– Встань с колен, госпожа Тенал, – произнес Сталин, – и скажи нам прямо и честно: что, по твоему мнению, мы должны сделать с тобой и с членами твоего клана?
– Если хочешь нам добра, о Могущественнейший Предводитель Великого Советского Клана, – ответила Тенал, – тогда просто убей нас всех и избавь таким образом от позора и страданий.
– Убить просто, – ответил Верховный Главнокомандующий, – но из убийства, если оно совершено не в огне боя и не в ходе самозащиты, не произрастет ничего, кроме другого убийства.
– Тогда, о Могущественнейший, – ответила Тенал, поднимаясь с колен, – ты должен принять нас в свой Великий Советский клан и взять с нас все надлежащие случаю клятвы.
– Ваша вина велика, – мрачным тоном произнес Сталин, – но так как наступление тяжких последствий вследствие исполнения ваших намерений удалось предотвратить, то советское руководство согласно принять от вас Клятву Присоединения. Клянись, госпожа Тенал, что ты и члены твоего клана никогда не причинят вред Советскому Союзу и его гражданам, а также что ты не будешь допускать, чтобы такой вред оказался причинен в результате вашего бездействия.
– Клянусь! – решительно ответила Тенал.
– Клянись, – произнес Верховный, – что с этого момента ты и члены твоего клана будете относиться ко всем ровно и одинаково, без различия расы, нации, пола и возраста, только в соответствии с их личным статусом и заслугами перед Советским Союзом.
– Клянусь! – так же уверенно произнесла Тенал, лишив членов клана Морского Бриза чувства расового превосходства эйджел над всеми остальными народами.
– Клянись, – снова произнес предводитель хумансов, – что ты и члены твоего клана будете честными, храбрыми, дисциплинированными, бдительными гражданами Советского Союза, будете строго хранить все наши тайны и беспрекословно выполнять все наши законы и установления, а также приказы ваших командиров и начальников.
– Клянусь! – ни минуты не колеблясь, произнесла госпожа Тенал.
Дело было сделано – и клан светлых эйджел «Морской Бриз» окончательно влился в состав Советского Союза (слово «Империя» на широкой публике пока было решено не произносить).
– Отныне, товарищ Тенал, – торжественно произнес товарищ Сталин, – вы и ваши люди плоть от плоти и кровь от крови нашего великого советского народа, и защищать вас мы будем точно так же, как и прочих своих граждан. Никто не имеет права вас унижать, оскорблять и отбирать вашу личную собственность. Но у вас есть не только права, но и обязанности… впрочем, об этом позже. А сейчас я вас поздравляю с новым статусом и прошу занять свое место в зале.
Пожав госпоже-товарищу Тенал руку, товарищ Сталин отпустил ее в зал, где в первом ряде было оставлено два свободных места, а из-за кулис к советским вождям уже шла темная госпожа Амхайр. Вот это было настоящее потрясение: зал притих, затаив дыхание. За время, прошедшее с принесения первой (и самой настоящей) клятвы на борту «Полярного Лиса», над темной матроной поработали стилисты: теперь она была одета не в черный халат с красными вставками, а в обтягивающий темно-синий пилотский комбинезон без знаков различия. И каждый, даже самый невнимательный, наблюдатель мог отметить, насколько цивилизованные эйджел с «Полярного Лиса» по восприятию отличаются от своих диких сестер. Мороз по коже, да и только.
Далее госпожа Амхайр повторила все то, что уже проделала госпожа Тенал, только получалось у нее это несколько убедительней. Темные вообще убедительнее и основательнее светлых. Собственно, это мероприятие и затевалось по большой части ради этого момента: когда делегаты, дипломаты и журналисты воспринимали происходящее, психосканирующий комплект снимал все их реакции и отправлял на профориентационный комплект на даче в Кунцево. А это значит, что впереди – еще одна расчистка Авгиевых конюшен от тех людей, которые оказались несовместимы с рождающейся прямо в этот момент Галактической Советской Империей.
08 ноября 1941 года. Утро. Лондон. Бункер премьер-министра Англии.
Премьер-министр Уинстон Черчилль.
За месяц, прошедший с тех пор, как команду действующего премьера покинули Климент Эттли и Энтони Иден, положение Великобритании продолжало медленно, но неуклонно ухудшаться. Отношения с Советским Союзом упали на отметку «ни мира, ни войны». Заокеанские кузены, на словах декларировавшие сочувствие к бывшей Метрополии, в реальной политике отстранялись от нее все дальше. И это было понятно: когда Империя закончит разбираться с Великобританией, бывшая колония без особых хлопот сможет забрать все, что лежит на ее стороне стола, и, в первую очередь, Канаду, на которую янки облизываются уже сто лет кряду. Подыскивая замену дезертировавшему Энтони Идену, Черчилль обратился к хорошо забытому старому – то есть вызвал из США известного гитлеролюба виконта Галифакса и назначил на должность министра иностранных дел. Прошлые симпатии этого человека к германским нацистам уже потеряли актуальность, однако премьер-министр получал гарантию от сговора за его спиной с русскими большевиками и Империей.
На фронте дела тоже шли ни шатко, ни валко. И хоть германские бомбардировщики перестали навещать по ночам английские города, за Каналом по-прежнему находилась враждебная Британии держава. За прошедший месяц русские совершенно поглотили Восточную Европу, и сейчас их войска через территорию Германии в эшелонах прибывали во Францию, Бельгию, Голландию и Данию. При этом у британской разведки имелись сведения, что часть немецких воинских контингентов, высвободившихся после прекращения боевых действий в Европе и замены оккупационных сил на части Красной Армии, вместо демобилизации отправляются в качестве подкреплений африканскому корпусу Роммеля. Туда же перебрасываются все высвобождающиеся итальянские войска. Война в песках Сахары продолжается – и не факт, что британской армии удастся отстоять Суэцкий канал.
Но кроме дипломатически стычек и войны за Египет Черчиллю приходилось вступать в схватки на внутреннем фронте. В Британии за его спиной гидра проимперской оппозиции поднимала вверх свои шипящие головы – эти люди считали, что вступление в Империю на тех же условиях, что и Североамериканские Штаты, будет наилучшим выбором для Британии. Мол, в противном случае ее все равно заставят это сделать, но уже как побежденного врага, с которым не церемонятся. Нацисты, захватив Острова, грозились растерзать всех евреев; русские большевики в аналогичном случае собирались уничтожить всю буржуазию. В отличие от тех и от других, Империя не высказывала вражды ни к одной социальной или национальной группе и давала большой временной период на адаптацию. Единственное требование, выдвигаемое ею к присоединившимся странам – это неколебимая лояльность к ее внутренней и внешней политике, а также допуск до местных выборов коммунистических и социал-демократических партий…
Британский премьер даже имел на эту тему беседу с королем, и тот призвал Черчилля к осторожности. Мол, опасные игры с силой неодолимой мощи могут закончиться печально. И если Британия, ставшая частью Империи, это плохо, то Британия, полностью прекратившая свое существование – это так отвратительно, что такого исхода требуется избежать любой ценой. Черчилль понял, что король Георг попросту боится остаться не у дел – и это после того, как в Румынии и Болгарии местные монархические режимы были включены в программу имперской интеграции. Единственная неожиданная коллизия произошла в Румынии: там, после визита в Москву, постоянной монархиней утвердили королеву-мать Елену Греческую и Датскую, а ее сын Михай оказался отвергнут как несоответствующий высокой должности короля. Мол, сначала юноше нужно долго учиться, перенести определенные закаливающие душу и тело события в жизни, и только потом его еще раз можно будет проверить на право претендовать на трон своих предков.
В таких условиях нарастающего внутреннего и внешнего давления даже сам Черчилль начинал сомневаться в правильности сделанного им выбора. А тут еще на околоземную орбиту вернулся корабль пришельцев… да к тому же и не один. Даже на беглый взгляд неопытного человека «новичок» принадлежал совершенно к другой школе: это как если бы Япония или Китай самостоятельно сумели развить у себя стальное паровое судостроение, а потом изделия их мастеров, эволюционировавшее от джонок, можно было бы сравнивать с европейскими броненосцами и крейсерами. Кто он, этот второй пришелец: захваченный в плен враг Империи, ее союзник, или просто случайно приблудившийся торговец, прибывший к Земле с намерением обменять у местных дикарей дешевый ситец и стеклянные бусы на жемчуг, алмазы и живой товар?
Ответ на этот вопрос появился сам собой, вместе с прибывшим из Москвы британским послом Ричардом Стаффордом Криппсом. Нет, это не было выдворение британского дипломата из советской столицы в преддверии вплотную надвинувшейся войны. Напротив, его использовали как последний шанс для попытки переломить ослиное упрямство Уинстона Черчилля. Ведь послом в СССР Стаффорд Криппс стал тоже не просто так. Следует начать с того, что это был политик настолько левых убеждений, что от них до социализма оставался один шаг: член лейбористской партии с 1930 года, создатель и глава Социалистической лиги, член Исполкома лейбористской партии в 1934-35 годах, соучредитель левого журнала «Трибуна», организатор единого фронта лейбористов, независимой рабочей партии (НРП) и коммунистов для организации электоральной победы над консерваторами в 1936 году. В 1939-м, с началом войны в Европе, исключен из лейбористской партии за слишком левые убеждения и требование создать антифашистский народный фронт лейбористов, НРП, коммунистов, либералов и черчиллевских консерваторов, выступавших против политики умиротворения гитлеровской Германии. Единственное, в чем он принципиально расходился с коммунистами, было отрицание необходимости революционных потрясений и последующей ликвидации буржуазии как класса.
И такого человека в мае сорокового года, когда судьба Франции была предрешена, правительство Черчилля отправило послом в СССР, который на тот момент в силу пакта Молотова-Риббентропа объективно являлся ситуативным невоюющим союзником Третьего Рейха. В минуты просветления сэр Уинстон понимал, что в такую интересную позу советское руководство поставила политика правительства Чемберлена-Галифакса, нацеленная на политическую изоляцию СССР. В любой момент ситуация могла измениться (как и произошло в нашей истории) – и тогда Стаффорд Криппс с его левыми, почти марксистскими убеждениями послужит для наведения союзнических мостов между Британией и СССР.