жавы, за исключением Великобритании, но и та не будет ничем помогать бывшему врагу, поскольку у нее самой забот выше головы.
И вот как раз в тот момент, когда Миклош Хорти предавался этим мрачным размышлениям, в Будапеште повсюду вокруг Будайской крепости вдруг отчаянно завыли сирены воздушной тревоги. Этот безнадежный крик обреченного города заставил венгерского регента вскочить с кресла и кинуться к окну. Впрочем, распахнув створки и высунув наружи голову, он не увидел никаких армад вражеских бомбардировщиков, надвигающихся на венгерскую столицу – только полтора десятка тонких инверсионных следов, проделавших путь через зенит и сейчас закладывающих вираж со снижением. Вот уже видно, что пять машин в середине строя – пузатые, бочкообразные, блестящие белой эмалью… остальные же – острые, стройные, с широко растопыренными крыльями – да, едва ли их целью является бомбежка Будапешта по кварталам.
Венгерский регент вмиг догадался, что это пришли по его душу. К Гитлеру тоже был нанесен такой внезапный визит, после чего Германия переспелым плодом упала к ногам пришельцев. Поняв это, Миклош Хорти заметался, надеясь отыскать пути к спасению, но было поздно. Прямо за окном промелькнула белая тень, где-то по соседству раздался звон бьющегося стекла и отчаянные крики. Потом позвучало несколько выстрелов, перемежающихся странными звуками вроде «жип-жип-жип». Пара минут такой возни – и все прекратилось: нападающие подавили сопротивление малочисленного и неподготовленного гарнизона королевского дворца, по большей части несшего церемониальную службу. Где-то вдалеке грохнуло несколько приглушенных взрывов – и наступила тишина. Захват дворца был проделан с такой стремительностью и лихостью, что адмирал Хорти сразу понял: солдаты большевиков так не умеют. По сведениям, понемногу просачивающимся в Будапешт из Германии, это был почерк имперской штурмовой пехоты…
Эта мысль немного приободрила венгерского регента: раз уж его не убили сразу и не превратили дворец в груду развалин (на что, несомненно, имеются соответствующие возможности), поэтому не исключено, что впереди его ждут некие благоприятные варианты.
Догадки оказались верными. Дверь в кабинет распахнулась – и прямо в лоб Миклошу Хорти уставился зрачок ствола неизвестного оружия. О, несомненно, дворец действительно захватила имперская штурмовая пехота: у пришельца, готового ворваться в кабинет, была коренастая и настолько широкоплечая фигура, что у обычных людей так не бывает. Впрочем, большинство деталей телосложения скрывало обмундирование, больше всего похожее на покрытый белой эмалью царский доспех с глухим (то есть без дырок для глаз) шлемом, из-за чего пришелец выглядел как какая-то человекообразная машина. Несколько отрывистых слов, сказанных из-под забрала женским голосом, заставили адмирала внутренне похолодеть и задрать руки вверх. Собственно, он ничего не понял в этой тираде, но узнал сам язык…
Продолжая держать Хорти на прицеле, штурмпехотинка сделала приставной шаг в сторону, и на пороге появился тот самый большевистский генерал Рокоссовски – Минский Мясник собственной персоной. В обычном мундире старшего офицера Красной Армии, при демисезонном плаще, орденах и фуражке, молодой красавец (несомненно, любимец женщин и кумир солдат), он резко контрастировал с поношенным, будто побитым молью, венгерским регентом, лицо которого к тому же перекосила дикая гримаса бессильной злобы.
– Добрый день, пан Миклош, – с легким оттенком брезгливости на породистом лице по-немецки[36] почти без акцента сказал Рокоссовский, – у меня к вам важный разговор и поручение от моего командования. – Он смерил венгерского диктатора пронзительным взглядом с ног до головы и добавил: – Руки можете опустить – этот жест показной покорности ни к чему. Если потребуется, Дала превратит вас в рубленный фарш быстрее, чем вы сумеете схватиться за оружие.
Для Хорти генерал Рокоссовский выглядел как человек из другого мира – настолько тот контрастировал с рисуемым венгерской пропагандой образом типичного большевика.
– Я вас слушаю, господин Рокоссовски, – справившись с застрявшим в горле комом, сказал венгерский диктатор. – Только мне неясно, о чем может пойти речь…
– Предложение моего командования простое, – жутковато усмехнулся Минский Мясник, – вы добровольно и без принуждения подписываете Акт Почетной Капитуляции вашей страны и соглашение о ее присоединении к Империи. Затем вы назначаете премьер-министром Венгрии бывшего военного атташе в Праге генерала Гезу Лакатоша и добровольно подаете в отставку с поста регента, потому что с момента подписания Соглашения о Присоединении у вашей страны уже будет верховный сюзерен. При этом вам и членам вашей семьи гарантируется полная безопасность и возможность выезда в любую страну по вашему выбору.
– А если я откажусь? – вскинул голову Хорти, стараясь казаться гордым непокорным мучеником.
– Тогда вы мой пленник в любом случае, – хмыкнул Рокоссовский. – И поедете вы с семьей не в приятные для жизни места, а в Сибирь, где зимой от холода замерзают на лету птицы, а летом тучи кровососущей мошки затмевают солнце. А вашу Венгрию ждет не мягкая интеграция в Империю на протяжении пары десятков лет, а жесткая и стремительная советизация – с колхозами, национализацией промышленности и прочими прелестями нашего советского пути к коммунизму. Ну и, несомненно, за то время, пока мы будем решать венгерскую проблему грубой силой, погибнет не один десяток тысяч венгерских солдат и сколько-то мирных жителей.
– Да будьте вы прокляты! – эмоционально воскликнул венгерский регент, но тут же поправился: – я согласен на почетную капитуляцию, господин Рокоссовски. Где и что мне следует подписать?
– Ну вот и замечательно, – сказал Наместник Верховного Главнокомандующего по европейским делам, пропуская в кабинет адъютанта с необходимыми бумагами, – сейчас мы все организуем… И генерал Лакатош тоже у нас с собой, можете об этом не беспокоиться… Вы куда потом предпочтете выехать? В Испанию, Португалию или сразу в Аргентину?
Часть 16
3 ноября 1941 года, утро мск. Околоземная орбита, высота 400 км, разведывательно-ударный крейсер «Полярный Лис».
Возвращение к Земле прошло буднично и без особой помпы. Умом команда понимала, что теперь эта планета – их дом на всю оставшуюся жизнь, но сердцем пока не прочувствовала. А для темных эйджел корабль и есть родной дом, так что пилотессы истребителей и бомбардировщиков, временно забазированных на наземные аэродромы, чрезвычайно обрадовались возможности вернуться в родные каюты. Так же, почти безразлично, к этому событию отнеслись и члены клана Синих Огней. С их точки зрения, планеты – это не больше чем комки грязи в великолепной черноте космоса, а возле этой пока не было даже приличной орбитальной станции.
Совсем другими глазами на расстилающуюся внизу планету смотрели светлые эйджел из клана Морского Бриза. Одно дело – услышать, что на ней одновременно проживает два миллиарда хумансов, и совсем другое – увидеть это чудо собственными глазами. И самое главное, эти хумансы, в отличие от кланов эйджел, возвышенных Древними, сами поднялись из мрака дикости до своей третьей ступени цивилизованности. Для эйджел, все это время блуждавших по кругу на своей пятой ступени, такое достижение кажется невероятным. А цивилизованные имперские хумансы – это еще большее чудо. Насколько смогла оценить госпожа Тенал, всего за каких-то две сотни циклов (по меркам эйджел, почти мгновенно) те сумели значительно оторваться от базового пятого уровня, получив над кланами эйджел критическое преимущество.
И в первую очередь этим преимуществом является созидательная социоинженерия, позволяющая поддерживать в работоспособном состоянии сложнейшую общественную машину. Остальные самостоятельные достижения Империи в технике и военном деле вторичны и являются производными от ее социальной части. Матрона клана Морского Бриза на протяжении своей длинной жизни наблюдала за разными сообществами хумансов, но такое – смешанное, где особи определенного подвида, и в самом деле значительно отличающиеся от основной массы, создают системообразующий и задающий тон костяк – она видела впервые. И дело было именно в этом костяке, особом подвиде хумансов, который называет себя русскими и является уникальной аномалией на фоне основной массы этой разновидности двуногих.
Также госпожа Тенал прекрасно понимала, что эти самые особенности русского этноса будут вызывать у социоинжинеров диких эйджел жгучее желание уничтожить этот подвид за то, что тот вносит острый диссонанс в стройную картину Вселенной. Более того, русских в среднем и общем должны ненавидеть все остальные разновидности хумансов как раз именно за то, что те дальше других зашли по пути социального прогресса. И именно в ответ на эту ненависть и нелюбовь русские были вынуждены превратить свое общество в идеальную боевую машину, нацеленную на тотальный успех, и всякое отклонение от этого образа жизни приводит их к различным неудачам и трагедиям.
Все эти выводы матрона клана Морского Бриза сделала за время полета к планете-прародительнице, когда она, переложив текущие дела клана на старшую дочь Алитэ Тен, непрерывно находилась на «Полярном Лисе», со всем тщанием изучая замысловатую социальную конструкцию Империи вообще и системообразующий русский этнос в частности. Не брезговала она и общением с присутствующими на борту корабля представителями крупнейших государств планеты-прародительницы, и наибольшей интерес у нее вызвал хуманс по имени Минору Гэнда. Он представлял в Империи территорию, называемую «страна Ниппон» – ее народ был дальним родственником лейанцев и по своим особенностям наилучшим образом подходил для заселения планеты-океана, усеянного небольшими грядами гористых островов. Конечно, ни о какой принудительной ловле пеонов теперь не могло быть и речи, но ей уже обещали, что при условии верной службы ее клану не только вернут лицензию на основании планетарной колонии, но и помогут с набором колонистов и с поставкой соответствующих материалов. Империя щедра к тем, кто служит ей верой и правдой, особенно если речь идет об организации тайного форпоста в глубоком тылу Кланов.