Вслух это, естественно, не говорилось, но Верховное Командование Сухопутных Сил было готово поддержать выступление заговорщиков и подписаться под соглашением об инверсии и присоединения к Империи. Они были прекрасно осведомлены о всей сути предложений командования имперского крейсера и сочли их вполне приемлемыми. Проиграть войну, но остаться во главе германской армии, при этом не попасть под тотальную советизацию, и, самое главное, иметь возможность сорвать зло на еще больших неудачниках – англичанах. Пожалуй, о лучших условиях почетной капитуляции господа германские генералы во главе с Гальдером, Йодлем и Браухичем не могли и мечтать. Теперь требовался только повод, позволяющий обвинить Гитлера и НСДАП врагами германской нации, преднамеренно и бесполезно посылающими немецких парней на убой против превосходящей силы. И этот повод должно было дать неудачное наступление на Смоленском направлении.
2 сентября 1941 года, 19:05 мск. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис», тактический командный центр.
Капитан второго ранга ВКФ Русской Галактической Империи и генерал-лейтенант РККА главный тактик крейсера Ватила Бе.
Военная машина дейчей, получив внезапный опережающий огневой удар, оставалась в ступоре целых восемь часов. Все это время гаубичная артиллерия РГК всячески мешала противнику перегруппировывать силы, по мере возможностей внося хаос и замешательство в армейский механизм, и без того уже забуксовавший. Тут песочку в буксы сыпануть, тут ломик в шестеренки вставить, а тут внезапно отключить свет, чтобы тому, кто честно пытается починить это халабуду, было веселее искать на полу раскатившиеся винтики. Но эта дорога была, так сказать, со встречным движением. Германские генералы на уровне от ОКХ до командующих армиями поняли правила игры и честно филонили, больше изображая бурную деятельность для отчета перед своим фюрером, чем действительно предпринимали все возможные меры для того, чтобы подготовить войска для прорыва фронта в условиях, когда противник все знает и от всевидящего ока орбитальной разведки не укрыться ни ночью, ни под маскировочными сетями.
Но вот в полдень, после робкой попытки начать артподготовку уже потрепанной к тому времени артиллерией, войска дейчей наконец вылезли из окопов и под проливным дождем принялись делать то, что, по замыслу их командования, должно было изображать собой попытку прорыва фронта. И тут сказался еще один неприятный сюрприз, подготовленный оппонентам советским командованием. Крупнокалиберные пулеметы ДШК, директивно снятые из системы ПВО, где им было совершенно нечего делать, по причине отсутствия наличия в воздухе люфтваффе с превеликим удовольствием крошили вражеских саперов, в очередной раз попытавшихся соорудить хоть какие-нибудь переправочные средства для форсирования реки. И только энергичная деятельность достаточно больших групп солдат, одетых в мундиры цвета мышиных шкур, навлекала на себя артналет гаубичными осколочно-фугасными снарядами.
Не помогла дейчам и дымовая завеса, которую попытались поставить их саперы. Примерно каждый второй «крупняк» комплектовался имперским универсальным всепогодным прицелом, изготовленным мастерскими «Полярного Лиса», и этим устройствам были полностью безразличны дым, пыль, дождь, туман и обычная темнота. И сидели за «крупняками» бойцы «особого контингента» с боевым опытом, прошедшие мясорубку сражения под Слонимом-Ивацевичами, в том числе отлежавшие свое в госпиталях и не имевшие ни капли жалости к немецко-фашистским захватчикам. А еще им не надо было объяснять, что такое имперские технологии. Так что с дымовой завесой получилось даже «веселее», чем без нее: неожиданный обстрел из ниоткуда, когда сначала откуда-то с «той стороны» гулко грохочет крупнокалиберный пулемет, а потом тяжелые пули начинают рвать на куски саперов, сколачивающих деревянные понтоны для наплавного моста, или пехотинцев, волокущих к воде отобранную у местных рыбачью лодку. И лодке после такого приключения тоже было нехорошо – чаще всего тяжелые пули калибра «двенадцать и семь» просто разбивали ее в щепы.
А взялся этот «особый контингент» вот откуда. Дело в том, что между 4-й и 13-й армиями, прошедшими одинаковое горнило боев как отдельные зафронтовые армейские группы, имелась одна, но весьма серьезная разница. Генерал Рокоссовский являлся военным гением, для которого командование армией было ступенькой в карьере и способом набрать необходимый для роста боевой опыт, поэтому его 13-ю армию после переформирования из минской зафронтовой группы всемерно усиливали спецчастями и пополняли бойцами и командирами с боевым опытом. Но вот генерал Болдин оказался генералом-середняком, для которого командование армией стало его служебным потолком. Поэтому его 4-ю армию тоже пополняли людьми из маршевого пополнения, но при этом постепенно изымали из ее состава боевой костяк, обученный взаимодействию с имперской штурмовой пехотой и егерями, направляя этот контингент для пополнения армий, на которые придется основной вражеский удар. Так как это делалось в течение достаточно длительного времени и предельно аккуратно, то противник ничего не понял. Армия генерала Болдина стала обычной армией, на девяносто девять процентов состоящей из контингента, призванного по мобилизации, а в 10-й, 20-й и 19-й армиях появился костяк бойцов и командиров (в том числе вернувшихся из госпиталей), которые видели в свое жизни такое, что мало не покажется. А это, по расчетам социоинженера Малинче Евксины, должно было в разы увеличить их боевую устойчивость.
Попытка полковых командиров дейчей решать этот вопрос выкатыванием на линию передних траншей монструозных пятнадцатисантиметровых пехотных пушек привела их к очередному конфузу, ибо со второй линии обороны в дело вступили выведенные на прямую наводку батареи зенитных орудий, которые за счет длинного ствола и пологой траектории снаряда переигрывали пехотные пушки дейчей по точности и дальности. Так, у короткоствольной пехотной пушки предельная дальность выстрела равна четырем километрам, а у советской 85-мм зенитки 52-К это максимальная дальность прямой наводки, позволяющая вынести цель с двух-трех снарядов. И этим пушке тоже не были помехой дымовые завесы, туман или темнота. Батареи этих орудий, снятые с местного ПВО, были размещены на самых удобных для переправ местах. В основном эти орудия должны были пресечь попытку танкового прорыва в том случае, если пехоте дейчей все же удастся захватить плацдарм, а саперам навести мост; однако и непосредственная поддержка собственной пехоты также вменялась в прямые обязанности их расчетов.
Впрочем, как только бурная деятельность на немецкой стороне фронта затихала, замолкали и пушки и крупнокалиберные пулеметы Красной армии. Их деятельность должна была всего лишь убедить немецкое командование в том, что не стоит делать глупостей и пытаться форсировать Днепр. Занятие это доступное, но вот его печальный результат определен заранее.
Совсем другая обстановка складывалась на Оршанском и Могилевском плацдармах. Немцы там лезли на советскую оборону азартно и зло, атаки следовали одна за другой, и советская артиллерия, большая часть которой сосредоточилась в районе этих узлов обороны, частыми залпами не успевала накрывать накатывающиеся на советские позиции серые полчища. И если обороняемый десятой армией Могилев атаковала только пехота дейчей (ибо 48-й мотокорпус, ожидая наведения переправ, продолжал сидеть под Быховым), то на позиции 20-й армии под Оршей по обоим ее флангам обрушились таранные танковые удары.
Часто и гулко хлопали зенитные орудия, которых тут оказалось гораздо больше, чем предусматривали первоначальные планы. Кроме того, помимо штатных противотанковых дивизионов стрелковых дивизий и выделенных для этого участка фронта ПТАБр РГК, генерал Лукин выставил на прямую наводку дивизионные легкоартиллерийские полки, оснащенные пушками Ф-22 и УСВ, а также зенитные орудия, прикрывавшие железнодорожный узел Орши. Ну а когда пасовали пушки, на пути у врага вставали бойцы-пехотинцы со связками гранат или коктейлями Молотова. Напоровшись на эту многослойную противотанковую оборону, ярким пламенем горели не только легкие «двойки» и «единички», но и крепколобые «тройки» и «четверки». Потери дейчей были страшными. После нескольких настойчивых атак подступы к траншеям советской пехоты загромоздили обгорелые железные коробки, а землю сплошным ковром устлали тела в серых мундирах солдат вермахта.
И на противоположной стороне фронта тоже не обошлось без тяжелых потерь. Еще совсем недавно полнокровные стрелковые роты и батальоны «усохли» вдвое, а на некоторых участках и втрое. Находящиеся вместе с ними в одной первой линии расчеты сорокапяток понесли еще большие потери. До семидесяти процентов легких противотанковых орудий были уничтожены или серьезно повреждены в бою, погибли или получили тяжелые ранения командиры, наводчики, заряжающие и ездовые. Ватила Бе своей человеческой половиной души жалела каждого погибшего и искалеченного бойца и командира и постаралась сделать все, чтобы как можно больше раненых выжили и вернулись в строй. Дивизионные медсанбаты делали только неотложные операции, по большей части занимаясь сортировкой. С ранениями средней тяжести – в ближний тыловой госпиталь, тяжелых – в глубокий тыл, а тех, кто еще жив, но местная медицина в их отношении бессильна, грузили в шаттлы и отправляли на орбиту к военврачу первого ранга товарищу Иртаз Далер. Таких хоть немного, но было.
И в то же время, как тактик темных эйджел с большим опытом, Ватила Бе понимала, что полноценная инверсия дейчей и быстрое завершение этой никому не нужной войны невозможны без этого ожесточенного сражения. Эта схватка не на жизнь, а на смерть окончательно выветрит из глупых белокурых голов представление о русских как о недочеловеках, поселив там взамен священный ужас перед непобедимым русским солдатом, которого можно убить, но не победить. И этот ужас должен поселиться не только в душах дейчей, но и у прочих народов, которым еще предстоит проникнуться почтением перед величием имперской идеи. Это и была настоящая битва за инициативу, после которой овеянные неувядаемой славой полки будут одерживать победы без единого выстрела, одним только фактом своего существования.