Мотька, ты только представь, какое замечательное дело, разведка. На случай войны разведчик всегда впереди. Понимаешь, не в обозе, а впереди, под носом врага, а то и в его тылу. Это опасно, но зато и романтично…»
Мы не знаем, как сложилась судьба молодого солдата в первые дни войны. Не удалось найти его однополчан, не сохранились и письма.
— До войны, — рассказывает его сестра Мария Тихоновна, — Вася писал каждую неделю. Получим от него письмо, а вечером, когда все соберемся дома, вслух читаем. Интересные были у него письма. Последнее довоенное письмо за два дня до нападения на нас Гитлера получили. А потом больше года ни весточки. Мать и отец иссохли. Да и мне тяжело. Муж погиб, брат без вести пропал. Но я крепилась, отца и мать успокаивала: чувствовало сердце, что Вася жив. И не обмануло оно меня. Два письма от брата пришло.
Писал в них Василий Тихонович о том, как их полк принял на себя первый удар гитлеровцев, как стойко дрались артиллеристы и пехотинцы, как они отразили натиск врага и заставили захватчиков отойти на исходные рубежи. Но обошли их фашисты справа и слева, пришлось отступать. Отступая, дрались за каждое село, за каждый бугорок родной земли.
…Случилось это в первые дни войны. Наши войска укрепились на новых позициях. Командование полка приказало группе разведчиков проникнуть в тыл врага, засечь его огневые точки и дать на командный пункт их координаты. С рацией и стереотрубой за плечами четыре комсомольца ушли в тыл противника. Они нашли огневые точки врага, связались с КП[2] полка, сообщили их координаты и стали корректировать огонь наших батарей.
Одна за другой глохли фашистские пушки, взлетали в воздух изуродованные пулеметы и минометы.
— Бей их, проклятых, бей! — мысленно говорил Казанцев, отыскивая новые цели. И вдруг вблизи их окопчика залопались мины.
— Запеленговали, — прошептал командир группы сержант Петр Севастьянов и чуть приподнялся над бруствером окопа. На опушке леса показалась цепь вражеских солдат. Стреляя на ходу, они приближались к разведчикам. Севастьянов посмотрел на товарищей и твердо сказал:
— Без команды не стрелять! Биться насмерть.
Разведчики не ответили. Но по тому, как они, крепко сжав в руках карабины, приготовились встретить врага, понял, что мог и не говорить об этом.
Минометный обстрел оборвался так же внезапно, как и начался. Теперь только сухо стрекотали автоматы да пронзительно свистели пули. Василий нажал на спусковой крючок одновременно с товарищами. Поредевшая цепь врага тотчас сомкнулась и, строча из автоматов, метнулась к горстке советских солдат. Навстречу полетели гранаты. Немцы отошли к опушке леса. Вокруг окопа тотчас завыли мины.
К полудню разведчики отбили еще две атаки. После третьего натиска фашистов сержант подсчитал боеприпасы.
— Сорок патронов, по две гранаты на человека и четыре приклада, это кое-что стоит, — сказал он и вдруг, прижав ладонь к груди, медленно опустился на дно окопа. Рядом грохнул снаряд. Взрывная волна сильным резким рывком схватила Казанцева и вырвала из окопа.
…Очнулся Василий от надоедливого звука: кто-то играл на губной гармошке. Надоедливые монотонные звуки неслись откуда-то справа. Превозмогая невыносимую боль во всем теле, Василий с трудом повернул голову в сторону звуков. Рядом лежал сержант, чуть в стороне — радист, а дальше, у распахнутых настежь ворот сарая, с автоматом на груди сидел фашист. Перед глазами у Казанцева расплылись черные круги, и он вновь впал в беспамятство.
Несколько месяцев однополчане прожили в фашистской неволе, и ни на одну минуту их не покидала мысль о побеге. Лагерь находился на окраине небольшого польского городка. Погнали как-то партию пленных в имение богатого пана. Василий с товарищами получил приказ — привезти дров из леса. Подмигнул он однополчанам: запоминайте, мол, дорогу. Целый день они возили дрова, всю дорогу до мелочей изучили. Под вечер, нагрузив полную повозку, «случайно» в канаву заехали, оси как не бывало. Тем временем сгустились сумерки. Стал накрапывать мелкий дождь. Василий шепнул Петру Севастьянову: «Будь начеку, еще полчасика — и конвоиру голову под кочку».
На усадьбе, вероятно, забеспокоились. Послышался рокот моторов. А скоро подкатили два мотоцикла с начальником конвоя и тремя солдатами. Увидев, что русские парни в поте лица стараются, успокоились. Один из конвоиров даже стал помогать. Дождь усиливался. Махнул рукой начальник конвоя на дрова, сломанную бричку и приказал к имению идти.
Когда четверо русских и два конвоира подошли к панской ограде, дождь хлестал страшным потоком. Около забора под проливным дождем стояли пленные, тут же, укрывшись с головой плащ-палатками, конвоиры. Не дожидаясь, когда Василий и его товарищи станут в строй, начальник конвоя подал команду двигаться. Сотни ног зашлепали по лужам. А дождь все лил и лил. Василий коснулся локтем товарища и прошептал:
— Как только дойдем до леска, в кювет и ходу!
А ветер, словно помогая смельчакам, резко и пронзительно бил косыми струями дождя прямо в лицо. Конвойные спрятались под плащ-палатки. Делая вид, что поправляет ботинок, Василий чуть приотстал. Замедлили шаг и его друзья.
…Лишь через день встретил Казанцев в лесу Севастьянова. Около месяца благополучно пробирались они по чужой земле. И вдруг совсем неожиданно застрочили вражеские автоматы. Севастьянов как-то неестественно упал.
— Петя, что с тобой? — прошептал Василий. Ночную темноту прошила автоматная очередь трассирующих пуль. Казанцеву обожгло правую ногу, перед глазами замелькали сотни разноцветных искорок. Он на секунду припал к холодеющему телу товарища: «Прощай, друг, мы за тебя отомстим», — и пополз вперед.
Четыре дня пролежал Василий в чащобе. Не раз терял сознание, ослаб. И кто знает, что было с ним, если бы не набрела на него простая польская девушка.
В темную сентябрьскую ночь польские патриотки вынесли советского солдата из леса. Ухаживали девушки за ним, как за родным братом, хотя знали, что за укрытие советских людей гитлеровцы расстреливают.
Три месяца польские патриоты лечили советского солдата, а когда зарубцевались у него раны, свели его с партизанами.
Польские партизаны вывели группу советских солдат и офицеров на Большую землю. В свой полк Василию попасть не удалось: где его найдешь — фронт большой.
В. Т. Казанцева направили в артиллерийскую бригаду. Здесь его определили в истребительный противотанковый полк. Командир полка майор Абиев и командир взвода управления Авдеев долго беседовали с солдатом Казанцевым, расспрашивали о первых боях, о зверствах фашистов в лагерях военнопленных, о мужественной борьбе польского народа, о партизанских рейдах в Белоруссии и Украине. Охотно рассказывал Василий о смелых и решительных налетах на врага, в которых он участвовал, находясь в партизанском отряде.
…Василий и командир взвода управления вышли из штабной землянки. Стояла ясная морозная ночь. Тихо шумел лес. Под вековыми соснами стояли готовые к бою зачехленные пушки. В лагере тихо. После тяжелых боев выведенная в резерв бригада набиралась сил, отдыхала.
Армия, в которую входила артиллерийская бригада, занимала оборону на одном из участков Брянского фронта. Шли, как писали в сводках, «бои местного значения». Однако воздушной разведкой замечено, что противник производит какую-то перегруппировку. Решено провести глубокую разведку. На долю артиллеристов выпало засечь новые огневые точки врага, уточнить танкоуязвимые места и прощупать глубину обороны. В бригаде скомплектовали несколько групп. Старшему сержанту Сергею Докину и Василию Казанцеву предстояло перейти линию фронта, углубиться в тыл врага, изучить его систему обороны в районе Безымянной рощи.
Инструктируя разведчиков, начальник штаба бригады сказал:
— Сейчас мы действуем вслепую. Мам только кое-что известно о первом эшелоне противника, а что делается во втором, третьем и ближних тылах — для нас неизвестно. Нет у нас ясности и о том, чем он располагает. Вот почему первая и основная наша задача — изучить систему инженерных сооружений противника, пути подхода к передовой и наличие резервов, разгадать замыслы врага. И это посильно только вам, глазам и ушам штаба.
Скомплектованные группы разведчиков к переходу линии фронта готовились долго. Проверив исправность стереотрубы, рации и автоматы, Докин и Казанцев детально изучили обстановку по карте, беседовали с местными жителями, обменялись мнениями с разведчиками-пехотинцами. Сутки просидели на НП[3] батальона, просмотрев в стереотрубу каждый метр переднего края противника…
Ночью, когда вокруг все смолкло (только лишь, разрывая темноту, вспыхивали ракеты), Докин и Казанцев покинули наблюдательный пункт батальона.
Низкорослый минер провел их по заранее подготовленному проходу через минное поле противника и пожелал ни пуха ни пера. Минуя окопы и огневые точки, они благополучно прошли передовую противника. Скоро позади осталось шесть километров занятой врагом территории. Дохнуло дымком: значит, впереди село. Оно было черным квадратом помечено на карте.
Спустя несколько минут Докин и Казанцев углубились в лес. Миновали вражеские землянки, подметили целый десяток замаскированных зениток в Безымянной роще. На опушке рощи обошли три дзота, перешагнули серые жилки телефонных проводов и оказались на окраине села. Замаскировались в полуразрушенном здании и стали ждать рассвета.
Докин прильнул глазами к биноклю. Постепенно вырисовывались темные пятна сосен и берез, затем засерели заснеженные крыши изб. Поправив на голове капюшон маскировочного халата, Казанцев осторожно высунулся из укрытия и стал зорко всматриваться в село. Внимание Казанцева привлекла изба. В отличие от других окна ее забиты досками, а одно поблескивало белесым четырехугольником заиндевелого стекла. Казанцев перенес взгляд за крышу домика. В огороде серебрился пухлый снег. Казанцев метр за метром просмотрел огород. Вот в том месте, где свален плетень, помятый снег. А от плетня к подворью наискось по огороду шла лыжня.