«Должен признаться, что потрясён вашей вчерашней телеграммой. Мне никогда ни на одну секунду не приходило в голову, так же как и сэру Джону Диллу, с которым я обсуждал этот вопрос во время поездки за границу, что горловина крепости Сингапур с её великолепным рвом шириной от полумили до мили не укреплена полностью от нападения с севера. Ничем нельзя оправдать тот факт, что имеются лишь батареи, обращённые к морю, и нет фортов или постоянной обороны для защиты их с тыла. В результате такого пренебрежения вся безопасность крепости зависит от десятка тысяч человек, которые могут пересечь пролив на небольших лодках. Я предупреждаю вас, что это будет одним из величайших скандалов, который может раскрыться.
Необходимо немедленно разработать план, предусматривающий проведение всех возможных мероприятий для обороны Сингапура с северного направления. Этот план должен включать:
а) попытку использовать крепостные пушки на северном фронте путём стрельбы уменьшенными зарядами, для чего подвезти некоторое количество сильно взрывчатых веществ, если таковых не имеется;
б) минирование и создание препятствий на площадках, где можно ожидать высадку сколько-нибудь значительных сил;
в) создание проволочных заграждений и ловушек в болотистых зарослях и других местах;
г) строительство полевых сооружений и укреплённых пунктов с полевой артиллерией и системой перекрёстного пулемётного огня;
д) сосредоточение и установление нашего контроля над всеми возможными мелкими судами, обнаруженными в проливе Джохор или где-либо в другом месте в пределах досягаемости;
е) установка батарей полевых орудий на каждом конце пролива, тщательно замаскированных и снабжённых прожекторами для того, чтобы уничтожить любое судно противника, которое попытается войти в пролив;
ж) создание костяка из трёх или четырёх подвижных резервных частей для контратаки;
з) использование всего мужского населения на строительстве оборонительных сооружений; следует применить при этом самые строгие меры принуждения с тем, чтобы использовать на этих работах всех тех, кого можно снабдить лопатами и кирками;
и) и наконец, город Сингапур должен быть превращён в цитадель и обороняться до последней капли крови, ни о какой капитуляции не может быть и речи…»
Ответ генерала Персиваля прозвучал как вопль утопающего о помощи:
«Сейчас мы разрабатываем планы обороны северной части острова. Число солдат, необходимых для того, чтобы удержать остров, по-видимому, столь же велико, как и число солдат, необходимых для обороны со стороны провинции Джохор, или даже превышает его. Теперь, когда наши войска в Малайе потерпели катастрофу, я должен предупредить Вас, что сомневаюсь в том, что можно будет удержать остров в течение длительного времени.
Крепостная артиллерия установлена таким образом, чтобы действовать против судов, большая часть её боеприпасов предназначена только для этой цели; многие орудия могут стрелять только в сторону моря. Часть гарнизона уже отправилась на фронт в Малайю, а многие оставшиеся войска представляют собой сомнительную ценность. К сожалению, мне пришлось нарисовать Вам мрачную картину, но я не хочу, чтобы у Вас создалось ложное представление о положении неприступного острова-крепости. Оборонительные сооружения Сингапура были построены только для отражения нападения с моря. Я всё ещё надеюсь, что нам удастся продержаться до прибытия следующего конвоя…»
Но прошел всего один день, и ситуация еще раз резко обострилась. Перевес сил в ситуации, когда США остались вне игры, и абсолютное всезнание о противнике, которое даровали имперские командирские планшеты, сделали японских адмиралов и генералов дерзкими до наглости. Утром первого декабря на аэродром Чанги, расположенный на восточной оконечности острова Сингапур, был выброшен планерно-парашютный десант, поддержанный действиями японской палубной авиации. Укрепления Сингапура, береговые батареи, форты и прочие сооружения, построенные по стандартам конца девятнадцатого-начала двадцатого, века не могли противостоять ударам пикирующих бомбардировщиков.
Под прикрытием авиационных налетов с миноносцев, тральщиков и других мелкосидящих судов на подмогу батальону морских парашютистов высадилась 65-я пехотная бригада, которая сразу же начала развивать первоначальный успех. А на следующий день, утром второго декабря, части 48-й пехотной дивизии на резиновых лодках и деревянных понтонах, привезенных ночью на трофейных грузовиках, стали форсировать Джохорский пролив, высаживаясь на необорудованное и даже не занятое войсками побережье. И вот тогда генералу Персивалю стало ясно, что до полной катастрофы в Сингапуре осталось лишь несколько дней, а может даже, несколько часов. Гарнизон крепости составляет двадцать пять тысяч штыков, и значительная его часть – это тыловики-интенданты, наземный персонал ВВС и военно-морской базы, и долго сражаться против кровожадных японских головорезов они не в состоянии.
С падением Сингапура перед японским командованием открывалась возможность развивать наступление на западную часть Голландской Ост-Индии, острова Суматра, Банка и Ява, в то время как базы на Целебесе служили трамплином для атак на восточную часть архипелага, за которой лежала Австралия. Японское наступление на юг развивалось стремительно, словно степной пожар. Войска, выведенные из Манчжурии, и флот, сконцентрированный в эпицентре событий, а не размазанный по половине Тихого океана, позволяли форсировать операции, хватало бы только десантного тоннажа. Японское командование и лично император торопились набрать всякой всячины и побольше, прежде чем война будет остановлена подписанием Британией своего Соглашения о Присоединении.
Ни о какой помощи своим деморализованным и терпящим поражение силам на Тихом океане Британская империя не могла и мечтать. А все из-за того, что на Ближнем Востоке, откуда планировалось брать обученные подкрепления для войны на Тихом океане, ее войска в эти дни тоже потерпели катастрофическое поражение, на этот раз от Германии и Италии. После разгрома и капитуляции 8-й британской армии Роммель, оставив итальянские пехотные дивизии продолжать осаду Тобрука, с моторизованными частями стремительно продвинулся на восток. Двадцать пятого ноября он взял Александрию, покинутую британским флотом, двадцать восьмого числа вошел в Каир, а тридцатого его передовые разведывательные подразделения вышли на рубеж Суэцкого канала, по другую сторону которого окапывались английские части, спешно переброшенные из Британской Палестины. И пусть канал представлял собой незначительную водную преграду, подготовка к его форсированию требовала определенного времени.
Ни у одного сведущего человека, в том числе и у британских генералов, не было ни малейших сомнений, что в самые ближайшие дни это препятствие будет преодолено и Лис Пустыни (Роммель) покатит дальше на восток, подминая под себя Палестину, Сирию и вожделенный пропитанный нефтью Ирак. И это в то время когда части группы советских войск в Европе почти повсеместно вышли на побережье Атлантического океана, сменив немецкие гарнизоны, и то же произошло на Балканах, где волна советизации докатилась почти до самой Греции. В общем и целом, за отдельными исключениями, этот процесс проходил без особых инцидентов. Германские и итальянские гарнизоны дисциплинированно передавали дела советским коллегам, садились в поезда и отправлялись домой. А из кремлевского кабинета на все происходящее, поглаживая рыжеватые усы, снисходительно взирал дядюшка Джо – он же верховный главнокомандующий Советского Союза и император Советской Галактической империи Иосиф Первый.
В Букингемском дворце тоже внимательно следили за известиями с фронтов, и королю Георгу активно все это не нравилось. Какое-то время Черчиллю удавалось кормить своего монарха завтраками – мол, уже завтра мы все исправим, – но даже у самого кроткого короля терпение не безгранично. Двадцать пятого ноября во время прошлого вторничного ланча[45], часть событий еще не произошла, информацию о других считали секретной и старались не разглашать даже перед королем. Но ко второму декабря клоаку уже прорвало, потому что накануне король дал аудиенцию начальнику имперского генерального штаба фельдмаршалу Джону Диллу – тому самому, которого Черчилль упоминал в своей телеграмме о Сингапуре. Этого почтенного джентльмена захотели сделать козлом отпущения[46], несмотря на то, что провальные политические решения принимал лично Черчилль. Не желая тонуть в одиночку, милейший фельдмаршал пошел к королю и выложил все начистоту. Король сдержанно поблагодарил сэра Джона и после его ухода распорядился немедленно вызвать к себе Климента Эттли, Энтони Идена и… Стаффорда Криппса. Все эти политические деятели уже побывали у него на приеме: первые двое – пару месяцев назад, а бывший посол в Советском Союзе – совсем недавно, недели три назад, не больше. Вот король и решил посовещаться с умными людьми по поводу того, кто виноват и что делать.
И в таких условиях премьер-министр Черчилль явился к королю на еженедельный вторничный ланч.
– Добрый день, Уинстон, – приветствовал хозяин Букингемского дворца своего гостя, – хотя, наверное, не очень-то он добрый. Сингапур еще держится или уже пал? Или, может, Роммель уже перепрыгнул через Суэцкую канаву и неудержимо движется на Палестину?
Вид у непробиваемого премьера был такой, будто король врезал тому по лбу молотом, которым на бойне глушат скот перед тем, как перерезать горло. Явно не ожидал Уинстон Рэндольфович такого поворота разговора, и теперь не знал, что сказать в ответ.
– Молчите, Уинстон? – со вздохом произнес король. – Пожалуй, вы правы – говорить вам следовало раньше, пока еще можно было избежать самых неприятных последствий вашей авантюры, в которую вы так беспардонно втянули Нашу страну. Или вы думаете, что американский президент Фрэнки Рузвельт присоединил свою страну к Империи из простой прихоти? Да черта с два! Он просто испугался того, что эта мощь может сделать с его Америкой и с ним самим. Ведь американцы привыкли чувствовать себя в безопасности, укрывшись за двумя океанами – и вдруг появляется сила, которой безразлично, в какой части света находится их неприятель. И точно такое же решение принял японский микадо – он не стал дожидаться, пока его маленькую нацию сдует в небытие ярость пришельцев. Земля с появлением возле нее имперского крейсера сразу сделалась маленькой, а враги Империи – беззащитными. Ведь все это так, Уинстон, я не ошибаюсь?