И тут мое красноречие подвело меня. Я больше не мог я произнести ни слова, поэтому замолчал и открыл глаза.
Нет, я не увидел на ее лице насмешки или презрения. Она смотрела на меня ласково и по-доброму – так, как смотрит растроганная мать на дитя, приготовившее ей незатейливый подарок. И тогда я испытал огромное облегчение. Теперь она знает. Знает – и принимает благосклонно. Теперь я могу быть полностью честным с ней…
– Альфонс Кляйн… – сказала она наконец, – я знала, чувствовала, что ты не конченый мерзавец. И я хочу сообщить тебе радостную весть… Война окончена. После того как мы устранили этого мерзавца Гитлера, твоя страна Германия подписала Соглашение о Присоединении и стала частью Империи. Поэтому я решила отпустить тебя домой… С этого момента ты свободный человек. Завтра шаттл отправит тебя вниз, на Землю…
Я испытал странные чувства, когда услышал эти слова. А ведь я много раз воображал себе такую возможность… И тем не менее я испытывал кукую-то странную растерянность, сходную с опустошение. «Это все? – растерянно вопрошал мой разум. – Я отправлюсь домой – и на этом все закончится?»
Почему-то захотелось плакать… И я стоял навытяжку перед госпожой Арией, кусая губы и испытывая совершенно парадоксальные чувства: с одной стороны, я был безмерно рад, что война закончилась и я вернусь домой, но с другой стороны, ведь я стал другим человеком… я больше не смогу жить по-прежнему… мне казалось, что я теряю что-то важное – то, что уже я ужу почти ухватил…
Впрочем, я постарался утешить себя тем, что у меня впереди еще целая ночь, и я еще успею над всем этим поразмыслить.
– Что с тобой, друг мой? – спросила госпожа Ария, участливо заглядывая мне в глаза. – Ты не рад?
– Что вы, госпожа… Я очень рад… Только… – Тут мой голос предательски дрогнул. – Я не вполне представляю себе свою будущую жизнь после всего, что со мной произошло и того, что мне довелось узнать…
– Ну, уж об этом не стоит беспокоиться! – певуче произнесла моя обожаемая госпожа. – Я же сказала, что теперь твоя Германия стала частью нашей Великой Империи, а значит, никуда твое счастливое будущее не уйдет. Тебе надо только собраться и хорошенько подумать, чем ты можешь быть полезен Империи, и тогда она тоже не оставит тебя своими милостями.
Все услышанное взбодрило меня настолько, что я готов был прямо сейчас начать служение Империи. Я успокоился. Мысленным взором я вглядывался в набросанный госпожой ориентир – и понимал, что буду стремиться к нему всеми силами.
– Да, я готов… – бормотал я и кивал в такт ее словам, – я много думал о том, чем буду заниматься и понял, что никогда не смогу быть таким хорошим солдатом Империи, как вы, моя дорогая госпожа. Лучше я стану учителем и буду рассказывать маленьким детям о том, что узнал сам, о том, каково оно, Мироздание, и как велика та Вселенная, в которой мы все имеем честь проживать…
– Ну вот и хорошо! – сказала довольная госпожа Ария, – учитель – это как минимум гражданство второго класса. Хороший учитель – очень уважаемый человек. Быть может, тебе еще доведется учить и моих детенышей… А теперь скажи, друг мой, есть ли у тебя какие-либо еще пожелания?
– Есть, госпожа Ария, – кивнул я. – Точнее, просьба. Позвольте расчесать ваши волосы…
Я был уверен, что она, смеясь, откажется. Но она согласилась! Деловито она уселась на стул перед зеркалом. После чего кивнула мне: мол, приступай.
О, какое же это было наслаждение – расплетать ее косу, перебирать ее теплые, живые, струящиеся волосы… Поначалу мои руки дрожали от благоговейного трепета. Я прикасался к ней, к моей богине, я чувствовал ее тепло, слышал ее дыхание… Момент близости с божеством, мистическое причастие… Я действовал нежно, очень осторожно, чтобы не причинить ей ни малейшей боли. Кажется, ей было приятно. Она сидела, расслабившись и прикрыв глаза; улыбка блаженства блуждала по ее лицу. И я старался. Какое-то высшее вдохновение снизошло на меня – и в итоге за два часа я сделал ей очень красивую прическу, которая напоминала корону.
Когда она наконец открыла глаза и увидела себя в зеркале, то вид у нее был изумленно-радостный. Прическа делала ее еще милее и в то же время величественнее. Еще бы – ведь я вложил в свое творение всю свою любовь… Никогда уже мне не доведется повторить подобное.
– Спасибо, Альфонс Кляйн… Мне нравится… – произнесла она.
Я улыбнулся ей и кивнул. Теперь, после того как я воплотил свое сокровенное желание, я испытывал удовлетворение. Я почувствовал себя намного увереннее, чем раньше. На душе стало гораздо спокойнее.
А потом она стала прощаться, сказав, что едва ли мы еще увидимся. Но, как ни странно, это не вызвало во мне тоски и печали. Теперь ее энергия была со мной навечно. Я не перестану ее любить, но теперь я стану свободен… Пусть она будет счастлива с каким-нибудь заслуженным русским генералом. А я всегда буду с теплом и благодарностью вспоминать ее – ту, которая не убила меня, а сделала другим человеком…
А когда я остался один, мной вдруг завладели мысли о малышке Эри… Где она сейчас? Она всегда приходила пожелать мне спокойной ночи, почему же сегодня она не пришла? Она, наверное, обиделась, приревновала меня к Госпоже… Глупышка… К богине глупо ревновать. Может быть, Эри еще придет?
Тщетно прождав около часа, я не выдержал и сам отправился к ней. Почему-то мне было стыдно… Я боялся, что я так и не увижусь с ней до своего отъезда и не скажу ей всех тех добрых слов, которые она заслужила своей заботой… Ведь она была влюблена в меня, а я ее отверг…
Странное дело – теперь мое поведение по отношению к Эри казалось мне странным. Я корил себя, что порой был резок с ней. Бедная малышка! Она готова была давать мне свою любовь доступным ей способом, а я не принял ее дара… Надо извиниться. Надо непременно попросить у нее прощения! Иначе это будет мучить меня всю оставшуюся жизнь…
Я тихо постучался в каюту своей маленькой подружки. Ответа не было. Я нажал на ручку – и дверь открылась.
– Эри… – шепотом позвал я. – Ты спишь?
– Да, сплю, – ответил из темноты обиженный голосок, – уходи.
– Эри, прости меня… Эри, не обижайся… – так же шепотом бормотал я, продвигаясь в темноте на ее голос.
Вот и ее кровать. Я стал шарить по ней рукой. Вот и она, моя милая девочка… ее личико… Что это? Ее личико заплакано… О Эри…
– О Эри… – прошептал я, пытаясь обнять ее, – прости, прости… Не гони меня, прошу…
– Уходи… Зачем ты здесь? – В ее голосе звучала такая боль, что я ощутил себя полным ничтожеством и конченым злодеем.
Она отталкивала меня руками, она извивалась, стараясь выскользнуть из моих объятий, но мне удалось лечь с ней рядом и крепко обхватить ее. И в этот момент я внезапно понял, как хочу ее… Сила влечения просто потрясла меня, жар объял все мое тело – и я принялся жадно целовать мою милую Эри в мокрый носик, в распухшие губы, в заплаканные глазки… От нее пахло чем-то неуловимо милым, уютным, сладко-ванильным, и мучительно хотелось обладать ею, дарить ей ласку и наслаждение… Всю ночь, всю эту нашу последнюю ночь…
– Уходи… – шептала она, вяло сопротивляясь.
– Нет, Эри… Я не уйду… Ты моя, Эри… То моя милая детка… Сладкая… Хорошая моя… – порывисто бормотал я, изнемогая от ошеломляющей страсти. Казалось, что рухнула некая плотина, мешавшая совершить мне это с ней раньше. Но сейчас я был не в состоянии думать, почему так произошло.
Я зарывался лицом в ее горячие груди, я ласкал ее нежные соски; задрав ее рубашку, я покрывал поцелуями ее животик… Она тоже хотела меня. Это было очевидно, хоть она и сопротивлялась.
Но наконец она перестала отталкивать меня. Она обхватила меня руками и жарко произнесла в самое ухо:
– О Альф, любимый… Да, я твоя, Альф… Я люблю тебя, Альф… Я знаю, что мы расстанемся, но пусть у меня хотя бы останется ребеночек от тебя… Прошу тебя… Пожалуйста… Давай…
Быстрее… Глубже… Еще… Еще… Еще…
– Конечно, милая… – шептал я в исступлении страсти, – ты прекрасна, Эри… Все что хочешь… Эри… О Эри…
Потом в моей голове что-то взорвалось, и я полетел кувырком в тартарары. Эри была моей первой женщиной, и мое блаженство было непередаваемым. Уже позже, когда мы лежали, обнявшись, после ЭТОГО, я вдруг подумал, что теперь как честный человек должен жениться на Эри. И пусть она не очень умна, но и я ведь тоже не Кант, не Ницше и не Шопенгауэр. Мы составим собой великолепную пару. Я буду учительствовать в школе, а Эри будет хозяйничать в моем доме. Ведь она обладает всеми добродетелями, необходимыми для настоящей немецкой женщины…
– Эри, – осторожно спросил я, – а что ты будешь делать, если у тебя, то есть у нас, и в самом деле родится ребенок? Ведь ты же не замужем, и вообще…
– Ну, – начала рассуждать она, – у меня достаточный индекс социальной ответственности и, скорее всего, мне позволят самой воспитывать мою дочку. Ведь я же буду гражданка и ветеран, а не какая-нибудь фабричная работница, неудачно задравшая юбку перед мальчишкой.
– Э, Эри… – пробормотал я, – вот что, Эри… Я бы хотел, чтобы ты стала моей женой…
– Альф! – воскликнула Эри, вскочив и упершись кулаками мне в грудь. – Ты совершенно сошел с ума! На сибхах не женятся! С ними играют и иногда делают им детей, но замуж – нет, это исключено. Нас с тобой куры на заборе засмеют!
– И ничего не засмеют, – сказал я, – а если курам станет смешно, то я сварю из них суп. С лапшой. Зато если у тебя родится ребенок, а я на тебе не женюсь, то стану чувствовать себя подлецом…
– А если у меня никто не родится? – серьезно спросила моя милая девочка. – Ведь не каждый же раз, когда мальчик играет с девочкой, у них получается ребенок…
– Тогда я тоже буду чувствовать себя плохо, – сказал я, – ведь я привык к тебе, к твоей, улыбке, ласке и заботе, и без них мне будет очень пусто и одиноко. Поэтому, прошу тебя, стань моей женой, и мы будем с тобой делать ребенка хоть каждую ночь…
– Хорошо, мой дурачок, – сказала Эри, склонившись к моему лицу, – я попробую, но не обижайся, если что не так. Мы, сибхи, очень легкомысленные и нежные существа, и нас очень легко обидеть.