Несколько мгновений спустя шквал огня и металла, только что бушевавший на вражеских передовых позициях, неожиданно стих – и тяжелые, налитые тротилом, «подарки» принялись чертить крутые траектории в сторону оживших германских батарей. Краем сознания Ватила пожалела, что артиллерия РККА не имеет на вооружении плазменных боеприпасов. Требования к плотности огня тогда можно было бы снизить на порядок или даже больше. Впрочем, подавив активность германских батарей, советская артиллерия вернулась к передовым позициям противника у уреза воды и отсыпала очередную порцию «гостинцев» ожившей было пехоте. Чтобы та, так сказать, не забывалась…
В районе занятой советскими войсками Орши и севернее, в коридоре шириной около двадцати километров между излучиной Днепра и кромкой заболоченного леса, картина была несколько иной. Там к передовым рубежам подтягивались не пехота и саперы, а части сорок первого, пятьдесят седьмого и двадцать четвертого мотокорпусов под общим командованием генерала Гота, которые ударами севернее и южнее этого города должны были взломать оборону РККА. Сорок первый и пятьдесят седьмой мотокорпуса должны будут прорвать фронт севернее Орши, а двадцать четвертый корпус[17] – нанести удар южнее этого города и, прорвав фронт, с ходу форсировать реку Днепр. Дальше, согласно плану, утвержденному в ставке Гитлера, наступлению на этом участке фронта предстояло развиваться вдоль обоих берегов Днепра по направлению к Смоленску. При этом Гальдер и Йодль старались не думать о том, что случится тогда, когда основные ударные силы группы армий «Центр» втиснутся в глубокую и узкую щель между большевистскими армиями, не имея возможности опрокинуть вражеский фронт в целом; Кейтель же не умел думать изначально, являясь всего лишь говорящей головой Гитлера (Прозвище Лакейтель, данное ему коллегами-генералами, говорит о многом). Ну а Гальдер, когда получит донесение о том, какое начало оказалось у операции «Звездопад», напишет в своем знаменитом дневнике: «Это начало конца…».
Но именно там, под Оршей, советское командование сосредоточило все восемь экспериментальных батарей реактивной артиллерии (тогда еще не получивших наименование гвардейских), и по танковым дивизиям вермахта, вышедшим на исходные позиции, ударили еще совсем не знаменитые «катюши» (дело под Борисовым, где они с успехом дебютировали в роли жупела для вермахта, было сейчас не в счет). Локальная операция с весьма небольшим (в масштабах всего вермахта) количеством пострадавших и свидетелей со стороны бойцов и командиров РККА. Но теперь было совсем другое дело – масштаб воздействия и количество свидетелей оказалось на порядок больше. И вот в тот момент, когда ужасные сталинские орга́ны[18] завели свою заунывную песню, а по темному небу понеслись косматые капли огня, немецким танкистам небо в буквальном смысле показалось с овчинку.
Впрочем, от этого огневого удара в основном пострадали лишь сосредоточенные вместе с танками панцергренадеры. Легкие осколки эресов, даже на сверхзвуковой скорости были не в состоянии пробить не только лобовую, но и бортовую броню «троек» и «четверок», а «вьючить» на машины канистры с бензином перед прорывом линии обороны не придет в голову даже самому лихому панцерману. Одна очередь из пулемета даже обычными незажигательными пулями, которые дырявят канистры и высекают из брони искры – и экипажу панцера готов хороший погребальный костер. Поэтому при обстреле сталинскими органами пострадали в основном бронетранспортеры, грузовики, ну и «двойки» с «единичками», считающиеся разведывательными машинами. Да и год сейчас был не сорок четвертый – установок, прогулявшихся по немецким ударным бронированным кулакам полными пакетами, было несколько десятков, а не несколько тысяч. Впрочем, поскольку германская артиллерия оказалась связана в контрбатарейной борьбе гаубичными артполками РГК, реактивные установки еще два раза выходили на «бис», радуя поклонников своего таланта протяжными и громкими ариями.
Но даже после того, как реактивные установки, расстреляв три боекомплекта, сошли со сцены, сражение далеко еще не закончилось. Они только бросили врагу перчатку, все самое интересное было еще впереди. Правда, ни о каком немедленном начале наступления не могло быть и речи. Изготовившийся к рывку германский носорог получил палкой по рылу и в недоумении сел на задницу, пытаясь сообразить, что же это все-таки было? К тому же в быстро светлеющем предутреннем небе появились стремительные силуэты «белых демонов» расчерчивающие небеса на звенящих высотах своими инверсионными следами. Подсвеченные восходящим солнцем, эти ярко-розовые перистые линии на темно-синем фоне выглядели даже красиво, но для немецких солдат это послание означало: «фиг вам, господа, а не люфтваффе!». Немецкие самолеты – те, что еще остались в строю – не рискнут подняться в воздух до тех пор, пока там господствуют эти стремительные острокрылые убийцы, а значит, вермахт может проститься с надеждами на воздушную разведку, прикрытие от бомбардировок и поддержку наступления бомбовыми ударами.
Кроме того, с немецкой передовой требовалось убрать раненых, оглашающих окрестности своими воплями, подтянуть резервы, а также постараться исправить ту поврежденную технику, которую вообще можно исправить в полевых условиях в течение нескольких часов. И если потянувшиеся в тыл санитарные колонны советская артиллерия «благородно» игнорировала, то подтягивающиеся в обратном направлении подкрепления то и дело попадали под кратковременные, но очень плотные артналеты, которыми по указаниям Ватилы Бе управлял лично Ипатий. Это именно он передавал на командирские планшеты советским артиллеристам постоянно сменяющие друг друга координаты целей, метеоданные и прочие поправки для стрельбы, а грандиозные способности к вычислениям позволяли искусственному интеллекту крейсера дирижировать огнем артиллерии целого фронта.
Каждый снаряд шел в цель, каждый наносил потери и снижал пробивную силу германских войск. И в то же время на советской стороне за счет роста эффективности количество артиллерии как бы не удесятерилось, и огневого кулака, который советское командование успело стянуть на Смоленское направление для отражения вражеского наступления, вполне хватало для решения всех текущих задач. Это не то что взламывать долговременную оборону, когда после огневого удара на местности остается лунный пейзаж, перемешанные земля, бетон и стальная арматура, через которые с трудом будут пробираться даже тяжелые саперные машины разграждения. Ватила Бе знала, что такая мощь у Красной Армии еще впереди, а сейчас ей требуется управлять сражением при более скромных возможностях. Но так даже интересней – разбить врага силой ума и темноэйджеловской изобретательности, а не паровым катком десятков тысяч крупнокалиберных орудий и тяжкой мощью гусениц тысяч тяжелых танков.
2 сентября 1941 года, 10:00 по Берлину. Третий Рейх, Восточная Пруссия, Ставка Гитлера «Вольфшанце».
Гитлер, конечно, предполагал, что его приказ любой ценой прорываться к Смоленску выглядит как своего рода жест отчаяния, но надеялся на лучшее и ожидал, что проблемы у наступающего вермахта начнутся далеко не сразу. А на самом деле случилось так, что замахнувшуюся руку с ножом перехватили и при этом в пах грабителю прилетел хороший пинок кирзовым сапогом, надолго отбивший у того последние остатки боевого духа. Впрочем, перебесившись и перекусав все ковры в ставке, Гитлер сбросил пар и, отпившись холодной ключевой водой, постарался посмотреть на ситуацию, так сказать, «в общем». Оказалось, что все было не так плохо, как могло показаться на первый взгляд. Потери группы армий «Центр» от артиллерийского контрудара большевиков выглядели не столько серьезными, сколько болезненными. Утрату эффекта внезапности возместить, конечно, не представлялось возможным, но вот общая боеспособность войск от артиллерийской контрподготовки пострадала весьма слабо. Пришельцы и большевики нанесли скорее пощечину, чем нокаутирующий удар.
И все же был один момент, который мог сломать план всей операции. Командующий группы армий «Центр» фельдмаршал фон Клюге сообщал, что в сложившихся условиях считает оборону большевиков, опирающуюся на крупную водную преграду (реку Днепр) неприступной, то есть требующей для прорыва таких жертв, которые лишат такой локальный успех всяческого смысла. В силу этого он требовал разрешения перенести направление основного удара на полосу ответственности третьей танковой группы севернее Орши, где перед наступающими немецкими войсками не имеется серьезных водных преград. Если перебросить под Оршу еще и сорок восьмой мотокорпус, то можно надеяться, что мощным кулаком удастся взломать фронт и продвинуться вглубь советской территории на максимально возможное расстояние.
– Нет, нет и еще раз нет!! – завизжал Гитлер на Франца Гальдера, который и пришел к нему с этим предложением. – Сорок восьмой мотокорпус должен прорвать фронт под Быховым для того, чтобы, повернув на юг, постараться подрезать хорошо укрепленный Бобруйский выступ. Без этого вся операция «Звездопад» лишается смысла! Передайте фон Клюге, чтобы он привел войска в порядок и продолжал атаковать со всей возможной тевтонской яростью. Днепр должен быть форсирован любой ценой на всех намеченных для этого участках, невзирая ни на какое сопротивление большевиков!
В ответ на эту истерику Гальдер только пожал плечами и, не переча ни словом, покинул его ставку. Совсем неподалеку от бункера «Вольфшанце» с теми же условиями маскировки и обороны находился комплекс из сети бункеров «Мауэрвальд», в котором располагалась штаб-квартира Командования Сухопутных Сил, отвечающего за войну на восточном направлении. Там уже все (в том числе сам Гальдер и его подручный генерал-лейтенант Йодль) всё поняли и были солидарны с мнением фельдмаршала фон Клюге о том, что война фактически проиграна и из этого положения требуется искать выход, не доводя дело до затяжного клинча или стремительного и позорного разгрома. А ефрейтор, то есть фюрер, в данной ситуации оказывался побоку. Он не оправдал доверия нации, совершил несколько грубых ошибок, и теперь должен был прекратить свое существование ради того, чтобы жила Германия.