– Ну что, Михаил Ефимович, – сказал он мне, – пойдем со мной, потому что заслужил.
И мы пошли. Втроем, потому что товарища Рокоссовского неотрывно сопровождала тактик-лейтенант из темных эйджел. Константина Константиновича я знал еще с довоенных времен, когда командовал двадцатой танковой дивизией в его девятом механизированном корпусе. Под его командованием мы дрались по Клеванью, потом его послали в Минск, рубиться с немцами на самом ответственном рубеже, а мы поехали в тыл на переформирование. И вот, поди ж ты – в самом конце война снова свела нас в одном месте и в одно время… Пока мы шли, я постарался повнимательнее присмотреться к своему командующему. Вроде бы он почти не изменился: все такой же внимательный взгляд, открытая улыбка и легкий шаг… Видна только небольшая усталость и морщины на лбу, придающие ему озабоченный вид, будто товарищ Рокоссовский знает то, что недоступно простым смертным. А может, и в самом деле знает – к кому попало, небось, адъютанта из темных эйджел не приставят.
– Я тактик-лейтенант Алиль Фа, товарищ полковник, – сказала она мне, подавая руку при встрече. – Давайте будем знакомы, потому что вы, военные гении хумансов, очень интересные существа, и, может быть, мне доведется поработать и вместе с вами…
Если переводить имперское звание на наши деньги, то высокая худая девица с большой головой и темно-темно-серой кожей будет майором или даже подполковником, как говорили в прежние времена, генерального штаба. И она тоже, как товарищ Ватила Бе, назвала меня военным гением…
Был бы я падок на лесть – сразу бы загордился, а так у меня сам собой вырвался вопрос:
– Товарищ Алиль Фа, а с чего вы вообще взяли, что я военный гений?
– Во-первых, товарищ полковник, – сказала темноэйджеловская девица, строго глядя на меня сверху вниз, – о ваших подвигах в исходном варианте истории можно многое прочесть в Синей Книге. Там вы на этой войне проявили себя лучшим образом, пробившись в командующие танковой армией, а после войны заняв должность командующего всеми подвижными соединениями страны Эс-Эс-Эс-Эр. Во-вторых – психосканер тоже подтверждает, что Синяя Книга не лжет и вы в самом деле обладаете психопрофилем командующего А1, а тактика – А3. Должна сказать, что для хуманса последний показатель просто аномальный, что и обозначает в вас гения. Так что готовьтесь, товарищ будущий маркграф, вас еще ждут многие великие дела…
Ну вот, сказала так сказала! Да еще и маркграфом обозвала, хотя и будущим. Лучше бы я ее вообще не спрашивал. По принципу – меньше знаешь, крепче спишь. А про маркграфов я что-то уже слышал. Надо будет поинтересоваться, кто это такие были – в нашем прошлом, и там, в галактической империи. Вон, товарищ Рокоссовский явно что-то знает… Слышит наш разговор, но ничего не говорит, а только усмехается. Наверное, и взял меня с собой исходя из этого своего знания. Но расспрашивать своего командующего о таких вещах как-то неприлично, поэтому придется поискать другие источники информации.
Пока я об этом думал, мы пришли. А там, возле стола, было уже полно народу. С одной стороны, метрах в десяти – наши генералы (как я понимаю, командующие армиями), с другой, на таком же расстоянии – немцы. Серые мундиры, стеки, монокли, высокие фуражки – прусская военная кость. И среди них главный – высокий, худой старик в очках, с коротко, под солдатский ежик остриженной головой. А взгляд у него умный и очень злой.
– Смотри, Михаил Ефимович, – говорит мне товарищ Рокоссовский, указывая взглядом на этого старика, – вон тот, в очках, и есть немецкий диктатор Гальдер…
Но тут же нам стало не до разговоров. Неподалеку, с нашей стороны, с небес опустился шаттл и из него вышли товарищ Сталин в наброшенной на плечи шинели, товарищ Молотов, товарищ Шапошников и Ватила Бе. Товарищ Сталин, товарищ Молотов и Ватила Бе, значит, с нашей стороны пошли к столу, а товарищ Шапошников остался с нами свидетелем происходящего. Одновременно навстречу им пошли этот самый Гальдер и еще один немецкий генерал[27]. Дальше все было быстро и как-то буднично. Немецкие генералы по очереди подписали несколько каких-то документов, поставили на них печать, после чего передали папку с ними на советский конец стола. Товарищ Сталин открыл папку, не спеша прочел написанное, потом ставил свою подпись на нескольких листах и передал все это товарищу Молотову. Последней подписывала документы Ватила Бе. И вот на подписанное соглашение поставлены советская и имперская печати, знаменуя свершение того, ради чего целых два с половиной месяца лилась кровь. Германия признала поражение и, соответственно, нашу победу. И даже ветер, который весьма ощутимо гулял на этом поле, где все еще пахло смертью и горелым железом, казалось, притих, не желая мешать торжественному моменту истории.
Затем договаривающиеся стороны встали из-за стола пожали друг другу руки, и после этого пошли каждый в свою сторону.
– И что, – спросил я у Константин Константиновича, – это ВСЕ?
– Да уж как бы не так… – загадочно усмехнувшись, ответил тот, – пожалуй, ВСЕ только начинается…
12 сентября 1941 года, утро мск. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».
Бывший рядовой вермахта Альфонс Кляйн.
Жизнь моя на корабле нравилась мне все больше. Я узнавал много нового, общался с Эри, совершенствовал свой русский, посещал политинформации и читал имперские книги. Больше всего меня интересовала их история, а также описание различных планет, на которых живут такие же люди, как мы, земляне. Прочитав очередную книгу, я начинал размышлять – словом, проводил время с пользой. Я отчетливо ощущал перемены в своем мировосприятии, и в собственных глазах я уже не был простодушным деревенским парнем – ведь теперь я знал многое о Мироздании, о космосе, об удивительных законах природы, о чудесах техники и, главное, об Империи. Я словно бы выглянул в какое-то внезапно распахнувшееся окно – и с замиранием сердца увидел в нем непривычную, ослепительную, захватывающую картину мира с бесконечной перспективой и неиссякаемыми возможностями. Все произошедшее со мной я теперь воспринимал как некий подарок судьбы. Уж наверняка не каждому выпадает шанс провести на космическом корабле такое количество времени… При этом важно, что я совсем не ощущал себя пленником. Я жил здесь с комфортом, никто не надзирал за мной, ни к чему не принуждал и уж тем более не наказывал… Более того – узнавая все больше об Империи, я уже мысленно считал себя принадлежащим ей… Но вот чего я никак не мог понять: что конкретно ожидает меня в будущем? Эри в ответ на этот вопрос лишь пожимала плечами, а однажды изрекла такую фразу: «Не переживай, Альф. С тобой поступят по справедливости – можешь мне поверить».
Но она не стала уточнять, что это значит. Принципы справедливости, исповедуемые в Империи, не проливали свет на мою будущность. И оставалось только ждать… Я часто пытался вообразить свою дальнейшую судьбу – после того как все закончится. Я называл это именно так: «все закончится», я намеренно избегал слова «война» – потому что оно наполняло меня отчаянным чувством неизжитой вины… С какого боку ни посмотреть – я принимал в ней участие. И до сих пор я не был уверен, заслужил ли я пощады… То, что мне позволили жить, вовсе не говорило о том, что я прощен – сполна и окончательно. Только госпожа Ария могла бы развеять мои сомнения на этот счет.
Порой дерзкая мысль приходила мне в голову: а что если, КОГДА ВСЕ ЗАКОНЧИТСЯ, они просто отпустят меня? Просто скажут, что я свободен и могу отправляться на все четыре стороны. Маловероятно, но все же возможно… И тогда… тогда я смогу вернуться домой и обнять своих родителей… Как они обрадуются! Не будет на свете людей счастливее их…
Я всегда улыбался, представляя себе эту сцену. Сердце начинало радостно трепетать, но в то же время в душу мою неизменно закрадывалось что-то щемящее и неуловимое – будто бы я упустил что-то важное. Все представлялось слишком легко, и основной смысл всего этого «приключения» ускользал от меня. Кроме того, смутная неудовлетворенность терзала меня, хоть я и запрещал себе думать о госпоже Арии, которая, похоже, совершенно забыла о моем существовании…
Эри, исчерпав все попытки затащить меня в постель, вроде бы угомонилась. Теперь наши отношения наконец стали походить на дружбу. Кажется, я нашел тот баланс, который позволял мне держать ее в определенных рамках, не причиняя при этом обиды. А может быть, она поняла наконец, что это неприлично – так откровенно приставать. Ну, может, у них так и принято, но мне это совсем не по нутру… Так или иначе, но теперь я мог общаться с ней без напряжения. Правда, частенько я замечал в ее глазах страстный призыв, но, по крайней мере, она не распускала руки и не вела со мной фривольных разговоров. Она научилась сдерживать свои порывы – и это было похвально. От этого она стала только еще более милой, ведь скромность, безусловно, украшает девушку.
Судя по всему, ВСЕ ЭТО там, на земле, шло к своему неизбежному концу. Странно было воспринимать происходящее там с этой огромной высоты. Вроде бы я был уже давно за бортом событий, но тем не менее я жадно и чутко улавливал все новости, все настроения, что доходили до моего восприятия. Казалось, сам воздух вокруг меня пропитан приближением чего-то неизбежного, торжественного и неизмеримо важного… И однажды на меня просто обрушилась твердая уверенность – КОНЕЦ БЛИЗОК. И вот в тот день, когда эта уверенность окончательно завладела мной, глубоко проникнув в мое сознание, и произошло событие, которое оставило во мне глубочайший след. Вся моя жизнь, весь мой опыт померкли рядом с этим впечатлением…
В то утро я предложил Эри сходить в «обзорную комнату» – ту самую, откуда можно полюбоваться на нашу планету с высоты орбиты. Это было моим любимым развлечением, и я старался посещать эту комнату как можно чаще. Я находил в этом некое утонченное удовольствие, и еще большую остроту ему придавал тот факт, что среди множества живущих ныне на Земле я, простой деревенский парень, был одним из тех немногих избранных, кому было доступно «держать земной шар на ладони» (так я это называл). Во время созерцания Земли «глазами Бога» я становился философом, во мне просыпался поэт… О это волнительное чувство в груди, когда осознаешь, как дорога тебе эта планета, такая, по сути, маленькая! И такая прекрасная… Единственная, любимая Земля – наш дом, который нужно беречь и не отдавать в лапы злу… Посещение «обзорной комнаты» было для меня чем-то вроде посещения храма. Именно там я ощущал свое единение с Мирозданием, проникался сознанием величия человеческого разума и важностью той роли, которая отведена нашей планете среди прочих миров… При этом мне казалось, что и моя жизнь имеет тоже какой-то высший смысл, неведомое мне предназначение… Я видел себя маленьким, но необходимым винтиком в механизме Мироздания… И это чувство пьянило и окрыляло, вдохновляя на то, чтобы и дальше стремиться к познанию, развивать свой разум и совершенствовать свой дух.