Они поспешили уйти из этого вместилища ужасов и дошли до покоев Тэйны. Стражник отсалютовал им и позволил пройти; девушка-рабыня попросила их подождать и отправилась объявить об их приходе хозяйке.
— Я подожду тебя здесь, — сказал Лал-Вак. — Нынче утром я уже навещал юную даму.
Торн вошел один. На мягком роскошном диване под ворсистыми одеялами из синего шелка лежала Тэйна.
— Гар Ри Торн! — слабо воскликнула она, протягивая к нему руки. Торн наклонился, и руки девушки обвили его шею, привлекая ближе его лицо. Губы их встретились. — Тебе не стоило вставать, — с упреком сказала она. — Твои раны намного тяжелее моей.
— Да мои царапины уже зажили, — рассмеялся Торн, — и теперь я готов вернуться в Таккор. Мне не по нраву ни города, ни дворцы.
— Мне тоже, — сказала Тэйна. — Здесь все так огромно, величественно и уныло. И я уже соскучилась по болотам… По рыбалке, охоте и треску хвороста в костре по вечерам.
Торн вдруг подумал, что, уж если он навсегда изгнал Нэву из своего сердца, жизнь будет куда милее, если рядом с ним будет Тэйна.
— Тэйна, — сказал он, — помнишь тот день в доме твоего отца, когда ты захотела кое-что попробовать?
Девушка улыбнулась ему:
— Как же я могу забыть такое?
— Ты сказала тогда, что должна подумать.
— И я много думала с тех пор. Я была так неопытна… Я считала, что любовь можно вырастить и взлелеять, не подозревая, что этот цветок лишь сам всходит и расцветает в сердце.
— Тэйна! Ты хочешь сказать, что наконец…
— Да, Гар Ри Торн. Наконец я нашла настоящую любовь. Она меня настигла, когда я впервые увидала Ков-Лутаса, — да так внезапно, что лишила меня сил и дара речи.
— Ков-Лутас!..
— Ну да. Мы поженимся, как только я выздоровею. Разве ты не знал?
Торн выдавил из себя улыбку, но в сердце у него была пустота… Скорее опустошенность. Он заставил себя произнести все приличествующие случаю слова, пожелать Тэйне счастья и объявить Ков-Лутаса счастливейшим человеком на Марсе. Но в душе он твердил лишь одно: «Сначала Сильвия, потом Нэва, а теперь Тэйна! Это моя судьба — оставаться одиноким и нелюбимым».
Поднявшись, он сказал:
— Я должен подготовиться к отлету. Прощай, и пусть Дэза дарует тебе счастье.
Однако, выйдя из комнаты Тэйны, Торн уже не мог сдерживаться, и Лал-Вак сразу заметил его удрученное выражение лица.
— Отчего такая печаль? — спросил он. — Неужели юная дама чувствует себя хуже?
— Нет, — ответил Торн, — превосходно. — И добавил, помолчав: — Друг мой, каким же я был дураком, когда связывался с женщинами! Отныне с этим покончено раз и навсегда.
— Да в чем же дело? — спросил ученый. — Неужели ты влюбляешься во всех женщин, каких только встречаешь на своем пути?
— Ну, не совсем… но с тех пор, как Нэва предала меня…
— Предала? Да что ты такое несешь? Она же дважды спасала тебе жизнь! О чем это ты толкуешь, мальчик мой?
— Ты знаешь это не хуже меня, — с горечью сказал Торн. — Разве не она отправила меня в баридиевые копи?
Лал-Вак озадаченно воззрился на него.
— Мальчик мой, да ты еще глупее, чем я думал! Она отправила тебя в копи, чтобы спасти от палача. А кто же, по-твоему, помог тебе бежать? Есть лишь три человека во всем Ксансибаре, в чьей власти было устроить тебе побег. Двое из них — Иринц-Тел и Сель-хан. Думаешь, это сделали они?
— Но… Я считал, что это ты!..
— Я принимал участие, — признался Лал-Вак, — но устроила все Нэва — она дергала за ниточки, заставляя плясать чиновников, чтобы достичь нашей цели. Видел бы ты ее на следующий день, плачущую, смятенную, когда она совещалась со мной и Ков-Лутасом, как освободить тебя! А когда побег свершился, она была вне себя от страха, что тебя могут поймать. Каждый день умоляла она меня узнать хоть что-то о тебе. И кстати, тебе бы следовало понять, что все истории о ее бессердечном кокетстве были ложью, распространяемой Сель-ханом и его пособниками, чтобы отпугнуть опасных соперников. Из Нэвы такая же коварная сирена, как из нашей маленькой Тэйны. Я могу поклясться в этом, я ведь знаю ее чуть не с рождения.
Торн был потрясен до глубины души.
— Я был так несправедлив к ней, старый друг, — пробормотал он сокрушенно, — и не только в мыслях. Я открыто оттолкнул ее той ночью в замке Таккор, когда она раскрыла мне свои объятья. Из-за собственного неверия я потерял единственную женщину, которую когда-либо любил!
— Там, в пещере, она спасла тебе жизнь, рискуя собственной, — напомнил ему Лал-Вак. — Разве так поступила бы та, кому ты безразличен?
— Не знаю! — простонал Торн. — Чем больше я встречаю женщин, тем меньше их понимаю!
— Во всяком случае, ты мог бы зайти к ней и попросить прощения.
— Это я сделаю. Пойдем в ее апартаменты.
Когда они подошли к покоям Нэвы, два стражника лихо отсалютовали им и отступили. В приемной их встретила рабыня.
— Скажи своей госпоже, что ее хочет видеть Шеб Таккор, — сказал ей Торн.
Девушка вернулась почти сразу.
— Госпожа не принимает посетителей, господин мой, — сказала она.
Торн повернулся к Лал-Ваку.
— Вот видишь, — сказал он, — я был прав. А впрочем, что еще я заслужил своим неверием? Пойдем, вернемся в мои покои. Я должен приготовиться к отлету.
Глава 24
Вернувшись с Лал-Ваком в свои покои, Торн объявил Ворцу, что они покидают дворец. Затем он подошел к письменному столу, расправил свиток и написал письмо. Свернув свиток и положив его в футляр, он передал письмо Лал-Ваку.
— Отдай это Нэве после моего отлета, — сказал он, — и я буду вечно благодарен тебе. Я попросил прощения за свою грубость и поблагодарил Нэву за то, что она дважды спасла мне жизнь — жизнь, которая без нее стала пустой и бесцельной. Это меньшее, что я могу сделать, и, увы, единственное.
Лал-Вак сунул футляр за пояс.
— Буду рад сделать это для тебя, — сказал он. — А теперь пойду подготовить для тебя транспорт.
Скоро он вернулся.
— Флаер ожидает тебя на крыше, — сказал он, — а его величество готов принять тебя.
Торн осушил кубок пульчо и поднялся. Ученый провел его в приемный зал, где на подиуме у трона стоял вил Мирадон, блистательный в своих королевских одеждах — ярко-синих с золотой каймой. Он беседовал со своими подданными, но, когда объявили о приходе рада таккорского, отпустил всех и сошел с подиума, чтобы приветствовать своего гостя.
— Мальчик мой, — сказал он, — я рад видеть, что ты здоров и что память и разум вернулись к тебе.
— А я, — отвечал Торн, — счастлив видеть ваше величество на троне его предков; но еще счастливее, я уверен, все добрые граждане Ксансибара, от придворных до нищих.
— Когда-то, — сказал Мирадон, — я одарил тебя ничего не стоящими благодарностями низложенного вила. Теперь же я могу выразить свою благодарность более осязаемо и существенно. Во-первых, я освобождаю тебя и весь Таккор от всех вассальных обязательств перед Ксансибаром. Ты становишься верховным правителем Таккора, с правом собирать и распределять все налоги. Во-вторых, я держал совет со всеми наиболее влиятельными вилами Марса, и мы решили, что именно ты будешь вершителем наших судеб. Ты захватил оружие, с помощью которого Сель-хан пытался покорить Марс, и лабораторию, где это оружие изготовлялось. В нечистых руках зеленый луч может натворить немало бед. Но мы доверяем тебе. Мы хотим, чтобы ты хранил это оружие, защищал его от других жаждущих власти мятежников. Пусть наши войны ведутся, а споры улаживаются только тем рыцарским и благородным оружием, к которому мы привыкли. Так что мы делаем тебя хранителем нашей свободы.
Со столика, стоявшего у подиума, вил взял золотой медальон на массивной золотой цепочке, сверкавший драгоценными камнями.
— Этот знак знаменует наше решение и является символом твоих высоких обязанностей.
На медальоне была выбита надпись:
ШЕБ ТАККОР
ВЕРХОВНЫЙ ВЕРШИТЕЛЬ СУДЕБ
И
ХРАНИТЕЛЬ СВОБОДЫ
волей объединенных вилет Марса
Вил своими руками застегнул цепочку на шее Торна, и медальон заблестел на его груди чуть повыше таккорского медальона.
— Я потрясен, ваше величество, — проговорил Торн. — Вилеты Марса слишком высоко оценили мои скромные услуги.
Мирадон усмехнулся и погладил мягкую золотистую бороду.
— Еще одно, и я позволю тебе удалиться.
Он поднял руку, и в дверях зала торжественно запели фанфары. Вошли два герольда, опирая трубы о бедро. За ними шесть пажей несли расшитый золотом покров из ярко-синего шелка, похожий на тот, что носил сам вил. Последним шел еще один паж, он нес кувшин с пульчо и золотой, усыпанный драгоценными камнями кубок.
Герольды встали по обе стороны подиума. Пажи, расправив покров, остановились перед видом.
— Позволь мне, — сказал Мирадон, расстегнул головной ремень Торна и снял с него оранжево-черный покров. Этот покров он передал слуге и, взяв тот, что принесли пажи, застегнул на голове Торна его драгоценные ремни. Затем подошел седьмой паж с пульчо и кубком.
Наполнив кубок, вил отпил ровно половину и передал его Торну.
— Пей! — приказал он.
Торн осушил кубок и поставил его на поднос.
Вил поднял ладони к лицу.
— Прикрываю глаза перед зовилом Ксансибара, — сказал он.
Торн прикрыл ладонями свои глаза, отвечая на салют.
— Вот и все, — сказал Мирадон. — А теперь, поскольку ты настаиваешь на том, чтобы так скоро покинуть нас, Лал-Вак проводит тебя на крышу. Я тоже скоро приду туда, чтобы проститься с тобой.
Торн и Лал-Вак покинули приемную залу и двинулись вверх по лестнице, ведущей на, крышу.
— Скажи мне, Лал-Вак, — начал Торн, — каково значение этого покрова? И что такое «зовил»?
— Зовил, — отвечал ученый, — это сын вила, как зорад — сын рада. Этот покров и церемония, которая к нему прилагалась, сделали тебя принцем императорского дома Ксансибара.
— Кажется, я получил все, о чем мог мечтать на этой планете, — мрачно пробормотал