– Главное, вы должны понравиться княгине, – наставлял Андрея Чиж, надавливая кнопку звонка на воротах. – Иначе она и разговаривать не станет. Оригинальная дама, из первой волны эмиграции. Представьте, «руссо-балт» стоит у нее в гараже почти сто лет, и ни одна душа не знала об этом.
– Сколько же ей самой? – удивился Андрей.
– Это неделикатный вопрос, я никогда ее не спрашивал, – нахмурился Чиж.
Они звонили уже минут пять, но в доме не было заметно признаков жизни. Наконец, заглядывая через забор, Андрей решился спросить:
– Нас точно ждут?
– Ну, конечно! Я предупреждал, писал… Как это не похоже на Елизавету Ивановну, обычно она пунктуальна, как часы английской королевы!
– Может, позвонить по телефону? – предложил Андрей.
– Княгиня не доверяет всем этим новшествам: мобильники, Интернет. – Чиж в последний раз нажал звонок, задумался на секунду. – Впрочем, я знаю, где мы ее найдем!
– Где?
– На кладбище!
Андрей принял слова антиквара за шутку и был удивлен, когда Чиж и в самом деле привез его к воротам кладбища, названного по имени близлежащего селения – Сент-Женевьев-де-Буа. Он, конечно, слышал об этом месте и знал, что здесь похоронены русские эмигранты, бежавшие от революции 1917 года. Но всерьез этой темой он никогда особенно не интересовался. И не был готов к тому, что краевед начнет экскурсию по некрополю.
– Вот здесь, молодой человек, вы видите настоящий русский Париж! Какие люди, какие судьбы! Белогвардейцы и дети красных комиссаров… Всех примирила вечность!
Лев Эммануилович переходил от могилы к могиле, сыпал именами и датами. Он действительно много чего мог рассказать о семьях, покинувших Россию после Октябрьского переворота.
– Князь Юсупов и купец Елисеев, Бунин и Алеша Димитриевич… Вы не слышали, как поет Алеша Димитриевич? Так вы ничего не слышали в жизни. Зал рыдал без перерыва на антракт!
Он даже устроил небольшое представление, задорно выплясывая между могил и распевая нетвердым фальцетом:
– Не для меня приде-о-от весна, не для меня Дон разолье-отся!..
Свежая зелень деревьев бросала ажурную тень на гранитные памятники. Андрей видел ухоженные могилы с цветами в оградках, видел простые холмики, заросшие травой, над ними – безымянные кресты. Ему пришло в голову, что Лев Эммануилович вовсе не торопится знакомить его с загадочной княгиней, показывать «руссо-балт». Похоже, краевед решил навязать неопытному туристу свои услуги. Сколько, интересно, он запросит за экскурсию по кладбищу? Или он так развлекается? А что, пожилой, одинокий человек, выдумал княгиню, как-то убедил Мишеля в существовании загадочной машины. Ведь это невозможно, чтобы «руссо-балт» пылился у кого-то в гараже сто лет. Это даже не булавка Фаберже в шкатулке с пуговицами, таких чудес не бывает.
– Лев Эммануилович, а вы сами видели эту машину? Она вообще существует? – решился наконец спросить Андрей.
Чиж едва не уронил очки с носа.
– Молодой человек, кель кестьон?![11]
Авто принадлежало то ли отцу, то ли дяде княгини… Кстати, мой дядя, грузин по национальности, дожил до ста лет. Помню, однажды он говорит мне: «Лёва, когда я умру, похороните меня на Сент-Женевьев. Я хочу лежать рядом с Буниным». А я ему отвечаю: «Дорогой дядя, я исполню вашу просьбу, если вы исполните мою. Лично я хочу лежать рядом с вашей женой». А дядя, нужно сказать, женился пять раз и всегда на молодых роскошных женщинах… Представьте, как он удивился! «Но ведь она еще не умерла?»
Увлеченный рассказом, Лев Эммануилович повернул на узкую дорожку между крестами. Андрей, рассеянно оглядываясь, следовал за ним.
– «То-то и оно! – говорю я дяде. – То-то и оно».
Словно чья-то невидимая рука толкнула Андрея в грудь – он увидел на одном из памятников знакомое лицо с печальным взглядом. Та самая девушка из соседнего окна, уронившая цветок на мостовую, смотрела на Андрея со старинного памятника. Он прочел надпись под овальной фотографией: «Княжна Вера Александровна Чернышева, 1898–1919».
Странный сон, увиденный этой ночью, о котором Андрей успел забыть, вдруг быстрыми картинами промелькнул перед глазами – офицеры, ссора, солдат Ефим, послушный и умный гнедой конь Листопад. Он – гвардии поручик Долматов. И девушка в кисейном платьице, с букетом полевых цветов – та самая княжна.
На овальном портрете дрожала капля росы, будто слеза на щеке. Андрей протянул руку и коснулся милого, печального изображения.
Глава 6Домашний праздник
«Он будет непременно», – думала Верочка, проходя через гостиные, оглядываясь и не узнавая привычные комнаты. Как ей нравится все вокруг! И убранный цветами большой зал с навощенным паркетом, и мама́, которая, вся в драгоценностях, встречает гостей у двери. С ней рядом голубчик папа́, веселый и молодой, без той морщинки на лбу, которая появляется, когда он за завтраком читает депеши из департамента. А как Верочке нравится именинница, сестрица Ирина, вся в белом, такая красавица, что невозможно сказать словами! Вот она стоит у двери на террасу в окружении молодых офицеров. И с каким достоинством принимает поздравления! Разве можно в нее не влюбиться?
Сестрице только исполнилось восемнадцать лет, а к ней уже сватались раз пять или шесть – и князь Коковцев, и молодой промышленник Сургучев, и тот важный сенатор с большими бакенбардами. Папа́ до сих пор шутит, что отдаст Ирину за того старичка, если она не будет слушаться мама́.
А как Верочке нравится свое взрослое платье от парижской портнихи с чудесными вышивками и декольте! Она всякий раз оглядывает себя, проходя мимо зеркала, и всякий раз краснеет от смущения. Взрослая барышня! Ее уже пригласили на котильон и мазурку, она записала в книжечку имена кавалеров. Но первый вальс пока никому не обещан.
Играют музыканты, лакеи разносят мороженое и шампанское. «Как умна мама́, что решила устроить этот бал», – думает Вера, глядя в доброе и милое лицо матери. Как радостно, как светло, кажется, и цветы улыбаются празднику! Ей казалось, что все люди вокруг счастливы, даже строгий камердинер папа́ бывший унтер-офицер Савелий. Верочка точно знала, что нынче все они – слуги, господа, молодые офицеры, соседка-помещица с тремя дочерьми, старичок чиновник в засаленном фраке – раз и навсегда полюбили друг друга и больше не перестанут любить. Если бы все люди на земле почувствовали то же, что она, то в одну минуту прекратились бы распри и войны, даже домашние ссоры. Ведь это так просто – любить друг друга, никому не желать и не делать зла!
Княжна Ирина тоже ощущала душевный подъем от музыки, от блеска драгоценностей, от взглядов окружавших ее молодых офицеров, в которых читался восторг и безнадежное томление. Но это было тщеславное, победительное чувство, а вовсе не любовь ко всему свету. Изображая веселую рассеянность, она вместе с тем подмечала и кислое, завистливое выражение на лицах проходящих мимо дам, и шепот двух щеголеватых чиновников во фраках, которые передавали друг другу свежие сплетни о присутствующих. Ирина видела, как с каждой минутой мрачнеет от ревности сосед помещик, рыхлый блондин, студент университета, с которым она взяла привычку гулять по саду и обсуждать прочитанные книги.
Ирине нравилось играть La Belle Dame sans Merci, безжалостную красавицу, хотя она и понимала, что победы ее по большей части детские и смешные. Человек, который по-настоящему занимал ее, известный буйным нравом и отчаянной гордыней барон фон Ливен, не подчинялся правилам ее игры. Она видела, что очень нравится барону, но никак не могла разжечь в нем ревность и добиться признаний. На ее дерзости он отвечал своими, насмешливые замечания оборачивал против нее. Но эта пикировка была куда занимательней многозначительных взглядов и вздохов соседа.
– Все говорят, Иван Карлович, что вы настоящий баловень фортуны, – Ирина прямо и смело улыбнулась барону. – А я вот не могу понять, в чем это выражается? В карточных выигрышах? Или в том, что у вас самая красивая лошадь в полку?
Тот отвечал с примерным нахальством.
– Весьма польщен, княжна, что всякий раз становлюсь мишенью для вашего остроумия. Однако моя лошадь не только красива, у нее дикий норов. Я люблю укрощать необъезженных лошадей.
Княжна Вера глядела на фон Ливена с тревогой. Она не знала, чем разрешилась ссора в парке у озера, когда поручик Долматов помешал барону выстрелить в лакея. Вероятно, на другой день все разъяснилось и кончилось примирением. Офицеры ссорятся, когда пьют шампанское, но не всегда же эти ссоры оборачиваются бедой. Нынче дуэли запрещены правительством, это пережиток прошлого – она нарочно расспросила про это папа́. Но если у барона хватит дерзости прямо здесь, на балу, потребовать от поручика сатисфакции? Вот будет ужас!
Верочка видела, что соседка-помещица и две ее дочери не одобряют той смелой простоты, с которой держится сестрица, при этом каждая из них мечтает оказаться на ее месте. Нет, нет, сегодня все должны быть счастливы! Вот младшую из дочерей Марьи Петровны, самую бойкую и хорошенькую, ангажировал на вальс капитан Михайленко. А старичок чиновник склонился к матери и что-то шепчет. Наверное, комплимент? Ах нет, он советует непременно попробовать чудодейственную силу пиявок. Гостья смеется, обмахиваясь веером, оглядывая зал.
«А вдруг он вовсе не придет? – вздыхает Верочка с упавшим сердцем. – Может, он и думать обо мне забыл?» И тут же возражает себе: «Двоюродный братец Алеша, он дружен с ним, он обещал. Но отчего ж они так замешкались? Пора бы, ведь скоро начнется бал».
Чинный Савелий объявляет нового гостя:
– Михаил Иванович Терещенко!
Этого господина в отлично сшитом фраке, с перстнем на пальце Верочка немного побаивается. Он еще не старый, моложе папа́, но очень солидный, как директор гимназии. Отец его был из купцов, но женился на девушке хорошего рода, получил личное дворянство. Сам Михаил Иванович учился в Лейпцигском университете, много путешествовал по миру, был даже в Южной Америке. Он тоже сосед, построил дачу на другой стороне озера – не дом, а целый дворец. Когда он приезжает к ним обедать, то вечно спорит с папа́ о народе, о реформах правительства и политических партиях, а государя императора называет просто «царь».