Но подробно думать на эти темы мне уже некогда: до начала германского наступления остается всего несколько дней и сейчас следует по-быстрому пройти медицинские процедуры, на которых так настаивает Ватила, и вернуться на свой боевой пост. Чтобы удостовериться, что все правильно, я через командирский планшет связался с Верховным Главнокомандующим, в прямом подчинении которого я до сих пор находился, и получил от него разрешение на тридцать шесть часов отпуска по медицинским обстоятельствам. В силу того, что все шаттлы трудились как пчелки, перевозя грузы и бойцов с доставкой прямо на боевые позиции, подбросить меня «наверх» взялась одна из соплеменниц Ватилы, пилот-истребитель Айя Ла, которая как раз должна была смениться с патрулирования. Надо сказать, что «белый защитник», сложивший крылья и зависший, не касаясь земли, над площадкой перед штабом, произвел немалый фурор среди нашей штабной публики. Выбегать на крыльцо никто, правда, не стал; честь наблюдать за этим зрелищем из партера выпала только часовым, – но вот носами к оконным стеклам прилипли многие. До сей поры народ видел имперские истребители только издалека, а вблизи, даже со сложенными крыльями, эта машина казалась просто огромной – больше бомбардировщика Ил-4 раза в полтора.
Я, стараясь делать вид, что все идет как надо, прошел твердо прошагал под дождем несколько десятков метров по направлению к «защитнику» – и увидел, как из его раскрывшегося брюха опустилось комфортное на вид кресло с подлокотниками и подголовником, вроде стоматологического. Я, честно сказать, ожидал лесенки или чего-то вроде того, но, видимо, внутри этой стремительной машины, в которой основное место занимали двигатели и оружие, было совсем тесно, так что проще всего было установить опускающиеся кресла. И мне оставалось только сесть в это кресло, чтобы оно вознесло меня на высоту двухэтажного дома. Я уже летал на шаттлах, и теперь с интересом оглядывался внутри наглухо закрытой со всех сторон второй кабины истребителя. Явно это была учебная модель, а я сейчас сидел на том месте, где обычно размещается инструктор. Не в силах сдержать любопытства, по внутренней связи я спросил об этом моего пилота.
– Не только инструктор, – ответила Айя Ла, – иногда мы служим курьерами, как сейчас, перевозя в задней кабине важных людей и документы, а иногда берем в это кресло своих боевых подруг, когда они терпят крушение и вынуждены покинуть свою машину. А сейчас, товарищ генерал-лейтенант, пристегнитесь ремнями, наденьте маску – и поехали…
На шести небольших экранах перед моим лицом, которые показывали вид вперед, вправо, влево, вниз, вверх и назад, земля вдруг стремительно провалилась куда-то вниз; бывший католический монастырь, в котором размещался штаб армии, да и само Дубровно сделались совсем мелкими, а потом и вовсе пропали в серой массе облаков. Еще миг – и мы вырвались на свободу из облачного плена… Точно как ракета из довоенного фантастического фильма[7]: острым носом вперед, в чернеющие буквально на глазах небеса. Как пелось в песне: «все выше, и выше, и выше…». Когда при полном солнце на небе прорезаются звезды, а земля внизу становится округлой и окутанной голубой дымкой, это вызывает особые чувства. Именно в такие моменты понимаешь, что в космических масштабах Земля – это очень небольшая планета… И душа наполняется какой-то особенной нежностью и трепетностью по отношению к ней, и дух захватывает от этой удивительной картины, встающей перед глазами. Поневоле ум мой начинают заполонять какие-то философские, обычно не свойственные мне мысли – о том, что есть какой-то высший смысл в том, что жизнь во Вселенной существует. И не просто жизнь, а та, что обладает волей и разумом… И догадка о том, что наша Земля играет особенную роль в функционировании Мироздания, наполняет меня гордостью и подспудной уверенностью в том, что никогда мир, созданный землянами, не потерпит крах, ничто не сможет изничтожить в человеке его творческое начало, жажду созидания и стремление к справедливости. И пусть мы пока находимся не на самой высшей ступени своего развития, наш потенциал поистине неисчерпаем. И только труд, самоотверженный труд дает нам возможность прогрессировать до заоблачных вершин. А когда каждый находится на своем месте, делать это можно гораздо продуктивнее…
Словом, настроение во время полета у меня было торжественно-приподнятое. Я старался в полной мере пережить эти, такие новые для меня, ощущения, которые дал мне этот захватывающий перелет.
Прибытие на борт «Полярного Лиса» ознаменовалось для меня ритуалом почетной встречи. Едва я слез с опустившегося вниз кресла второй кабины истребителя, как увидел, что, выстроившись вдоль красной дорожки в своей парадной форме, меня ожидают штурмпехотинки – из числа тех, что были ранены в боях за Минск и сейчас заканчивали излечение в корабельном лазарете. Позади этого почетного караула стояли Ватила и еще один высокий седовласый мужчина (как я понимаю, командир корабля каперанг Малинин). Рядом с ними я увидел еще одну высокую женщину в серо-голубой униформе имперских медиков. Очень высокий рост и непропорционально крупная голова ее говорили о том, что это соплеменница Ватилы, но кожа этой женщины была светлой, с чуть заметным оттенком слоновой кости, а лицо наводило на мысли о средиземноморских народах.
Но главное находилось над головами встречающих. Огромный алый геральдический щит – на нем во всех подробностях был изображен золотой двуглавый орел, над головами которого парила темно-малиновая пятиконечная звезда, озаряющая его лучами. Для меня это было соединением несоединимого, а для имперцев в этом гербе заключался весь смысл их существования…
Официальная часть церемонии встречи завершилась довольно быстро, после чего Ватила представила мне каперанга Малинина и ту самую женщину в серо-голубой униформе.
– Знакомьтесь, Константин Константинович, – сказала она мне, – это наш главный медик товарищ Иртаз Далер, врач первого класса и просто хорошая женщина. Ее мать была светлой эйджел, а отец происходил с планеты Ханаан. И хоть вы ничем не больны и не ранены, но я передаю вас в ее опытные руки – она проведет обследование вашего организма и сделает его стабилизацию, чтобы снять хроническую усталость. Сейчас вы отправитесь вместе с ней, а мы с вами встретимся позже, когда вы пройдете все процедуры.
Дальнейшее перемещение по кораблю до лазарета я помню плохо. Глазеть по сторонам, как какому-нибудь бездельнику, мне было стыдно, тем более что один коридор и лифтовая шахта как две капли воды были похожи на другие такие же. Немного удивило бескабинное перемещение по лифтам, когда было достаточно пожелать, куда ехать: вверх или вниз. Но это чувство быстро прошло – от такой высокоразвитой цивилизации, как имперская, как раз и ожидаешь чего-то подобного….
Ну а когда мы пришли… Доктор Иртаз Далер отлично владела русским языком, лучше некоторых известных мне советских генералов, поэтому у нас с ней сразу возникло полное взаимопонимание. Да и обследование было не особо сложным. Попросив меня раздеться до трусов, она бегло осмотрела мое тело выпуклым командирским глазом, сочувствующим «врачебным» голосом задала все положенные в таких случаях вопросы о самочувствии, а потом заставила пройти через ряд аппаратов – как она сказала, для медицинской диагностики.
Последним было находящееся в соседнем помещении то самое приспособление для стабилизации организма, больше похожее на гроб-саркофаг. Их там рядами стояло, наверное, штук двадцать, я не считал. Одни из них находились в работе, другие еще ждали своих пациентов. Доктор Далер долго настраивала тот аппарат, что предназначался лично для меня, сверяясь при этом с данными, полученными при диагностике. Наконец она закончила и сказала:
– Все готово, Константин Константинович. Время полной стабилизации для вас составит восемнадцать часов, которые вы проведете во сне. Полезайте вовнутрь, ложитесь ровно и старайтесь не думать о службе. Я настроила так, чтобы все это время вы видели только счастливые сны. Это тоже часть вашего лечения.
Я так и сделал. И удивительно – едва моя голова коснулась мягкого внутреннего покрытия, меня сразу же неодолимо потянуло в сон. Последнее, что я помню из того, что происходило наяву, это закрывающуюся крышку установки.
Счастливый сон Константина Константиновича Рокоссовского.
Вокруг меня чистый, лазурно-голубой свет, который льется одновременно отовсюду: сверху, снизу, со всех сторон. Сам же словно находился внутри огромного додекаэдра. Тихо, но в этой тишине отчетливо ощущается некое напряжение, словно вот-вот что-то произойдет. Мне кажется, я слышу собственный пульс… Ну же!
И вот все это лазурное спокойствие с негромким хлопком взрывается миллионом ярких вспышек, каждая из которых превращается в сияющий пульсирующий круг. Круги расширяются, сливаясь друг с другом, создавая причудливые оттенки, но это феерическое явление продолжается не более трех секунд. Грани додекаэдра стремительно тают, буквально растворяясь в пространстве; и вот я обнаруживаю, что стою ногами на оранжевом песке на берегу неведомого моря. Ночное незнакомое небо, сияющее мириадами звезд, раскинулось на моей головой… Но оно не вызывает во мне тоски, а, напротив, наполняет каким-то ликованием. Я вижу на нем несколько крупных небесных тел вроде нашей Луны, вижу облачную полосу, расстилающуюся на полнеба и излучающую бело-голубое свечение, она напоминает наш Млечный Путь, только более крупный и яркий.
Внезапно мир вокруг меня наполняется звуками. Я слышу, как волны с легким шуршанием неторопливо катятся к берегу и, достигнув его, издают тихий плеск. Вслед за звуками в мое сознание врываются запахи. Головокружительно пахнет какой-то дивной свежестью, морем, теплым песком… Отчего-то пришло в голову, что именно так пахнет счастье. И я улыбнулся своим мыслям и вгляделся в полосу берега, освещенную чудным светом четырех лун.
Там, отбрасывая четыре бледные тени, вполоборота ко мне сидела Она. Нас разделяло около тридцати шагов и я не мог видеть ее лица, но узнал ее каким-то необъяснимым древним чутьем. Ее гибкий, изящный силуэт хорошо обрисовывался на фоне поблескивающей воды. Роскошные волосы ее шевелились, струясь по воздуху. Волны лизали ее босые ноги… На ней не было одежды и я даже мог видеть очертания ее груди. Она задумчиво смотрела вдаль и словно бы чего-то ждала.