Генерал Штудент витиевато выругался по адресу пришельцев, фюрера и самого Бога, который допустил такое безобразие, после чего спросил:
– Так стало ли, наконец, известно, черт возьми, герр генерал-полковник, откуда вдруг взялись на нашу голову эти пришельцы и что им тут надо?
– Стало, Курт, стало, – хмыкнул Гальдер. – Вас эти новости, наверное, удивят, но пришельцы прилетели к нам строить свою империю. Не просто империю, а Империю с большой буквы, единственную на всем земном шаре.
От этой новости Штудент замотал головой, будто конь, который понял, что забрел не туда.
– Я абсолютно не понимаю, – воскликнул он, – какое отношение к построению Империи имеют русские большевики и наша война с ними? Почему эти пришельцы встали на их сторону, как будто это их любимые младшие братья, и обрушили на нас всю ярость своего гнева, а не поддержали право немецкой нации на жизненное пространство?
– Вы не поверите, Курт, – криво усмехнулся Гальдер, – но пришельцы тоже считают себя русскими, вне зависимости от наций и рас, и именно поэтому русские большевики ходят у них в любимых младших братьях, за которых они посчитали нужным вступиться с такой свирепой яростью. Но и германская нация у них тоже на достаточно хорошем счету, поэтому нас, немцев, зовут занять в их Империи почетное второе место после русских…
После этих слов генерал Штудент снова выругался, отводя душу.
– Мы думаем, – с серьезным видом произнес Гальдер, имея в виду всех заговорщиков, – что это предложение надо принять, потому что второй раз нам его уже не сделают. Победить альянс пришельцев и большевиков мы просто не в состоянии и, если дальше все пойдет своим чередом, Версаль по итогам этой войны покажется нам легкой забавой. Есть сведения из вполне надежных источников, что наш дорогой фюрер настолько поехал умом, что решил утянуть за собою в могилу весь немецкий народ, а не только молодых и здоровых мужчин… Нам предлагают прервать все это безобразие в самом начале и, поставив на нем крест, начать все с чистого листа. Поэтому я вам и сказал, что ваше счастье, что по вашему приказу расстреливали не русских пленных, а британцев, новозеландцев и каких-то там греков… За тех, кого они уже считают своими, пришельцы взыскивают сторицей.
– Ладно, – махнул рукой Штудент, – Империя – это дело хорошее, тем более что войны нам все равно не выиграть. Но как же быть с большевиками и их крючконосыми жидами-комиссарами? Неужели вы, герр генерал-полковник, хотите развести у нас в Германии эту пакость, как будто вам было мало до предела продажной и вороватой Веймарской республики?
– Вы, Курт, – пожал плечами Гальдер, – немного отстали от жизни. Классический еврей-комиссар, образ которого был создан нашей пропагандой, в Советской России сошел со сцены еще несколько лет назад. У большевиков, оказывается, была своя ночь длинных ножей, во время которой господин Сталин изрядно проредил сторонников господина Троцкого, которые и составляли прежде основной комиссарский контингент. Потом пришли пришельцы и принялись требовать от большевистских функционеров эффективности, эффективности и еще раз эффективности. Но вы же знаете, Курт, что та публика, которая нам всем так не нравится, умеет только болтать, поэтому пришельцы требуют гнать ее со всех постов…
– А что, – удивленно спросил Штудент, – у пришельцев в Совдепии есть право что-то требовать?
– Ку-у-урт, – протянул Гальдер, – очнитесь. Весь тот головокружительный танец с саблями, который большевики стали демонстрировать на пятый-шестой день войны, в действительности был делом рук пришельцев. Они сортировали большевистских генералов как картошку на овощехранилище: годных отправляя сражаться против нашей армии, а негодных без всякой жалости отбрасывая в отходы. Они двигали армии, корпуса, дивизии и даже отдельные полки, указывая, за какие пункты требуется сражаться со священной яростью, а где лучше отступить, чтобы сберечь силы. В тот момент, когда они взяли вожжи в свои руки, я сразу ощутил, что теперь по другую сторону фронта против меня стоят не наивные дилетанты, а жесткие и свирепые профессионалы, до которых мне еще расти и расти. Среди наших коллег есть мнение, что большевистский вождь тоже капитулировал перед пришельцами. Ну, или не капитулировал, а принял их правила игры. Пришельцы взялись победить в войне и превратить большевистскую Россию в великую Советскую Империю, а господин Сталин делает так, чтобы им никто не мог помешать. В любом случае, Германия и некоторые прилежащие к ней области после инверсии и присоединения становится ленным владением пришельцев, данным им в кормление, а вся остальная Европа действительно отходит большевикам. Так что наше положение не так плохо. Мы не увидим на своей территории ни комиссаров, ни колхозов, ни повальной национализации промышленности и банков. Их первоначальная Империя, из которой они пришли к нам, носила, надо сказать, социалистический характер. Но социализм пришельцев – не совсем такой, как у большевиков, а примерно такой, какой планировали сделать братья Штрассеры. Частный капитал существует, но он находится в подчиненном положении у государства, во главе которого находятся лучшие из лучших, выдвинувшиеся по службе благодаря своему старанию и таланту. Единственное, в чем пришельцы не согласны и со Штрассерами, и с фюрером, это расовый вопрос – они ни во что его не ставят. Они считают, что каждый человек окажется незаменим, будучи употреблен на своем месте, и что у каждой нации есть свои достоинства и недостатки. Так что вы можете забыть о том, что вы лучше всех прочих только потому, что вы немец, – этот факт вам придется доказывать ежедневно и ежечасно своим трудом и талантом. И точно так же никто другой – ни русский, ни англичанин и ни француз – не сможет сказать, что он лучше вас, если он не докажет этого делами.
– Ну хорошо, – махнул рукой Штудент, – если у нас в Германии не будет ни комиссаров, ни колхозов, ни всеобщей национализации, то я согласен, что это один из наилучших выходов. Но при этом как же быть с фюрером, которому мы все давали присягу и клялись служить преданно и верно, как и подобает истинным солдатам Германии?
– О фюрере не беспокойтесь, – вскинул голову Гальдер, – его судьба – это уже не наша забота. Меня заверили, что к тому моменту, когда придет пора брать власть, он уже превратится в чисто теоретическое понятие, трактуемое в прошедшем времени. Одним словом, наша совесть будет чиста, ибо тот, кому мы приносили присягу, будет к тому моменту уже мертв или, в худшем для себя случае, окажется в плену. Наше дело – получив соответственное сообщение, отодвинуть подальше тех, кто мог бы повести Германию в неверном направлении, и, взяв власть в свои руки, осуществить ее присоединение к Империи пришельцев. При этом англичанам никто и ничего не обещает. Меня заверили, что пришельцы будут с ними не менее, а может даже, и более суровы, чем мы.
– Я рад, – сказал Штудент, – что все может устроиться даже лучше, чем я хотел. Но меня интересует вопрос: а какова будет моя роль во всех этих событиях? Неужели вы позвали меня только для того, чтобы изложить весь этот замечательный план и дождаться моих одобрительных возгласов и ободряющего похлопывания по плечу?
– Нет, мой дорогой Курт, – ответил Гальдер, – одними ободрительными возгласами и похлопываниями ваша роль не исчерпывается. Вам в этой операции предстоит самая ответственная и самая интересная задача. Сразу после получения кодированного сигнала о том, что фюрер находится вне игры, вы должны поднять по тревоге свою седьмую воздушно-десантную дивизию и решительными действиями захватить центр Берлина, провозгласив переход власти к союзу национального спасения. Командующий и старшие офицеры первой резервной армии, дислоцированной в Берлине, тоже являются нашими сторонниками, но эти тыловые паркетные шаркуны такие отчаянные трусы, что их сможет запугать любой деятель вроде Гейдриха или даже Геринга, если тот очнется от своего наркотического транса. Идите и сделайте все как надо, поскольку именно от вашей решимости и умений будет зависеть успех операции, а также судьба Германии и жизни миллионов немцев!
3 сентября 1941 года, 03:00 по Берлину. Третий Рейх, Восточная Пруссия, Ставка Гитлера «Вольфшанце».
Любовница Гитлера Ева Браун.
Последнее время со мной происходило что-то странное; я даже не знаю, как это назвать, ведь прежде такого мне испытывать не доводилось. Это была не просто тревога, беспокойство или страх… Нет; внутри меня постоянно присутствовало чувство какой-то мрачной необратимости… Словно вся моя жизнь – это всего лишь зыбкая иллюзия: будто я хожу, разговариваю, чем-то занимаюсь, – а на самом деле лечу в глубокую пропасть, откуда нет и не может быть возврата… все мы туда летим: и мой возлюбленный, и его соратники – все те, кто еще совсем недавно упивался своей непобедимостью и взращивал дерзкие планы. Но вот в небесах над нашими головами дамокловым мечом повис корабль-пришелец из далеких космических бездн – и все хорошее для немецкой нации вдруг разом закончилось, а перед нами разверзлась бездна, полная криков отчаяния и зубовного скрежета.
Ведь против этих непостижимых созданий, вооруженных самой передовой наукой, позволяющей им пересекать космическое пространство, мы были так же бессильны, как ацтеки Монтесумы против закованных в лучшую толедскую сталь конквистадоров Кортеса. Немногочисленные, но зато значительно лучше вооруженные и обученные воевать, испанцы сеяли среди аборигенов смерть и ужас до тех самых пор, пока ацтекская империя не рухнула в прах. Так же, как и нынешние пришельцы, конквистадоры прибыли в Америку через океан, преодолеть который прежде считалось невозможным. И точно также вступили в союз со слабыми и обиженными племенами, которые помогли им победить и разграбить великую Ацтекскую империю. Сколько бы храбрых воинов Монтесума ни бросал против небольшого, но непобедимого войска конквистадоров, все они погибали и никто не мог вернуться назад с победой. Жрецы приносили кровавые жертвы свирепым богам, но и это было напрасно, ибо в Небесах уже господствовал тот, кто приговорил Империю Ацтеков к неизбежному и страшному концу. Вот и у меня после первых известий о том, что в нашу войну с большевиками вмешалась новая сила, роди