– Я могу дать вам три дня, – согласился Вуйкозар Пекоц, – и за это время вы должны окончательно определиться. А чтобы вам было проще это сделать, я дам вам вот это… – Он расстегнул нагрудный карман и достал оттуда тонкую и плоскую продолговатую коробочку, сияющую серебристым матовым блеском. – Это имперский коммуникационный планшет. Пока у него есть выход только на меня, а также справочные материалы общего пользования, но если мы договоримся, то возможности этого прибора существенно расширятся. Вот, смотрите и запоминайте… – Он подошел к царю поближе и, открыв что-то вроде обложки, начал тыкать пальцами в засветившийся экран. – Так включаете питание, эта команда вызовет меня на разговор, а вот эта даст вам допуск к энциклопедии – из нее вы сможете узнать об Империи все, что вас интересует и касается политической, экономической и несекретной части ее военной системы…
Царь Борис осторожно взял в руки коробочку, попутно удивившись ее легкости (примерно как у пачки папирос), и сунул инопланетный прибор в карман френча, сразу почувствовав себя причастным к великим тайнам. Чуть позже он непременно рассмотрит это чудо получше, а пока необходимо проявить вежливость и гостеприимство.
Уже гораздо бодрее царь взглянул на своего собеседника и сказал со всей возможной любезностью:
– А теперь, господин Пекоц, если мы закончили наш разговор, позвольте мне как гостеприимному хозяину проводить вас до экипажа. Хоть пришли вы в мой дом незваными, уходить должны в сопровождении хозяина.
– А почему бы и нет, – пожал плечами посланец господина Сталина; глаза его задорно сверкнули. – Идемте.
За дверью царского кабинета, как и следовало предполагать, ночного визитера поджидали четверо его телохранителей. А на выходе из дворца обнаружилось, что часовые на посту у парадного входа спят, тихо выводя носом замысловатые рулады.
Царь замер было, охваченный негодованием, но Вуйкозар Пекоц, склонившись к нему, тихо произнес:
– Спокойно, Борис Фердинандович… Все в порядке, и наказывать этих людей бессмысленно. У нас имеются способы заставить уснуть кого угодно. Проснувшись, эти люди не будут помнить, при каких обстоятельствах это случилось.
Царь кивнул. Они вышли на лужайку перед дворцом. Стояла непроглядная тьма, злой ветер, словно обрадовавшись новым жертвам, налетел на группу людей с неистовой силой. Царь поежился, поднимая повыше воротник; остальные же, казалось, вообще не замечали никакого ветра: все они, включая и своего командира, были, как на подбор, рослыми, крепкими мужчинами, которым нипочем не то что ветер, но и прочие природные катаклизмы. В глазах царя Бориса все они были грозными повелителями жизни и смерти, с легкостью сокрушающими своих врагов в стремлении к заветной цели. Что ж: цель эта представлялась вполне достойной, если только тут нет никакого подвоха… Но об этом еще предстояло подумать – три дня на это имеются.
Царь, поглощенный своими раздумьями, встрепенулся, услышав голос своего гостя:
– А теперь до свиданья, Борис Фердинандович… надеюсь, что мы с вами еще встретимся…
И тут прямо на глазах у изумленного болгарского царя ком мрака в саду превратился в толстенький аппарат, похожий на симпатичного летающего бегемотика со сложенными на манер птицы крыльями. Господин Пекоц шагнул прямо в его слабо светящееся нутро; следом, словно тени, скользнули его люди. Овальный люк бесшумно закрылся – и, не издавая ни звука, кроме едва уловимого гула, чудной аппарат, на ходу расправляя крылья, вертикально вознесся ввысь, унося в черное пасмурное небо ночного визитера, а также его спутников.
14 октября 1941 года, ранний вечер, Болгария, Варна, загородный царский дворец Евксиноград.
Кирилл, князь Преславский, получив телеграмму старшего брата: «Срочно приезжай тчк Семейное дело тчк», в сопровождении водителя, одного адъютанта и всего двух телохранителей немедленно вскочил в личное авто и примчался в Евксиноград. И так велико было смятение умов в верхних слоях фашиствующего болгарского государства, что этого демарша никто и не заметил, тем более что Кирилл в этих кругах числился как светский человек, бабник, мот, жуир и бонвиван, но отнюдь не политик. Не меняло общей картины даже то, что в болгарском царстве именно этот человек курировал разведку и контрразведку, что тоже является своего рода разновидностью азартной игры с большими ставками, дающей возможность пощекотать себе нервы. Не воспринимали его всерьез ни фашиствующие правительственные функционеры Богдан Филов и Никола Михов, ни их оппоненты из легальной промонархической оппозиции Кимон Гергиев и Дамян Велчев, и уж тем более до младшего царского брата не было никакого дела ушедшим в подполье коммунистам.
Восемь часов езды на мощном Паккарде по осенним дорогам (причем князь сам дважды подменял шофера, ибо водить машину он умел и любил) – и вот усталые путешественники засветло, без потерь и происшествий, въезжают в ворота дворца Евксиноград. А дальше – кому куда. Машину – в гараж. Шофера и телохранителей – в помещение для обслуги. Адъютанта – в гостевые комнаты статусом повыше (этот хоть и в офицерских чинах, но когда члены царской семьи решают семейные вопросы, никакие адъютанты под ногами путаться не должны). Князь Кирилл поднимается по парадной лестнице, где на полпути, на лестничной площадке, его уже ждут царь Борис и царица Джованна.
– Здравствуй, братец, – говорит Борис, – очень рад тебя видеть! Надеюсь, ты доехал без приключений?
– Да, Кирилл, мы оба рады тебя видеть, – с улыбкой кивает царица Джованна.
Кирилл сдержанно отвечает:
– Здравствуй, Борис, добрался я благополучно и тоже рад этой встрече. Сейчас, когда наступают последние дни, самое время повидаться с родными, ведь неизвестно, доведется нам еще встретиться… А теперь скажи, зачем ты меня звал? Неужели именно сейчас тебе пришла в голову мысль женить своего непутевого младшего братца?
– Да нет, – сдержанно ответил Борис, – у меня и мысли не было тебя женить. Это как-нибудь в другой раз.
– А будет ли у нас этот «другой раз»? – с горечью в голосе спросил Кирилл. – Я же тебе говорил, что в Софии царят такие настроения, будто уже наступили последние дни. Разврат, воровство, загулы. На что уж я привычный ко всему человек, но и меня коробит от этого пира во время чумы. Каждый из власть имущих пытается прожить это время так, словно его существование уже завтра закончится на виселице или под топором палача. И в тоже время снизу из-под спуда лезет что-то темное, могучее и страшное. И это – голодный Зверь из Бездны, рычащий и алчущий крови. Меня ужасно раздражают эти то и дело попадающиеся на городских улицах рожи простолюдинов, лыбящиеся так, будто завтра на них просыплется манна небесная…
– Знаешь что, брат… – тихо сказал Борис, – именно об этом я и хотел с тобой поговорить. Но вести такие речи на лестнице как минимум неудобно, а как максимум неразумно. Давай пройдем в гостиную, где уже накрывают ужин на три персоны, и там не спеша поговорим обо всем, что нам есть сказать друг другу.
– Так-так, брат… – Кирилл с опаской огляделся по сторонам, – ты меня интригуешь. Ну что же – гостиная так гостиная, пойдем и поговорим, тем более что я и вправду здорово проголодался.
Полчаса спустя, там же, загородный царский дворец Евксиноград, гостиная.
– Ну что, брат, – произнес Кирилл, немного утолив голод, – не молчи, рассказывай о том, о чем ты не хотел говорить на лестнице…
Борис промокнул губы салфеткой, откашлялся и, выпрямившись на стуле, тихим, полным значения голосом сказал, не отводя глаз от своего брата:
– Вчера ночью на меня вышел представитель той самой силы, которая пугает тебя до икоты, и предложил перейти на их сторону…
Ответом этому заявлению было оторопелое молчание. Кирилл в недоумении моргал, глядя на старшего брата и, очевидно, пытаясь понять, не сошел ли тот с ума.
– Ты… ты это серьезно? – наконец спросил он. – Каким образом этот представитель космических чудовищ предложил тебе перейти на их сторону, и в каком качестве?
– Обыкновенно предложил, – пожал плечами Борис, – пришел прошлой ночью в мой кабинет и заявил, что хочет поговорить…
– А как же охрана? – поинтересовался Кирилл, подаваясь вперед. – Неужели люди, что тебя охраняют, могли пропустить во дворец неизвестно кого? В конце концов, а вдруг это мошенник?
– Охрана спала сном младенца, – ответил Борис, – потому что на вооружении имперских егерей имеется оружие, способное на приличном расстоянии парализовать или усыпить кого угодно, особенно если человека и так уже клонит в сон на ночном дежурстве. Сам знаешь, цикориевый эрзац-кофе совершенно не бодрит. А что касается мошенника, то я сам поначалу подумал, что этот Вуйкозар Пекоц – совсем не тот, за кого себя выдает. Но потом все сошлось. С одной стороны, он прост и даже груб, как большинство большевистских командиров, но стоит ему повернуться другим боком, как видишь, что это блестяще образованный и культурный штабной офицер, будущий генерал или даже маршал.
– Вуйкозар Пекоц… – повторил за братом Кирилл. – Какое-то у него странное имя, как будто стилизованное под славянское, но не совсем…
– Он назвал себя венедом, – пояснил Борис, – а также чистокровным человеком, капитаном имперских егерей и подполковником советского ОСНАЗА. При этом мне он показался весьма опасным противником – вроде кадрового офицера, служащего в полковой разведке и привычного ходить на ту сторону фронта с задачей отрезать пару-тройку вражеских голов.
– И как это сочетается с образом блестящего штабника? – спросил Кирилл. – По моему мнению, вообще никак. Впрочем, это не суть важно. Ты лучше скажи, как ты узнал, что этот человек не блефует?
– Он смотрел на меня, – передернул плечами Борис, – и видел насквозь, рассказывая о чувствах, которые я испытываю от его появления. Одним словом, жуткое ощущение… тебя будто просвечивают рентгеном. Я пытался храбриться, но куда там, он все равно видел, что это напускное. А после он сказал, что не собирается покупать мою душу – мол, мне лучше оставить ее себе… Вот тогда я сдался, поняв, что игра против Империи вообще не стоит свеч. Германию они сломали за три месяца, а Болгарию раздавят одним щелчком, не говоря уже о такой мелкой фигуре как болгарский царь. И тут выяснилось, что я нужен Империи в почти прежнем своем качестве монарха на троне: компромиссная фигура, имеющая авторитет в консервативных кругах общества, а потому способная резко снизить их сопротивление грядущим преобразованиям. Будущую болгарскую власть, с одной стороны, будут составлять я и мои сторонники из Звена, а с другой – коммунисты господина Димитрова; империя же будет стоять над нами и следить, чтобы мы не поубивали друг друга.