Штурмовая пехота – это, как я понимаю, бой-бабы… Сначала я не понял, что именно в них, помимо незнакомой зелено-коричневой полевой униформы и оружия, кажется мне странным, а потом догадался. Если обычные бой-бабы, когда у них нет приказа убивать, стоят все время ровно с бесстрастными лицами, то эти выглядят почти как обычные люди и рассматривают нас с легким любопытством – так, словно впервые увидели такое чудо как наемники с Франконии. А их приятели, самцы хумансов, одетые в похожую униформу, кажутся гораздо менее дружелюбными, я бы даже сказал, злобными… Их руки крепко сжимают оружие, а прищуренные глаза и презрительные усмешки говорят о том, что они не замедлят пустить его в ход. Увидев в первый раз, они уже возненавидели нас до глубины души… И я не понимал причины этой ненависти, ведь мы не сделали им ничего плохого.
И хоть прозвучавшее предложение являлось крайне унизительным (от личного холодного оружия нас не освобождали даже небесные госпожи), я понял, что другого способа сохранить наши жизни просто нет.
– Разоружаемся, парни! – сказал я, отстегивая с перевязи свою доставшуюся от деда пару из эспады[24] и даги[25], - поражение есть поражение, даже если мы не сделали в битве ни одного выстрела – так что мы обязаны подчиниться победителю.
И если мои парни просто выходили и бросали свои железки на пол перед победителями, я подошел к герру Жерару Антону и протянул ему эспаду и дагу рукоятями вперед, как это положено делать, когда напротив стоит благородный противник.
– Не мне, а ей! – сказал он отрывисто, указав на здоровенную бой-бабищу, которая была явно старше всех своих товарок. – Оберст Ивана Эри до особого распоряжения будет вашим непосредственным начальством, и именно ей ты должен передать свое оружие.
Только очень странный и сильный клан мог выучить бой-баб как обычных воинов – потому что они дикие, непокорные и не исполняют ничьих команд, кроме как при прямом управлении. А уж сделать такую полковником может прийти в голову только безумцу. Но, заглянув в глаза этой совершенной боевой машины, я подумал, что так смотреть может только умный и многоопытные человек, видавший в бою смерть во всех ее видах (не чета нам, наемникам). А еще я понял, что эта оберст Ивана Эри будет к нам добрее своего заместителя – вот этого обычного самца-хуманса вроде нас, который смотрит на меня сейчас с нескрываемой ненавистью.
Я протянул ей оружие со словами:
– Фрау Ивана Эри, я, барон Адалхард фон Вигман – ваш пленник, и вы можете располагать мною по своему усмотрению…
Она взяла у меня эспаду (в этих огромных лапах та казалась игрушкой), выдвинула клинок из ножен, бегло глянув на переливающийся муаровый узор отличной стали, и вдвинула обратно. Потом ее губы тронула легкая усмешка и, кроме эспады, она забрала еще и дагу, которая выглядела в ее ладони точно швейная иголка.
С сильным акцентом, но вполне понятно, фрау Ивана сказала на дейче:
– Это замечательно, герр Адалхард, что вы оказались настолько благоразумны, что сразу выполнили все наши требования. Если вы при этом сделаете правильный выбор, то жизнь ваша существенно улучшится, а если неправильный, то, соответственно, наоборот. Не забуду я и вашего личного предложения, только сразу должна предупредить, что мы, Девы Войны, настолько пылки и темпераментны, что не каждый любовник уходит живым из наших рук.
И она глянула на меня так… оценивающе, что ли… И это было так неожиданно и странно, что я замер в замешательстве. И только тут меня словно осенило – я понял, что именно сказал своим языком. Но обратной дороги не было – у меня слишком много гордости для того, чтобы объяснять женщине, даже такой громоздкой и могучей, что она неправильно поняла мое предложение. Ведь я имел в виду нечто совсем другое…
05 октября 1941 года, 19:45. Москва, Кунцево, Ближняя дача Сталина, комната тактического планшета.
Присутствуют:
Верховный Главнокомандующий, нарком обороны и Генеральный секретарь ЦК ВКП(б) – Иосиф Виссарионович Сталин;
Тактик-лейтенант Илина Ке.
В последнее время ближний круг вокруг вождя изрядно поредел. Отошли в сторону Молотов и Маленков, оказавшиеся чистыми исполнителями. Уехал в турне по горам и степям переквалифицированный в торпеду Мехлис. Задвинуты в дальний угол мелкие фрондеры Анастас Микоян и Лазарь Каганович. Все он, Сталин, теперь про них знает, и сам решит, сколько они еще проживут и как закончат свои дни. И вообще, только после тотального прочесывания советской элиты оборудованием для профориентации Верховный понял, на каком зыбком кадровом фундаменте он строил грандиозное здание будущего советского величия, насколько неэффективно работали НКВД и органы партийного контроля во время чисток, и как много грязи сумело выбраться почти на самый верх.
И в то же время вождь получил представление о том, каким образом, без чисток и репрессий, русской галактической империи на протяжении почти двухсот лет удавалось поддерживать управленческую пирамиду в идеальном состоянии. Новая Советская галактическая Империя, образ которой в сознании Сталина прочно связался с образом развитого СССР, должна перенять у своей предшественницы все самое лучшее. Для этого в первую очередь требовалось собрать команду единомышленников и трудоголиков, людей умных и способных мыслить на перспективу. А с этим было пока туго.
Новые люди в окружении вождя появлялись крайне медленно, и объяснения этому были немудреными. Те товарищи, которые этого достойны – настоящие соратники в битве за будущее Советского Союза – ворочают горы, каждый по своему направлению, и у них просто нет времени встречаться для разговоров ни о чем. Ежедневно на ближней даче бывает Берия (как и в другом варианте истории назначенный лучшим менеджером всех времен и народов), докладывая, как продвигается освоение имперских технологий. И каждый день появляется генерал Василевский, чтобы доложить о том, что уже сделано, а также, взглянув на планшет, уточнить план наступательной операции в Бессарабии.
Но черт с ней, этой Румынией – ведь он, Сталин, уже твердо уверен, что поглощение и советизация Европы – вопрос решенный. Главный вопрос в другом… Верховный ощущал себя эдаким Петром Первым, которому надо строить флот, а у него и топора нет. Каменный век на дворе. То, что сейчас начали делать на базе германской и советской промышленности – лишь начальные шаги, и до получения первых результатов еще далеко. В этих условиях лаконичное сообщение каперанга Малинина: «Операция инверсии и присоединения завершена, потери с обеих сторон нулевые», поступившее сутки назад, вызывало у советского вождя подъем оптимизма. Не находила у него отторжения и идея дальнейших каперских набегов на территории эйджел. Тем более что с двумя кораблями осуществить ее будет проще, чем с одним. Это был один из путей чтобы решить проблему технологического отставания от цивилизации эйджел. К этому моменту Сталин уже привык к мысли, что первые несколько десятилетий новые корабли у советской империи могут быть только трофейными, а некоторые виды необходимого технологического оборудования придется добывать в бою.
Кроме всего прочего, ему уже доложили, что если попытаться развить на поверхности Земли всю индустрию, необходимую для космического кораблестроения, материнская планета станет непригодна для жизни. Развивать нужно необходимый минимум, чтобы перенести «грязное» производство на Луну, Меркурий и в космос, на орбитальные предприятия; а потом разобрать заводы первоначального цикла, после чего долго и тщательно устранять на поверхности планеты образовавшееся индустриальное загрязнение. И в то же время каперство несло в себе опасность привлечь к себе внимание цивилизации кланов прежде положенного срока.
Сегодня с «Полярного Лиса» пришел полный рапорт с перечислением трофеев, а также о профессиональной ориентации членов присоединенных кланов. Пилоты и тактики темного клана Синих Огней Верховного особо не впечатлили: на «Полярном Лисе» темных эйджел с такой специализацией тоже было достаточно. Токан – это отдельная история, но она – вещь в себе. Вождя даже несколько шокировала история корабля – совершенной машины для космических полетов и в то же время живого и мыслящего существа. Цивилизация эйджел была воистину бесчеловечной, но при этом вождь знал, что на Земле, в странах, называющих себя демократическими, найдется предостаточно капиталистов, которые ради увеличения прибыли не моргнув глазом проделают то же самое со своими соплеменниками или с кем угодно.
Однако сдавшийся на милость победителей светлый клан с преимущественно социоинженерной специализацией сулил новорожденной Империи качественно новый уровень возможностей в этой сфере. Социоинженеров критически не хватает. Одна Малинче Евксина не в состоянии окормить не то что планету Земля, но и территорию СССР. И в то же время у вождя по поводу дикого светлого клана возникали вопросы. Ведь его члены не являются цивилизованными имперскими эйджел, привыкшими к жизни среди людей и спокойно воспринимающими всеобщее равенство в правах и обязанностях. Не случится ли так, что молодая советская империя вместе с непроверенными специалистами в такой ответственной области получит троянского коня, который будет разлагать ее изнутри? Это было тем более важно, учитывая, что Сталин поставил себе задачу скрестить марксизм и имперскую социоинженерию с целью получить всеобъемлющую социальную теорию, по которой дважды два всегда было бы равно четырем – вне зависимости от того, кто и что умножает.
Про марксизм уже говорилось, что приложение его к делу дает у разных деятелей разный результат, ибо на данный момент это не теория, а набор догм, которые для успеха начинания зачастую приходится игнорировать. Что касается имперской социоинженерии, то это, как понял вождь, тоже была не наука, а скорее искусство, и заниматься ей с успехом могли светлые эйджел и полукровки, имеющие в этом направлении профессиональные таланты. Зачастую та же Малинче Евксина не могла объяснить, почему она дала ту или иную рекомен