Потом, около полуночи, на связь со мной вышла Ватила и сообщила, что с ноля часов мне переданы полномочия командующего вновь созданным Центральным фронтом, включающим в себя девятнадцатую, тридцатую, двадцать четвертую, шестнадцатую, двадцать восьмую, мою тринадцатую и двадцатую армии – то есть все советские силы, действующие в полосе вражеского прорыва. Напоследок она пожелала мне успеха и сказала, что мой большой тактический планшет, позволяющий управлять крупными армейскими группировками, уже в пути. В качестве штаба фронта рекомендовалось использовать штаб 13-й армии, состав которого не вызывает нареканий, тем более что тактический планшет, Алиль Фа, и в случае необходимости Ипатий, избавят моих помощников от большей части рутинной работы.
Закончив разговор с Ватилой, я вышел на связь с Верховным Главнокомандующим и получив подтверждение своему назначению, доложил обстановку на текущий момент. По двадцатой армии потери на конец первого дня операции были даже меньше плановых, а остальные соединения подчиненного мне фронта в бою еще не бывали. А около трех часов ночи, как и планировалось, на правобережный плацдарм начали прибывать грузовые шаттлы, доставлявшие личный состав и снаряжение двух штурмовых батальонов, костяк которых составляли имперские штурмпехотинки. Я точно знаю, что в случае необходимости смогу опереться на эти батальоны как на каменную стену. Где штурмовая пехота, там всегда победа.
Утром ситуация начала развиваться точно так, как и ожидалось. Почуяв возможность легкого успеха на своем левом фланге, за ночь генерал Гот перебросил туда еще один моторизованный корпус, прежде таранивший наши позиции южнее Орши. Едва взошло солнце, немецкие танки с легкостью смяли демонстрационные заслоны, оставленные на позициях шестьдесят девятого корпуса, и стали быстро продвигаться вперед, ощупывая перед собой дорогу тараканьими усами моторизованных разведывательных батальонов. Во вчерашних попытках прорыва фронта моторизованные разведывательные и мотоциклетные батальоны не участвовали, поэтому смогли составить довольно сильную группировку, быстро продвигавшуюся на восток по обе стороны от магистрального шоссе.
Один из таких батальонов с ходу нацелился на наше Дубровно – скорее всего, имея задачей захватить переправы через Днепр и после этого частью сил перерезать дороги восточнее Орши, заключив ядро двадцатой армии сначала в логистическое, а потом и в полное окружение. Классическая задача на блокирование сильного узла обороны и обрушение всего фронта. Но под Чижовкой эти деятели с разбегу уткнулись в хорошо замаскированные позиции 161-й дивизии усиленной противотанковой артбригадой и были жестоко биты ногами. При отражении разведывательного наскока я приказал не использовать основные силы противотанковой бригады, чтобы не демаскировать их позиции, и по бронетранспортерам с мотоциклистами ударили крупнокалиберные пулеметы и зенитные пушки калибром в тридцать семь миллиметров. Мотоциклы и даже бронетранспортеры от пули калибра двенадцать и семь защищают не лучше, чем если бы они были сделаны из картона, а зенитные снаряды автоматических пушек и вовсе творят чудеса в истреблении вражеской пехоты. Шквальный огонь в упор с тщательно замаскированных позиций сделал свое дело – и вражеская разведка отскочила назад, оставив после себя два десятка траурно-чадных костров.
Возможно, у противника возникло впечатление, что он наткнулся на зенитный дивизион, прикрывавший мосты через Днепр от ударов с воздуха. По крайне мере, вели себя немцы довольно беспечно, около десяти утра развернувшись в боевые порядки, где в первых трех рядах шли тяжелые «тройки» и «четверки», и только за ними «двойки», «чехи» и «единички». И вот тут, когда до замаскированных позиций нашей пехоты и легкой противотанковой артиллерии осталась пара сотен метров, по атакующим немецким танкам разом ударили из всех стволов. Повторился тот же разгром, что рано утром потерпел разведывательный батальон, только в гораздо больших масштабах.
Дополнительно перца в эту кашу добавил Ипатий, рассчитавший установки для стрельбы шрапнелями из гаубиц таким образом, чтобы снаряды, летящие по крутой траектории, рвались в воздухе на высоте сотни метров, под углом около двадцати градусов к горизонту. Корпуса танков, которые обычно прикрывают пехоту от пулеметного огня, в таком случае не представляют собой абсолютно никакой защиты. И, кроме того, при таком виде обстрела почти бесполезно залегать, ибо шрапнельные пули бьют по земле сверху вниз. Нечто подобное прежде я видел еще до Минска под Клеванью, когда дивизия полковника Катукова поймала немецкую механизированную колонну в очень похожий огненный мешок.
Впрочем, побоище под Чижовкой почти не повлияло на действия других германских танковых и моторизованных дивизий – они дружно, не обращая внимания на творящийся у них на фланге разгром, двинулись на восток по Минскому шоссе. Было бы хуже, если бы все они навалились на тринадцатую армию, но, видимо, вражеский командующие (генерал Гот или сам фельдмаршал фон Клюге[20]) решили поручить эту «почетную» обязанность свой пехоте (входящей сейчас в прорыв вслед за танками), а подвижные соединения использовать по прямому назначению для углубления прорыва. Мы тоже не против такого развития событий, ибо чем больше вражеских войск набьется в смоленский мешок, тем успешней будет порученная мне операция. Но пока все идет по плану и беспокоиться не о чем, и в то же время возникает беспокойство, что что-то пойдет не так…
3 сентября 1941 года, вечер. 65 км. западнее Смоленска, райцентр Красное. Штаб 3-й танковой группы.
Командующий 3 ТГ – генерал-полковник Герман Гот.
Ну и дыра… Даже зная о том, что эта операция сама по себе безнадежная глупость, я не предполагал, что ловушка, подготовленная нам русскими большевиками и имперцами, будет так проста и убойна. Продвинувшись километров на семьдесят от прорванной линии фронта, наши передовые разведбатальоны уперлись в то, что с полным правом можно назвать мокрым мешком. Мелкая речка, шириной, наверное, метров двадцать, впадающая в этом месте в Днепр, перерезала шоссе и железную дорогу и, петляя, скрывалась в лесных массивах на северо-западе. И вот на восточном берегу этой речушки вдруг обнаружились несколько рядов траншей, хорошо замаскированных и примененных к местности, при том, что наша разведка была абсолютно не осведомлена об этих укреплениях, как и о том, что их занимают многочисленные свежие большевистские части, имеющие на вооружение большое количество гаубичной и противотанковой артиллерии. Уже прорывая линию фронта под Оршей, мы обратили внимание на то, что относительно начала войны большевики в несколько раз увеличили плотность противотанковых средств, задействованных на направлениях наших основных ударов, но тут плотность огня семи с половиной и восьми с половиной сантиметровых пушек зашкаливала все мыслимое сухим тевтонским разумом.
В сухую погоду при глубине реки в метр-полтора, наши ролики, наверное, могли бы форсировать ее даже при взорванных мостах, под огнем врага прямо вброд. Возможно, это была бы еще одна бойня, подобная прорыву фронта севернее Орши, но мы могли бы хотя бы попытаться. Но не сейчас, когда целую неделю идут проливные дожди и даже незначительные речки вздулись, превратившись в мутные потоки. Уже в нескольких шагах от мощеной дороги начинается такая непролазная грязь, что в ней вязнут и садятся на брюхо не только нечаянно съехавшие в сторону грузовики, но и тяжелые «тройки» и «четверки». А ведь эти садисты-пришельцы (не подберу другого слова) приняли и дополнительные меры для того, чтобы сделать район непригодным к наступательным действиям. По нашу сторону речки они не только эвакуировали все население и разобрали дома в деревнях, но и перепахали местность тракторами на километр от своих позиций, не забыв про проселочные дороги. Когда разверзлись небесные хляби, вся эта пашня набухла водой и превратилась в некое подобие болота, в котором вязнет не только техника, но и солдаты, которые едва могут переставлять ноги в липкой грязи. При каждом шаге по такой местности на сапоги налипает ком килограммов в пять мокрой почвы, и человек чувствует себя так же, как муха на бумаге-липучке.
Мы, конечно, попытались найти обход, в частности, попробовав форсировать Днепр в стороне от главной линии большевистской обороны, но оказалось, что по южному берегу этой русской реки, тоже вырыто по нескольку рядов замаскированных траншей, где также расположились свежие большевистские войска. Причем дислоцированная по ту сторону реки русская артиллерия простреливает весь этот мокрый мешок насквозь, и от нее не укрыться, даже уклонившись на север, поскольку там на несколько десятков километров тянутся заболоченные леса, а в них невозможна никакая правильная война. Русские скачут по этим болотам как зайцы с кочки на кочку, а наши солдаты сразу увязают по пояс. Будь моя воля – оказавшись в такой ситуации, я бы отдал немедленный приказ на отступление, ведь тут можно без толку сжечь не одну кадровую дивизию и не добиться ровным счетом ничего. В похожем положении в прошлую Великую Войну оказалась русская армия во время сражения за реку Стоход. Тогда после удачного прорыва на рубеже неприметной речушки с топкими болотистыми берегами, которую найдешь не на всякой карте, без всякой пользы сгорело три полнокровных корпуса старой русской армии, в том числе и их непревзойденная Гвардия.
Но, к сожалению, решаю тут не я, и даже не фельдмаршал фон Клюге. В эту западню нас загнал «гений» ефрейтора, и это его упрямство все больше и больше убеждает меня в правильности решения перейти на сторону пришельцев. Если бы он, получив сообщение о том, что большевики упредили начало нашего наступления, приказал прекратить атаки и перейти к глубокой обороне, тогда, возможно, многие из нас задумались бы, стоит ли менять один Рейх на другой. Ведь честь и верность присяге для нас далеко не пустой звук. Но раз тот, кому мы присягали, обрек нас всех на бессмысленную смерть в уже проигранной войне, то и мы тоже ему ничего не должны. Мы поверили ему, когда он обещал вернуть Германии былое имперское величие… Но теперь, когда вместо величия вождь нации привел наш народ к очередной катастрофе и, более того, продолжает упорствовать в своих заблуждениях, мы, находясь перед лицом неодолимой силы, грозящей нам всеобщим уничтожением, также вправе отказать ему в верности.