образом могла существовать ваша пресловутая Империя, какие совершенно немарксистские силы удерживают вместе столь разнородное население. И самое главное – почему ваши капиталисты, которые у вас, как я уже знаю, есть, не пытаются захватить власть, чтобы заставить остальных работать в их интересах, а ваш Император из Отца Народов и справедливого судьи не превращается в тирана и эксплуататора? Официальное объяснение заключается в том, что такая необычная социальная гармония царит в вашем обществе только благодаря профориентации, которая предоставляет всем и каждому равные возможности при равных талантах…
– Такие вопросы, – хмыкнула Илер Ота, – следует задавать социоинженерам. Это они удерживают баланс нашего общества, не давая ему распасться на враждующие фрагменты. Но если вы хотите знать лично мое мнение, то по своему опыту могу сказать, что ничего хорошего в племенной раздробленности нет. При Кланах мы, темные эйджел, считались привилегированной расой. Конечно, у «светлых» на эту тему было свое мнение, но они все немного сумасшедшие. Мы летали в своих кораблях от звезды к звезде и от планеты к планете, и были свободны в маневре в отличии от этих гордячек, прикованных к поверхности. Но каждый клан был сам за себя в своем корабле, и в каждом рейсе большинство из моих сестер рисковали жизнью и свободой. Слабый клан очень легко мог оказаться уничтоженным или захваченным в плен и проданным в рабство. Мы почти никогда не принимали к себе побежденных, потому что для наших матрон важнее всего была их кровная родня, и принимать в свой клан чужаков, какие бы выгоды это ни сулило, им даже не приходило в голову. Потом пришел ваш император Шевцов, который сначала победил клан Багряных листьев, а потом не уничтожил их и не сделал рабами, а разрешил матроне Зейнал принести клятву верности, и принял их всех в свою Империю. Вместе с ними он принял в граждане всех сибх и горхинь, которые, хотя и не приносили такой же клятвы, как эйджел, но все равно получили все гражданские права… С тех пор в нашей жизни наступили разительные перемены. Оставаясь самими собой, мы по-прежнему летаем среди звезд, но теперь наш клан – это Империя; корабли, на которых мы покоряем пространство, стали значительно мощнее, а самое главное – теперь за нами стоит Империя, и обида, нанесенная одной из нас, это обида для всего нашего громадного клана. Теперь, после нескольких наглядных уроков, даже с малыми частными кораблями, несущими позывные Империи, просто никто не связывается. Есть, конечно, Непримиримые, но они еще более сумасшедшие, чем доимперские «светлые», потому что решили, что аморфное скопище их кланов может хоть в малейшей степени противостоять единой Империи, которая есть светлое будущее объединенного человечества, хуманс. Разумеется, это утверждение верно, если для строительства этой Империи взята правильная идейная и культурная основа. А у нас она правильная, можешь поверить моему опыту. Мы тут все как один – один за всех и все за одного.
М-да, после такой обширной проповеди даже вопросы задавать неприлично. Вроде бы все сказали и объяснили, но желание понаблюдать своими глазами никуда не делось, даже наоборот, усилилось. Ну что же – дальше, по старой русской поговорке, буду есть пирог с грибами и держать язык за зубами, то есть на все смотреть и ни во что не вмешиваться. Ибо как раз такое поведение темные эйджел должны понять и одобрить.
* * *
Сорок минут спустя. Воздушное пространство над Берлином, высота 12.000.
«Белые лебеди» подошли к Берлину с севера, быстро снижаясь, с импеллерами, включенными на торможение. Хлопки обратного перехода через звуковой барьер прозвучали над районом Панков, расположенным на севере Берлина. В момент выхода на боевой курс и сброса бомб тяжелые корабли должны были поддерживать скорость на уровне трети от звуковой. Разумеется, штурманы-бомбардиры темных эйджел не вглядывались в окуляры оптических бомбовых прицелов, не крутили верньеры тонкой настройки и не давали пилотам команды на коррекцию курса. Все это за них делала глобальная система позиционирования и позитронные баллистические вычислители – эти устройства позволяли с максимальной эффективностью применять даже такое примитивное оружие, как свободнопадающие фугасные бомбы, имеющие весьма несовершенные аэродинамические характеристики. Штурманам и пилотам темных эйджел оставалось только контролировать этот процесс, вкладывая в него хищные инстинкты своей расы.
Люди, копошащиеся сейчас внизу, своими делами и помыслами лишили себя права на всяческое сочувствие и скорбь, и воспринимались экипажами бомбардировщиков исключительно как законная добыча. Возмездие, что принесли на немецкую землю белокрылые ангелы мщения, было праведным и своевременным. Вот бесшумно открылись створки бомболюков, и гроздья фугасок подслеповато глянули на проплывающие внизу городские кварталы. Стремительно утекали секунды. Подполковник Голованов чувствовал, как воздух в кабине наэлектризовался и будто бы стал твердым. Когда до нанесения удара остались считанные секунды, лицо подполковника Илер Ота вдруг приобрело выражение хищника, изготовившегося к прыжку, и она стала читать стихи, которые за ней эхом повторяли и другие члены экипажа:
Под крылом горят кварталы,
Смотрят в небо тыщи глаз,
Вам пространства было мало,
Мы пришли – встречайте нас…
И едва прозвучал последний слог, стали расцепляться замки бомбодержателей – и первые тяжелые бомбы со свистом полетели вниз головой вперед. Каждые четверть секунды вниз срывалось по бомбе, доставляющей огненный коммунистический привет большим и малым творцам и исполнителям плана «Ост», операции «Барбаросса», а также иных больших и малых пакостей. Баллистика бомбометания на больших скоростях и с больших высот устроена так, что первые бомбы начали отделяться от бомбодержателей еще тогда, когда «Иосиф Сталин» находился над Веддинг-штрассе, в пяти километрах от моста через Шпрее, с которого начиналась знаменитая Вильшельмштрассе, главная правительственная улица Германии (что при кайзере, что при Адольфе Гитлере).