Таким образом, Николай Герасимович получал все большую и большую известность, о нем то и дело говорили в салонах и газетах.
Ранее, об удивительном счастье в игре и огромном выигрыше, затем о счастье в любви, о его роскошной жизни, громадных тратах, стерлядях, сувенирах и бриллиантовом колье и, наконец, о счастливом случае в казино с убийцей-итальянцем и исходе его дуэли с графом Лардерель, считавшимся одним из лучших бойцов на шпагах в Ницце.
Он сделался «Phowt du jour», как говорят французы, то есть героем дня.
Жизнь текла как по маслу, все улыбалось Савину, но «tout passe, tout casse, tout lasse» — говорит французская пословица, значащая в переводе на русский: «все изменчиво и переменчиво».
Она оправдалась и на Николае Герасимовиче.
Началось со счастья в игре, которое ему изменило — оно как будто отвернулось от него с того момента, как он стал счастлив в любви.
Проигравшись в Монте-Карло, Савин захотел отыграться в клубах и просиживал в них за баккара по целым ночам, но вместо отыгрыша все проигрывал и проигрывал.
Каждый день он был в проигрыше на более или менее крупные суммы.
Мадлен, желая ему помочь отыграться, почти каждый день проигрывалась в рулетку.
Кончилось тем, что они проиграли все выигранные деньги, да своих еще тысяч полтораста франков.
Для поддержки роскошной жизни, в которую Николай Герасимович втянулся с тех пор, как жил с Мадлен, ему пришлось войти в долги и решиться продать даже одно из имений в России. Он надеялся на эти деньги отыграться и снова поправить свои дела.
Проигравшийся человек похож на утопающего — он хватается за все, надеясь спастись, то есть отыграться. Ему не кажется, что новая игра уносит его еще дальше в пучину, напротив, он видит только в ней одной свое спасения, его тянет к ней и у него нет возможности удержаться от притягательной силы, влекущей его к игорному столу.
Проигравшийся игрок готов отдать все, пожертвовать всем, лишь бы иметь деньги, а с ними возможность снова играть.
Проигравшись, он обратился к монакским и ниццким ростовщикам и вскоре попал в их цепкие лапы.
Главные из них были: Сонне, Лежестю, Галль и Берте.
Они ежедневно бывали в Монте-Карло и их можно было всегда найти в café de Paris, где они заседали в ожидании проигравшихся клиентов.
Сидели они в кафе потому, что в казино их не впускали по распоряжению администрации.
Факторами для всех сделок между ними и их клиентами служили гарсоны кафе и гостиниц, которые за эту рекомендацию и якобы посредничество получали, конечно, хорошие чаевые.
Правда, что гарсоны эти делали им отчасти сами конкуренцию, так как многие из них давали также деньги проигравшимся знакомым господам, но давали только мелкие суммы в несколько сот франков, тогда как названные ростовщики были своего рода банкиры, дававшие только крупные суммы, от тысячи до ста тысяч франков.
Этим-то господам и попался в руки Николай Герасимович, заняв сперва двадцать тысяч франков, а потом еще и еще, платя им страшные проценты.
Правда, были дни, когда он выигрывал даже большие куши и этим получал возможность временно расплачиваться с его вампирами, но вскоре проигравшись, опять обращался к ним.
Так прожили Савин и Мадлен в Ницце до конца апреля.
Сезон кончился, Ницца опустела, а они продолжали все проигрывать и запутываться в новых долгах.
Чтобы расплатиться и уехать в Париж, где Николай Герасимович надеялся вскоре получить от брата крупную сумму, вырученную им от продажи одного из имений, ему пришлось продать только что купленную виллу и продать даже в рассрочку, так как вследствие конца сезона не находилось настоящего покупателя.
Убытку он понес на этой продаже не особенно много, тысяч десять франков, и принужден был отсрочить часть проданной цены, а именно тридцать тысяч франков на год.
Эта продажа все-таки дала возможность нашей парочке расплатиться с ниццкими кредиторами и уехать в Париж с несколькими десятками тысяч, с которыми Савин надеялся устроиться там и отыграться в парижских клубах.
Унывать они и не унывали, это не было в их характере, так как у Мадлен он был так же беспечен и весел, как и у Николая Герасимовича.
Они мало горевали о своем финансовом кризисе, и при отъезде в Париж Мадлен даже шутя сказала Савину:
— Как счастливо вышло, Коля, что мы продали виллу. Это нас избавляет от заботы нанимать на лето сторожа.
Распустив весь штат прислуги, оставив только Петра и горничную Мадлен, они покатили в Париж.
XVIВ парижских клубах
В Париж наша беззаботная парочка прибыла в первых числах мая.
Сезон был в самом разгаре.
Мадлен, как истая парижанка, радовалась возвращению в Париж.
— И как нам до сих пор не пришла мысль бросить эту противную Ниццу, где мы только и делали, что проигрывали деньги, и приехать в малый Париж! — говорила она Николаю Герасимовичу.
Прожив несколько дней в «Hotel Continental», Савин и Мадлен наняли себе квартирку на Avenue Villier, близ парка Монсо.
Это была в сущности не квартирка, а небольшой домик-особняк, так называемый в Париже «Hotel prive».
Такое помещение много удобнее и приятнее обыкновенной квартиры. В таком особняке вы у себя дома полнейшие хозяева, избавлены от любопытства и сплетен соседей и от известных своею назойливостью парижских консьержей.
Вскоре по приезде в Париж Савину прислали крупную сумму денег, вырученную от продажи одного из его имений.
Эти деньги позволяли Савину опять зажить на широкую ногу, без стеснения и начать вести крупную игру в клубах.
Игра в парижских клубах очень развита, и играют большею частью в баккара.
Самая крупная игра в описываемое нами время велась в «Cerle royal» и в «Cerrle de la presse», в которых Николай Герасимович был членом.
Кроме этих первоклассных клубов, он мог играть и в других, куда попасть зависело только от желания.
Сами клубы заботились о привлечении игроков, в особенности крупных, и с этой целью они устраивали празднества и обеды, приглашая на них известных club-man-ов и любителей игры.
Игра составляет главный доход клубов, и чем крупнее игроки в них, тем выгоднее для его собственников или акционеров, так как с каждого закладываемого банка берется известный процент в пользу клуба, называемый «l'argent de la Caniotte».
Процент этот довольно большой, а именно: двадцать франков с каждой тысячи.
Банк закладывается от тысячи до ста и более тысяч франков.
При этом банк часто срывается понтами и вновь возобновляется банкометами, что заставляет их снова платить дань клубу — этой всегда выигрывающей «Caniotte».
Что же это такое за «Caniotte»? — быть может, спросит непосвященный в жизнь парижских клубов читатель.
Этим именем называется устроенная при всяком клубном игорном доме копилка, в которую и опускают двадцатифранковую дань с каждого тысячефранкового билета, заложенного банкометом.
Эти копилки устроены под столом, так что на зеленом сукне стола видна только отделанная медью щель.
Ключи от этих копилок хранятся у хозяев или директоров-распорядителей клубов, которые ежедневно, по окончании игры, собирают деньги, вырученные за день и попавшие в неумолимую «Caniotte» — главный доход клуба, который достигает в некоторых клубах, где ведется крупная игра, до нескольких тысяч франков ежедневно.
Клубов в Париже много, но они разделяются на две категории.
К первой относятся клубы, принадлежащие отдельным обществам с политическими или художественными оттенками, а ко второй, принадлежащие частной антрепризе, то есть в сущности это игорные дома, так называемые на парижском жаргоне «tripots», хотя и носящие громкие названия вроде: «Cerle de la press», «Cerle des artsliberaux», «Cerle Franco-American», «Nue club» и другие.
Все эти последние клубы принадлежат частным владельцам или акционерным обществам, которые открывают их только для игры.
Расчет прямой. Кто бы ни выигрывал, банкомет или понт, для хозяев клуба это безразлично, им главное, чтобы больше играли, так как от этой игры происходит переливание денег на игорном столе клуба, и с этих сумм попадает неизбежный процент в дырочку «Caniotte».
Правда, что за это игроки пользуются великолепным помещением клубов, читальнями, библиотеками, прекрасным столом и вином за весьма умеренную цену. Некоторые клубы даже для большей приманки игроков задают еженедельные даровые обеды с шампанским и всякими изощрениями кулинарного искусства, а за обеды в обыкновенные дни берут баснословно дешево, как, например, по 3, 4 франка за превосходный обед с вином.
На эту удочку идут многие, на обеде выгадывают несколько франков, а после обеда спускают несколько тысяч в карты.
Клубов замкнутых, принадлежащих частным обществам с сословными или политическими оттенками, в Париже до десяти.
Конечно, большая часть их принадлежит высшему парижскому обществу или спорту.
Главные из них: «Union», «Jokey club», «Cerle agicole», «Cerle royle», «Cerle imperial», «Cerle des Mirlitons», «Spotting» и «Turph».
Попасть в эти клубы довольно трудно, так как они составляют замкнутое общество, принимающее в свою среду только лиц, принадлежащих к тому же общественному положению, с теми же политическими оттенками и не иначе как по рекомендации двух членов и через баллотировку.
Представители этих клубов: президенты, старшины и члены распорядительных комитетов также выбираются членами из своей среды.
Все эти клубы принадлежат высшему парижскому обществу и названия их показывают их оттенок.
«Cerle royal», в котором был несколько лет членом Николай Герасимович Савин, состоял из роялистов и большая часть его членов молодежь, принадлежащая к старому французскому дворянству, а президентом клуба был в то время известный в Париже князь де Саган.
Клуб помещался на площади Согласия, на углу Королевской улицы (rue Royale), в принадлежащем ему прелестном доме.
Играют в «Cerle royal» очень сильно, и самая крупная игра происходит, как в большей части парижских клубов, перед обедом, от 6 до 8 часов, по возвращении из Булонского леса.